Медвежий вал

Клипель Владимир Иванович

Иван Семенович Безуглый встретил Октябрьскую революцию матросом Черноморского флота. В гражданскую — он воюет в составе дивизии Киквидзе. С тех пор он в рядах Красной Армии. Перед войной он командовал десантниками. 22 июня застало его в Москве, в отпуске. Он тут же кинулся в свои войска, находившиеся близ границы, но ему удалось найти только штаб. Лишь через полгода его назначили командиром 158-й стрелковой дивизии, сформированной из коммунистических батальонов Москвы. С этой дивизией в марте 1942 года он и вступил в бой на территории Калининской области. Неподалеку от Ржева есть деревня Холмец, там находится первая братская могила воинов этой дивизии, место паломничества ветеранов завода имени Лихачева.

Сколько я его помню, он всегда был в кожанке,

с обветренным красным лицом, и только лоб под генеральской фуражкой оставался белым. Крепко сложенный, волевой, энергичный, он всегда говорил громко, словно бы отсекая одно слово от другого для большей ясности, и порой — грубовато. Он даже бравировал, по-моему, своей грубоватостью, резкостью, и этот тон превратился в черту его характера. На него за это не обижались, потому что ни для кого он не делал исключения, но главное, что за этой его грубоватостью следовала всегда большая забота о солдатах и офицерах, забота о деле, высокая справедливость. Для себя он взял правилом всегда видеть поле боя, чтобы в любую минуту помочь войскам всеми средствами, какие были в его распоряжении. От его пронзительных серых глаз не ускользала ни одна мелочь, он все замечал, тут же заставлял исправить, сделать как положено. Солдаты его любили, и в войсках про него ходила масса былей и небылиц, порой смахивавших на явные анекдоты.

В феврале 1944 года он принял командование 5-м гвардейским стрелковым корпусом и в этой должности встретил День Победы. Он любил дело и умел организовывать людей. Уже после войны, появляясь в местах, где его войска вели самые тяжелые бои, он всегда привозил с собой то отлитую на заводе мемориальную доску, чтобы увековечить память о погибших, то еще что. В подшефную школу в Бабиничах он приехал с трактором для ребят; кажется, он «выколотил» его чуть ли не в Тимирязевской академии.

В тот же день я познакомился и с командиром полка подполковником Томиным. Улыбчивый, вежливый человек. Это его полк прорвался в Еремино на большак. Была глубокая ночь; он знал, что утром гитлеровцы навалятся на него, а с ним ни одного танка. «Коробочки» дам, — радировал на его запрос Безуглый. — Высылай людей, которые знают дорогу и могут провести их к тебе». И тут к нему подошла деревенская девушка, слышавшая этот разговор, и сказала, что она знает тропу на Королево. Ночью она благополучно провела туда бойцов и вернулась в деревню на броне танка. В суматохе начавшихся контратак забыли спросить имя отважной патриотки, оказавшей столь важную услугу. Лишь спустя двадцать лет, с помощью красных следопытов, удалось установить фамилию женщины. «Проводник в красной косынке» — так 25 октября 1967 года газета «Красная звезда» назвала жительницу села Вторая Заболоть Александру Филипповну Лукьянченко, совершившую этот подвиг.

Утром 8 ноября 1944 года в прорыв вошли гвардейские дивизии. Развернувшись веером, они в первые же часы овладели населенными пунктами на витебском большаке и за ним; Лучиновкой, Ковалево, Жирносеки, Заболотье, Осиповщиной. Все это более чем в десяти—пятнадцати километрах за линией фронта, который продолжал держаться по сторонам от прорыва. «Лучиновский пузырь» — так окрестили эту операцию в штабе армии.

Даже вступая в новую операцию, гвардейские дивизии не были укомплектованы личным составом и на одну треть. Так 45-й гвардейский стрелковый полк 17-й гвардейской дивизии имел всего один неполный батальон. Подполковник Шкуренко Николай Иванович, принявший этот полк накануне наступления, через три дня был ранен: осколком снаряда от «фердинанда» его ударило касательно, обожгло грудь, забило дыхание. «Я упал на выходе из блиндажа. Замполит Брагин говорит Максимову: «Товарищ начштаба, командир убит, принимай командование полком». Я это слышу, а ни звука произнести не могу. Максимов отвечает: «Я через своего командира полка переступать не могу». Радист уже передает комдиву: «Шкуренко «черный» — то есть убит. В эту минуту я застонал. Все в блиндаже закричали «Жив!» и начали оказывать мне помощь...»

Я привожу этот бесхитростный

рассказ ветерана, чтобы молодые читатели яснее осознали величие подвига наших воинов. Идет контратака на малочисленный батальон, в котором едва остается до полусотни солдат, движется десяток «тигров» и «фердинандов» и под прикрытием их огня — немецкая пехота. И тут Шкуренко, минуту назад лежавший замертво, просит дать два залпа «катюш». Безуглый отвечает начальнику штаба дивизии полковнику Караке: «Шкуренко вывернется». Но Карака настаивает: Шкуренко три дня не просил помощи, значит, сейчас она необходима! И Безуглый разрешает использовать один залп.

Для бойцов батальона это был гром среди ясного неба.

Лейтенант Иньков Юрий Павлович пишет, что, когда поют песню «Высота», у него всегда перед глазами своя высота. «...В батальоне уже все заметили, как на опушку леса выползли «фердинанды», выползли нахально и навели жерла орудий на окопы. Я приказал снять пулеметы в окоп. Воздух сотрясся от мощного залпа «фердинандов» и нескольких пушек. Взметнулась ввысь стена земли и пыли, и потом уже долго, то поднимаясь, то оседая, висела в воздухе. Снаряды рвались в разных местах на участке батальона... Вдруг один из снарядов разорвался рядом, и у меня как будто что-то лопнуло в ушах, разрывы я стал чувствовать только по содроганию земли — я не слышал.

...Атака началась: гитлеровцы быстро продвигались вперед. Слева глухо застрочил пулемет из взвода моего товарища лейтенанта Бублика, но второй у него молчал. Молчал и пулемет моего сержанта-казаха. Раздались винтовочные выстрелы и автоматные очереди, наша артиллерия сосредоточила свой огонь на «фердинандах». Немцы приближались, стреляя на ходу, но должны были залечь, многие навсегда, от выросшей прямо перед их цепью сплошной огненной стены залпа «катюш», на подмогу которых не рассчитывал никто в батальоне...»

Обстановка тех дней отражена в романе довольно верно. Однажды утром член Военного совета генерал Бойко Василий Романович зашел к Берзарину сильно озабоченный: ночью в гвардейские дивизии не смогли пробиться машины с продовольствием и боеприпасами, не эвакуированы раненые. Дорога под обстрелом немецких автоматчиков. Надо было выправить положение немедленно, и Берзарин выехал на место. Он тут же собрал разведчиков, из ближних батарей с полсотни артиллеристов и приказал им прочесать лес и уничтожить вражеских автоматчиков.

14 ноября гитлеровцы по всему фронту армии отошли на новый оборонительный рубеж.

Передышки долгой не делали: в декабре дивизии 5-го гвардейского корпуса наступают на правом крыле Армии вдоль Суражского шоссе. Когда гитлеровцам удается приостановить наступающих, гвардейцев перебрасывают на левое крыло. Бои шли тяжелые, требовавшие от воинов огромного напряжения всех сил. Шкуренко вспоминает, как он, выполнявший из-за ранения должность начальника оперативного отделения дивизии, ночью узнает: ему и командиру полка Шебелеву присвоены звания подполковников. Хотелось обрадовать и поздравить Шебелева, который в эту ночь вместе с командиром соседнего 52-го полка должен был овладеть вражеской траншеей. А в шесть часов утра узнает, что Шебелев и Валевич убиты осколками одного снаряда. Сразу два командира полка.

В эти же последние дни уходящего 1943 года, 26 декабря, вела свой последний бой четвертая рота 875-го стрелкового полка за высоту у деревни Ковшири. Я узнал об этом коллективном подвиге месяц спустя, прочитав в армейской газете «Балладу о двадцати семи» фронтового поэта Аркадия Евсеева. Двадцать семь героев были посмертно награждены орденами Отечественной войны. Десять лет спустя, работая над романом, я не мог пройти мимо этого подвига. Неважно, что мне неизвестны были все двадцать семь фамилий. Ход боя я представлял зримо, хорошо зная и местность, и события, потому что тоже был в те дни на передовой, лишь в трех—пяти километрах правее. Я не мог в романе назвать полк и его командира, подполковника Токарева Тимофея Федоровича, руководившего этим боем. В то время мне было неизвестно, к какому полку принадлежала рота Бесхлебного.