Медсестра
Шрифт:
Виктор достал мобильный, набрал свой домашний номер и сказал:
— Мне нужно еще двоих, он собирается оказать сопротивление!
— Кто вы такой, что вам нужно? Давайте поговорим, я же не собираюсь отказываться от разговора! —испугавшись, заюлил Симоне. — Что вы хотите знать?'
— Хорошо, я все расскажу, только никого не надо! — вскрикнул он.
Виктор снова набрал свой домашний телефон и дал отбой своим гориллам.
— Я тебя слушаю! — сев на стул, бросил Рене
— Я их не знаю! Они свалились как снег на голову. Пришли, привезли выпивку, спросили, слышал ли я про ту русскую, которую подозревают в убийстве своего мужа-калеки?
— А как они представились?
Обыкновенно, я сейчас и не помню. Один вроде бы Жан-Поль, а второй назвался русским именем, одну секунду... — Симоне наморщил лоб. — Вспомнил! Вадим! Он назвался Вадимом! И даже показал свое удостоверение, нет, карточку аккредитации, где было написано, что он, Вадим... сейчас, одну секунду... что он, Вадим Баранов, является собственным корреспондентом, а вот какой русской газеты или журнала, я уже не помню... Забыл! И вот этот Баранов сказал, что у него есть материал о нашей русской, мадам Лакомб, но в России снова введена негласная цензура и есть установка, чернуху, то есть негативные статьи, больше не печатать, а уж тем более о плохих русских за границей. Но здесь за это схватятся. А поскольку у него жесткий договор со своей редакцией — ни строчки не продавать другим изданиям, то не мог бы я выдать все это под собственной фамилией, а гонорар пополам.
Симоне облизал пересохшие губы, выразительно посмотрел в сторону бутылки виски, стоявшей на столе, но неожиданно пересилил эту вспышку жажды и опустил голову, выдержав короткую паузу.
— Я прочитал материал и сразу понял: это готовая статья с явной направленностью против своей соотечественницы, что меня немного удивило. Я даже предложил им смягчить прокурорский тон, все-таки речь идет о красивой женщине, но тут они оба встали на дыбы, а второй, до сей поры молчавший Жан-Поль, даже заявил, что единственное их условие — это неизменность тона и стиля. Если редактор сам вздумает что-либо заменить, то надо будет забрать статью. Но и в этом случае я не буду внакладе и не получу пятьсот франков. В моем положении спорить было бессмысленно, но я знал, что «Суаре» это проглотит и мне еще будут благодарны, не говоря уже о деньгах... Так оно все и случилось, а я вот... — Он проглотил комок, вставший в горле. — Даже заказали продолжение!..
— Они заезжали за своей половиной гонорара? — спросил Виктор.
— Да, но один Вадим. Он оставил мне свой телефон в Париже...
— Когда он хотел приехать?
— Сегодня или завтра, я уже не помню, сейчас гляну!
Он подошел к столу, нашел нужный листок в ворохе бумаг.
— Сегодня! — Симоне взглянул на часы. — Если приедет, то через полчаса на метро, он не любит на машине. Вы эту статью заберете?
Виктор кивнул.
— Мне редактор голову снимет... — еле слышно пробормотал он. — Я уж и аванс взял.
— Выход всегда найдется, — философски проговорил Рене.
Через полчаса раздался звонок. Вадим Баранов звонил с вокзала. Он сообщил, что привез статью и через десять минут будет у Симоне.
Бывшего разведчика журналист представил водопроводчиком. Рене, переодевшись и вооружившись слесарными инструментами, разбирал и, прочищал засорившийся смеситель, чему научился, живя у себя в загородном доме. Подозрений у приехавшего Вадима Баранова не возникло, а через приоткрытую дверь ванной Виктор услышал весь разговор. Русский журналист передал Симоне новую статью и бутылку виски, заявив,
На вид русскому собкору было около сорока: спортивный, поджарый, с узким, волевым лицом. Рене, следуя всем законам разведки, рассмотреть свое лицо русскому журналисту не дал, а вот его за несколько секунд успел изучить досконально. Гость ушел, а Виктор, собрав кран, который стал работать лучше прежнего, вернулся к хозяину квартиры. Тот передал ему статью.
Большая часть ее была посвящена подруге Алёны, некой медсестре Варваре Анохиной, живущей в Мытищах. Та с шестнадцати лет занималась проституцией и довольно подробно рассказала, как привлекла Алену к старинному ремеслу, и та с большим удовольствием этим занималась, обслуживая за десятку в больнице всех желающих, а некоторых и бесплатно, чем Варвара жутко возмущалась, широко используя ненормативную лексику. Русский журналист делал правку прямо по набранному им на компьютере варианту, а в конце статьи своей рукой дописал, что Пьер может смело вносить любые коррективы в данный текст, по заведенной привычке поставил число, дату и расписался. По-русски.
«Святая наивность!» — усмехнулся про себя Виктор.
— Кстати, вам, мсье Симоне, скорее всего,
придется предстать перед судом за клевету, изложенную в вашей опубликованной статье, — пробежав глазами статью и поморщившись, проговорил он. — Вы, надеюсь, будете готовы представить доказательства всех тех фактов, которые столь красноречиво изложили...
У журналиста вытянулось лицо от столь неожиданной реплики.
— Но мне сказали, что все факты подлинные...
— И что истица вообще скоро исчезнет? — уточнил Рене.
— Мне. сказали, что она имеет твердое намерение покинуть Францию и больше сюда не возвращаться.
— Кто вам это сказал?
— Второй, Жан-Поль...
Виктор вытащил любительскую фотографию Филиппа, которую предусмотрительно захватил с собой, показал ее Симоне:
— Это он?
Пьер взял фотографию. Вглядевшись, он вернул ее гостю, молча кивнул.
— Вы давно за ними следите?
— На этот вопрос я не могу вам ответить, — улыбнувшись, лаконично ответил Рене.
3
Она очнулась от леденящего холода, пронизывающего все ее тело, да еще от странного попискивания над ухом. Резко взмахнула рукой, сбив с плеча огромную мерзкую крысу. И еще несколько тварей шарахнулось от нее в сторону. Сразу же шибануло в нос сырой землей, смешанной с чем-то вонючим и кисло-радостным. Очнувшись, Алена не сразу поняла, где находится. Потому что свет не вспыхивал в глазах,хотя мадам Лакомб понимала, что не спит, к ней вернулось сознание, но почему вокруг темно? Ей
выкололи глаза? Но они оказались на месте. Еще через мгновение отдаленно;откуда-то сверху, донеслись звуки музыки. Алена подняла голову и лишь тогда заметила узкую серую полоску, оттуда пробивалось странное свечение.
Прошло две минуты, и она вспомнила, как ее привезли в холодный, пустой дом., сбросили в погреб или в замерзшую выгребную яму, где она теперь и очнулась. Кончиков пальцев на ногах заонежская росомаха уже не чувствовала, хотя температура здесь, наверное, минус пять, не ниже, но в яме очень сыро и переносить такой морозец в сыром месте очень трудно. Наверху явно кто-то был, сторож или охранник, потому что, когда она стала звать на помощь, он лишь громче сделал музыку, чтобы не слышать ее воплей. Еще через секунду она вспомнила: да, остался охранник, даже двое.