Медведь и соловей

Арден Кэтрин

Петр не мог сказать, что именно в нем странного, но он был неподвижным среди суеты. Его одежды подходили князю, сапоги были богато расшиты. Нож висел на его поясе, белые камни сверкали на рукояти. Его черные кудри не были прикрыты, что было странно для любого мужчины, еще и зимой — небо было ясным, а под ногами скрипел снег. Он был гладко выбрит, что было неслыханно для Руси. Петр издалека не мог понять, стар он или молод.

Петр понял, что пялится, и отвернулся. Но ему было любопытно. Торговец камнями тихо сказал ему:

— Интересен тот мужчина? Не вам одному. Он порой приходит на рынок, но никто

не знает, кто его народ.

Петр не поверил. Торговец ухмыльнулся.

— Правда, господин. Его не видели в церкви, епископ хочет, чтобы его закидали камнями за идолопоклонство. Но он богатый, всегда приносит невероятные товары. И князь утихомиривает церковь, а мужчина приходит и уходит. Может, это дьявол, — он издал смешок, а потом нахмурился. — Я ни разу не видел его весной. Он всегда приходит зимой, в конце года.

Петр хмыкнул. Он не отрицал существование демонов, но не был убежден, что они ходили бы по рынку — летом или зимой — в величественном наряде. Он покачал головой, указал на браслет и сказал:

— Он у вас гниет. Серебро уже зеленое по краям, — торговец запротестовал, они начали спорить, забыв о темноволосом незнакомце.

* * *

А незнакомец остановился перед прилавком в десяти шагах от Петра. Он провел тонкими пальцами по шелковому свертку. Его ладони говорили ему о качестве товаров, он лишь на миг взглянул на ткань перед собой. Его бледные глаза стреляли взглядом по людному рынку.

Торговец тканью смотрел на незнакомца с опаской. Торговец знал его, некоторые считали его одним из них. Он уже привозил диковинки в Москву: оружие из Византии, фарфор легче воздуха. Торговцы помнили. Но в этот раз у незнакомца была другая цель, иначе он не пришел бы на юг. Он не любил города, и пересекать Волгу было рискованно.

Краски вспыхивали, вес ткани вдруг показался скучным, и через миг незнакомец оставил ткань и пошел по площади. Его лошадь стояла на южной стороне, жевала сено. Сгорбленный старик стоял рядом с ее головой, бледный и худой, выглядел иллюзорно, хотя белая кобылица была величественна, как гора, и ее упряжь сияла серебром. Люди смотрели на нее с восхищением, проходя мимо. Она кокетливо потряхивала ушами, вызывая у всадника слабую улыбку.

Но вдруг крупный мужчина с потрескавшимися ногтями появился из толпы и схватил поводья лошади. Лицо всадника потемнело. Хотя его шаги не ускорились — не было необходимости — холодный ветер налетел на площадь. Люди хватались за шапки, кутались в одежду. Вор забрался на седло кобылицы и впился пятками в бока.

Но кобылица не двигалась. Как и старик, что странно. Он не кричал, не поднял руку. Он лишь смотрел с нечитаемым взглядом глубоко посаженных глаз.

Вор ударил по плечу кобылицы. Она не пошевелила копытом, лишь тряхнула хвостом. Вор замешкался в потрясении, а потом было слишком поздно. Всадник подошел и сорвал его с седла. Вор закричал бы, но его горло замерзло. Он потянулся к деревянному кресту у горла.

Всадник улыбнулся без веселья.

— Ты тронул мое. Думаешь, вера тебя спасет?

— Государь, — пролепетал вор. — Я не знал… я думал…

— Что такие, как я, не ходят среди людей? Я хожу, где пожелаю.

— Прошу, — выдавил вор. — Государь, молю…

— Не хнычь, — сказал незнакомец с холодным юмором. — И я оставлю тебя пока

что ходить под солнцем. Но, — тихий голос стал ниже, веселье утекло из него, как вода из разбитой чашки, — ты отмечен, ты мой, и однажды я коснусь тебя снова. И ты умрешь, — вор подавил всхлип, а потом оказался один, горло и руку жалило.

Незнакомец уже был в седле, хотя никто не видел, как он забрался, он послал лошадь в толпу. Старик поклонился и пропал среди людей.

Кобылица была легкой, быстрой и ловкой. Гнев всадника угасал, пока он ехал.

— Знаки вели меня сюда, — сказал он лошади. — В этот вонючий город, хотя мне не стоило покидать свои земли, — он был в Москве уже месяц, искал без устали, заглядывал в каждое лицо. — Что ж, знаки не надежны, — сказал он. — Дочь ведьмы скрыта от меня, ее дитя давно пропало. Время прошло и может больше не наступить.

Кобылица ударила всадника ухом. Он сжал губы.

— Нет, — сказал он. — Меня так просто одолеть?

Кобылица уверенно бежала. Мужчина тряхнул головой. Он еще не был побежден, магия дрожала в его горле, в его ладони наготове. Его ответ был где — то в жалком городе, и он найдет его.

Он повернул кобылицу на запад, направил ее галопом. Прохлада среди деревьев очистит его голову. Он еще не был побежден.

Пока еще.

* * *

Запах медовухи и собак, пыли и людей поприветствовал незнакомца, когда он пришел на пир великого князя. Бояре Ивана были крупными людьми, привыкшими биться, вырезать жизнь в землях холода. Незнакомец не был крупнее самого маленького из них. Но никто, даже самый смелый — или пьяный — не мог посмотреть ему в глаза, никто не бросал ему вызов. Незнакомец занял место за высоким столом, пил медовое вино. Серебряная вышивка на его кафтане сияла в свете факелов. Одна из фрейлин княгини села рядом с ним и смотрела из — под длинных ресниц.

Пост был близко, и пир был роскошным. Но для незнакомца все было одинаковым. Тусклые занятые лица. Они сидели в полумраке с неприятными запахами. Он впервые ощутил не отчаяние, но начало смирения.

И тут мужчина прошел в зал с двумя юношами. Они заняли места за высоким столом. Мужчина был обычным, одежда была неплохого качества. Старший сын важничал, а юный шагал тихо, взгляд был холодным и мрачным. Довольно обычно.

И все же…

Незнакомец оглянулся. С этими тремя появился ветер, северный ветер. И за один вдох ветер рассказал ему историю о жизни и смерти, о ребенке, рожденном в год смерти.

— Кровь держится, брат, — прошептал он. — Она жива, я не ошибался, — он торжествовал. Он повернулся к столу (хотя на деле не двигался), улыбнулся с внезапной радостью женщине рядом с собой.

* * *

Петр забыл о незнакомце на рынке. Но, когда он пришел за стол великого князя ночью, он быстро вспомнил. Этот незнакомец сидел среди бояр рядом с одной из фрейлин княгини. Она смотрела на него, веки трепетали, как раненые птицы.

Петр, Саша и Коля оказались слева от дамы. Хотя за ней пытался ухаживать Коля, она даже не посмотрела на него. Злясь, юноша не ел, а сверлил взглядом (без толку), теребил нож на поясе (не замечено), описывал брату красоту дочери торговца (но его та фрейлина даже не услышала). Саша старался не проявлять эмоции, словно игра в глухоту закончила бы неприятный разговор.