Медуза
Шрифт:
Как они сами к этому относились – другой вопрос, но в том, что это так, Дзен был почти уверен, когда обратился к первым страницам альбома. Они представляли собой плотно исписанный темно-зелеными чернилами дневник – летопись их романа, которую Клаудиа стала вести вскоре после его начала. Чтобы прочесть все, потребовалось бы не меньше часа, потому что там было почти семьдесят пять страниц, причем Клаудиа тяготела к многословной иносказательной прозе, в которой недоставало подробностей, зато в избытке имелись длинные рассуждения о чувствах, предположения, запоздалые соображения, комментарии и риторические вопросы. Понимая, что у него в запасе не часы, а в лучшем случае минуты,
Первый этап его исследования не дал почти ничего, кроме вычитанного между петляющих строк факта, что изначально роль Леонардо в их отношениях была пассивной. Это Клаудиа инициировала роман, когда молодой лейтенант появился на вилле однажды летним днем якобы для того, чтобы вернуть книги своему командиру. Так случилось, что Гаэтано Комаи был в отъезде по делам. Совсем другие дела стали вскоре разворачиваться у него дома. Спустя короткое время лейтенант Ферреро начал регулярно бывать на вилле, причем именно в те дни, когда Гаэтано и прислуга отсутствовали.
Дзен уже хотел отложить альбом, когда заметил, что захватанная часть обреза не кончается там, где завершается исписанная часть страниц, а продолжается чуть дальше. Перевернув два пустых листа, он обнаружил продолжение текста, написанного на первый взгляд другой рукой. И перо было другим – обычная синяя шариковая ручка. И почерк – более плотный, жесткий и наклонный. Всего три страницы, Дзен прочел их целиком, очень быстро.
Нальдо Ферреро стоял за входной дверью, словно ждал его.
– Простите, что набросился на вас, – сказал он кающимся тоном.
– Вы подали заявление о выдаче тела вашего отца?
– Еще нет. Я был занят. Но я этим занимаюсь.
Дзен посмотрел ему в глаза.
– Сеньор Ферреро, когда мы встречались в прошлый раз, я обещал помочь вам в пределах своих возможностей в обмен на ваше сотрудничество. Вынужден признаться, что мне это не удалось, но я дам вам совет. А вы правильно сделаете, если им воспользуетесь. Не обращайтесь в судебные органы по этому делу. Не пытайтесь больше ничего выяснять, ни официально, ни неофициально. Возвращайтесь в «Ла Сталлу», женитесь на Марте, если она согласится, и постарайтесь обо всем забыть. Одного человека уже убили за причастность к этому делу. Второй был погребен под землей по мнимому смертному приговору. Если вы не остановитесь, то можете стать третьим. Это дело затрагивает очень важные интересы людей могущественных и безжалостных. В любом случае вы ничего не обретете. Боюсь, да почти уверен, что тела вашего отца уже просто не существует. Оставьте это и продолжайте жить своей жизнью.
Оказавшись снова за рулем, Дзен выместил подавляемые до того момента эмоции на несчастном арендованном автомобиле, выжимая из нет о максимум скорости на поворотах и редких прямых участках дороги, распугивая других участников движения пронзительными сигналами клаксона и резко вжимая педаль тормоза до самого пола. Выехав наконец на автостраду, он сначала направился на запад, а потом свернул на юг от Кремоны. У заправочной станции в Геди припарковал машину за мастерской, вдали от главного строения, между двумя огромными красными трейлерами с надписью «Transport Miedzynarodowy» по бортам и адресом предприятия в Польше. В магазине-баре при станции купил маленький электрический фонарик, заказал кофе и граппу и устроился за одним из стоячих столиков. У него так сильно дрожали руки, что он с трудом подносил ко рту чашку и стаканчик.
Несколько лет назад, приехав в родную Венецию, Дзен непреднамеренно стал виновником
XVIII
Когда машина проехала мимо первый раз, Габриэле разогревал себе грибной суп из пакета. К супу он добавил немного свежих белых грибов, собранных на памятной с детства поляне в чаще у реки. Маленьким чудом, словно спрессовавшим минувшие годы, оказалось то, что поляна все еще была на своем месте.
Когда та же самая машина проехала второй раз, в другом уже направлении, он ел суп с хлебом, купленным в ближайшем городке тремя днями раньше. Размоченный в пюреобразной коричневой гуще, хлеб казался почти приятным на вкус.
Несмотря на плохое освещение, Габриэле одновременно читал «Путешествие в Италию» Ипполита Тэна в превосходном компактном седьмом издании (Ашетт, 1893). Ему вспомнилось замечание, сделанное его другом, увидевшим одну из ежегодных открыток: Персея с отрубленной головой Медузы. Друг не ведал, конечно, ее потайного смысла: если бы мы могли перенестись в челлиниевскую Флоренцию, а современники Челлини – в наше время, нас привели бы в ужас запахи, а их – шумы.
Путешествие во времени – единственный вид путешествий, который еще интересовал Габриэле, – к сожалению, было пока невозможно, но дни, проведенные в деревне, обострили его слух, сделав чутким, как у кошки. Тишина здесь была какой-то густой, напряженной и прерывалась лишь изредка стрекотом случайного самолета в вышине. Местную дорогу, проходившую мимо имения, наконец-то заасфальтировали, но почти не осталось тех, кому она была нужна. Поэтому, когда машина проехала мимо первый раз, это уже было необычным событием. Габриэле прислушался к работе двигателя, запомнив особенности. А когда машина вернулась и остановилась метрах в ста от подъездной аллеи, вероятно, в той рощице, на которую выходил давно заброшенный черный ход соседней усадьбы, Габриэле отложил книгу, отставил кастрюльку с супом и поднял с пола заранее приготовленный рюкзак с набором необходимых принадлежностей.
Он давно продумал план, на который навела его случайная встреча со стариком-китайцем в миланском парке Семпьоне. Посреди обычной толпы наркоманов, проституток обоих полов и бездомных нищих этот крохотный, сморщенный человек безмятежно представлял нечто, выглядевшее как особый род искусства: живая статуя, медленно, но очень четко принимавшая разные ритуальные позы, перетекавшие одна в другую.
Габриэле подошел к китайцу и спросил, как называется то, что он делает. Когда тот ответил, что практикуется В приемах самозащиты «тай чи», Габриэле чуть не рассмеялся. Для него восточные единоборства ассоциировались со свирепыми пинками ногой, костоломными ударами ребром ладони и устрашающими выкриками.
– Ваш немой балет очень красив, но чем он поможет, если кто-нибудь на вас нападет?
– На меня будет очень трудно напасть, – сказал старик тихим, почти извиняющимся тоном.
На этот раз Габриэле не удержался от смеха.
– А что, скажите на милость, вы сможете сделать, если кто-нибудь из этих отбросов, что слоняются вокруг, пойдет на вас с кулаками или с ножом?
Старик посмотрел на него взглядом, исполненным достоинства.
– Я сделаю так, что в момент нанесения удара меня не будет в том месте, куда он нацелен.