Медведь
Шрифт:
Потом прошел оперировавший нейрохирург. С ним мы тоже поздоровались, но ничего спрашивать я не стала, потому что посмотрел и кивнул он тоже очень устало.
Я опять сидела и ждала, упершись взглядом в пол, на котором коричневым зигзагом виднелись засохшие капли крови ночного больного, подтверждая, что все это явь и я здесь тоже наяву.
Днем дежурный врач не сказал ничего нового. Медведю к тому времени проводили антибактериальную терапию из-за двухсторонней бронхопневмонии. Присоединилась та самая инфекция, о которой меня предупредили
Вечером к понурой толпе, состоявшей из знакомых уже лиц, вышел Бегемотик, который дежурил по другой палате. Пребывая в прекрасном настроении, он благодушно расписывал родственникам все тяготы состояния пациентов. Мастер аккуратных слов, он нанизывал их как бусины на нить разговора, которого ему было не избежать. Впрочем, это и не входило в его планы. Поговорить Бегемотик любил, а подходящей аудитории в ближайшее время не предвиделось: впереди была длинная ночь дежурства, и в палате ждали потерявшие способность разговаривать и слушать, кто временно, кто навсегда.
Под конец аудиенции к нему подошла толпа родственников и друзей молодого парня, тоже долго лежавшего в коме после аварии, но вышедшего из нее. К нему без проблем пускали даже несколько человек, все были очень веселы, смеялись и шутили, пока ждали врачей, и сильно отличались от остальных – хмурых людей, ставших знакомыми за эти дни. Когда беда обходит стороной, все переживания быстро забываются. Смех и громкие разговоры коробили других куда менее везучих собравшихся.
Вот и сейчас Бегемотик, огласив печальные известия, весело и бойко отвечал на их вопросы, выделывая руками мягкие круговые пассы на манер древнего шамана, будто катал в руках невидимый шар:
– У него сейчас нет понятия времени. Выходя из комы, человек не различает день и ночь… Да, сок ему приносите, пусть пьет, лучше яблочный… Я вас пропущу, только не всех сразу… Когда больной начинает капризничать, это хороший знак!
У нас дома был симпатичный игрушечный бегемот. Тоже весь синий, как и доктор в своем врачебном костюме. Ткнешь ему в пузо пальцем – он поет веселым баском и забавно дрыгает ногами. Очень позитивный бегемот, и главное, его можно выключить повторным тычком в пузо.
К тому времени сильных чувств и способности на поступки у меня уже не осталось, но все же, если бы такая волшебная кнопка была у Бегемотика, я бы непременно подошла к нему и, презрев правила этикета, ткнула в пузо, чтобы выключить звук.
Говорят, хорошим врачом становятся тогда, когда перестают переживать беды своих пациентов как личную трагедию, потому что если всё и всех принимать близко к сердцу, через пару лет работы ему и самому понадобится помощь – медицинская или психологическая.
По мере роста профессионализма та часть души, что обращена к родным тяжелых пациентов, огрубевает и становится сродни заскорузлой шершавой мозоли на пятке. Видимо, любой хороший человек, много лет проработавший в реанимации, перестает сколько-нибудь серьезно относиться к чувствам родственников. Тут – смерть, тут – яблочный сок.
В текучке большой больницы не до чувств. Одни выживают, другие умирают – такова уж жизнь. Не его вина, что очередь за известиями о выживших и умирающих – общая, сводящая с ума, дышащая в спину. Поток. Быстрее, быстрее! Вам все понятно? Следующий!
Бегемотик был всего лишь врачом, тоже уставшим от этой толпы, которой нет конца, как нет конца череде несчастных случаев, дорожно-транспортных происшествий, воспалившихся аппендицитов и прочих бед.
К нам вышла восточная женщина в белом халате, настоящая Шахерезада, и мягко произнесла:
– Он очень собирается на тот свет.
Хорошо, что это была именно женщина, именно восточная, и что она из всех возможных фраз выбрала именно эту, своей округлостью давшую мне возможность продержаться до утра. Женщины способны преподносить убийственную информацию в более мягкой форме, нежели мужчины. Восточные женщины этой способностью наделены вдвойне.
Я не знаю, как пережила бы следующую ночь, если бы ко мне вышел другой врач и сказал просто:
– Он умирает.
А ее округлая фраза еще оставляла щелочку надежды, которую я не имела права терять: собирается, но вдруг все-таки не соберется?
Крылья внутри не переставали биться. Может, и появились они для того, чтобы не дать умереть надежде даже в самой крайней – крайне тяжелой ситуации.
Врач сказала, что утром, если будет позволять обстановка в палате, я смогу увидеть Медведя. На следующий день рано утром я снова была в больнице, но с ней не встретилась. Сначала она заполняла карточки, а потом, как фата-моргана, бесследно растворилась в белых коридорах, хоть я и караулила у дверей, из которых она могла выйти.
Я ждала, сидела, ходила из стороны в сторону. В верхней одежде с портфелем в руках быстрым шагом вышел, почти выбежал Бегемотик. На нем была совершенно не современная каракулевая шапка-пирожок. Точно такие носили ученые, учителя и врачи в начале двадцатого века.
В отставшей от моды шапке из прошлого века он оказался смешным и настоящим… Удивительно красивый человек, хорошо, что такие еще существуют. Когда они исчезнут, в человеческой породе умрет то, что уже не реанимируешь. То, что делает нас людьми.
Когда не останется таких, как уставший после дежурства Бегемотик, с портфелем в руках, с булгаковской шапкой-пирожком на голове, их место займут одни эффективные менеджеры. И процесс эволюции пойдет вспять.
В прошедшую ночную смену Бегемотик отвечал за другую палату, но я все равно окликнула его по имени и, не зная как правильно задать вопрос, спросила в лоб:
– Скажите, он уже умер?
– На утреннем обходе был жив, но по-прежнему крайне тяжелый, – бросил он немного удивленно, на ходу, не оборачиваясь. Ведь хорошие врачи не должны оборачиваться, когда им задают такие вопросы. Бегемотик был очень хорошим врачом.