Медвежий вал
Шрифт:
Решение пришло неожиданно. Правда, оно имело свои теневые стороны, и Березин решил посоветоваться с Бойченко. Он вызвал его к телефону.
— Василий Романович, — сказал он, — вопрос нашей чести: удержим и ликвидируем противника своими силами или будем просить помощи у фронта?
— Зачем просить? — вопросом на вопрос ответил Бойченко. — Я считаю, что мы справимся сами. Правда, пришлось здесь некоторых командиров поставить поближе к своей пехоте и ликвидировать настроение благодушия по поводу исхода операции. Думаю, что гвардейцы выстоят. Все без исключения политработники на передовой, в окопах. Бывает время, когда личный пример — самая лучшая агитация!
— Это все так!
— Что за автономия у него? — возмутился Бойченко. — Если он не понимает таких простых вещей, видимо, он потерял чувство партийности!
— Верно. Мне его поведение давно не нравится, — сознался Березин. — Но главное теперь не в нем. Как спасти положение? Есть два решения: либо завершаем операцию своими силами, но с оттяжкой срока, либо просим фронт о помощи. Каково ваше мнение?
Бойченко ответил не сразу.
— Вы меня слушаете? — спросил он после некоторой паузы. — На нас возложена задача силами армии ликвидировать окруженную группировку. Чем быстрей мы это сделаем, тем лучше. Этого требуют интересы государства. Мы и должны ими руководствоваться. Если ради этого попросим батальон мотопехоты, нас никто не посмеет упрекнуть. Итак, просите фронт.
Командующий фронтом Черняховский понял обстановку с первых же слов.
— Кто у вас там командует дивизией, генерал или...
— Моя вина, товарищ командующий! Положился на него, своевременно не проверил, — признался Березин.
— Как только дивизия выйдет из боя, отстраните его немедленно от командования и пришлите ко мне, — холодно и резко произнес Черняховский. — Разберусь... Что вам необходимо?
— Один батальон мотопехоты к семнадцати часам на дефиле Добрино — Городно. В семнадцать общая контратака с целью прорыва.
— Батальон вас явно не устроит. Мало. К семнадцати часам у вас будет первый мотоциклетный полк. Организуйте встречу. Наши дела идут успешно, подробности позднее... Счастливо!
Березин понял, что время Черняховского уплотнено до считанных секунд и каждое лишнее слово сейчас неуместно. Этим объяснялась крайняя сжатость разговора.
События на фронте развивались с необычайной быстротой, и до семнадцати часов надо было переделать массу дел. Березин с головой погрузился в заботы. Его отвлек настойчивый шум моторов. Он вышел из блиндажа. Мотоциклисты, крепкие парни в пыльных комбинезонах, в темных шлемах, с лицами, скрытыми за блестящими забралами — очками, вихрем проносились мимо блиндажа по улице Замосточья. Они бурным потоком неслись во всю ширину улицы, и хвост колонны терялся в облаке пыли. Березин долго, любуясь, смотрел им вслед.
...Новый разговор с Черняковым сильно озадачил Крутова.
— Что случилось? — спросил Медведев, увидев его взволнованное лицо.
— В семнадцать часов ожидается общая атака. Гитлеровцы все сняли с обороны и будут прорываться. Приказано стоять, как в Сталинграде. Окруженная группировка должна быть ликвидирована.
Медведев посмотрел на часы.
— До атаки три часа. Пожалуй, успею перетянуть батареи на новые огневые, чтобы всем работать с открытых, прямой наводкой. Если отобьем эту главную атаку, значит, устоим, нет — так и спрашивать будет не с кого. Так
— Как не с кого? С нас спросят, — сказал Крутов, поначалу не понявший скрытого смысла слов Медведева.
— «Мертвые сраму не имут», — процитировал тот. — Слова старые, но значение их сохраняется до наших дней. Я пошел!
— С живых или мертвых, а спрос с нас! — упрямо сказал Крутов и обратился к Владимирову: — Вы, кажется, многих здесь еще не знаете, поэтому пройдем в роты. Проверим, как они готовятся.
Получив уже один отказ в помощи, Черняков не стал обращаться к Дыбачевскому вторично, зная, что это бесполезно. Приходилось рассчитывать только на себя. Он принял срочные меры. Даже в такую критическую минуту, когда на счету в окопах был каждый человек, Черняков не допускал и мысли остаться без резерва. Батальоны Еремеева и Крутова после тяжелых боев потеряли немалую часть своего состава. Люди утомились и требовали смены или подкрепления. Пришлось срочно отводить в резерв бойцов Еремеева, а на их место выдвинуть более многочисленный батальон Глухарева. Крутов передал ему часть своих окопов и тем уплотнил боевой порядок.
Черняков знал: гитлеровцы будут стремиться прорваться по большаку. Одолей они первую линию окопов — им не миновать и его командного пункта. Надо быть готовым к встрече.
Усталый, грязный от пота и пыли, Еремеев, оказавшись в резерве, не получил отдыха. Сразу же пришлось заняться организацией круговой обороны вокруг командного пункта. Все, кто только был около Чернякова, запасались гранатами, патронами, расчищали площадки для стрельбы.
Черняков посмотрел в стереотрубу, покачал головой, вздохнул:
— Будет сегодня баня... Ты только посмотри, сколько подтягивается гитлеровцев! По дорогам пыль столбом, машины, пушки, пехота подходят целыми колоннами...
— Тем хуже для них, — зло сказал Кожевников. — Больше будет беспорядка, легче бить! — Аккуратно свернув пилотку, он положил ее в сумку и надел каску. — Советую и вам то же сделать.
— Нет уж, не стоит! Не привык я что-то к ней, — ответил Черняков.
— Позволю напомнить, — усмехнулся Кожевников, — береженого коня зверь не берет. Так я пошел в батальон Глухарева.
На командных пунктах обоих батальонов было пусто. Офицеры разошлись в роты, на батареи, и только связисты оставались на своих местах, тихо переговариваясь между собой.
Батарея полковых орудий стала на новые огневые позиции, и Зайков пристрелял несколько новых реперов перед батальоном Крутова. Так как позволяло время, он выбрал еще несколько дополнительных ориентиров на местности и подготовил данные на огонь, если и там появятся цели.
А время тянулось медленно. Нужно было сидеть в глубокой щели и ждать. Ждать того, что должно начаться в семнадцать ноль-ноль... Из щели был виден кусок синего-пресинего неба; тихо, как лебеди, проплывали по нему облака. Они уходили на запад, но на смену показывались другие. Странно, что мысли Зайкова уносились в будущее. Он представил, как после войны, увешанный орденами и медалями, возвратится домой, и вся семья — мать и темноглазая сестренка — встретят его. Потом придут друзья, и они, обнявшись, пойдут по городу. Но приедет ли он в родной Томск в отпуск или насовсем? «Надо непременно доучиться. Но где? В институте? После войны специальность инженера, конечно, будет очень нужна... Или пойти в артиллерийское училище, а потом в академию? Артиллерия очень интересное дело...» Мало ли что перед умается, когда надо сидеть и не мешать другим работать. Адъютант батальона в соседней щели кричит в телефон, бранится из-за каких-то данных, которые с него требуют, забывая о том, что он сидит на передовой в окопе.