Мефистон. Кровь Сангвиния
Шрифт:
Рацел пошел в другую сторону и уселся в третье медное кресло, материализовавшееся перед ним. Теперь пол покрывала сложная сеть из красных линий и эллипсов, соединявшая три кресла, словно те были небесными телами на звездной карте. Библиарии молча сидели, глядя на обмякшее тело своего господина. Было слышно лишь, как с потолка капает кровавый дождь, высекая багровые звезды на мокром полу.
Антрос уже собирался заговорить, когда поток образов наводнил его разум. Он снова очутился в улье Гадес, но на этот раз его придавило огромной тяжестью, и он не мог пошевелиться, несмотря на невероятную ярость, пульсирующую в венах. Это была агония, но Антрос чувствовал,
«Всегда одно и то же, но всегда по-разному, — раздался в голове голос Мефистона. Антрос посмотрел на старшего библиария, но тот пребывал без сознания. — Это всегда Армагеддон. Но всякий раз, как я пытаюсь осознать источник своей силы, меняются детали, не давая узреть картину моего рождения и открыть истину о моей природе».
— Я не понимаю, — выдохнул Антрос.
«Нет, понимаешь, лексиканий. В нашей крови есть благородство. Неимоверное благородство. Кровь Ангела. Божественность. Бьющаяся в наших сердцах. Растекающаяся по нашим венам. Наш отец был чистейшим из сынов Императора, и мы продолжаем его род. Я знаю, ты чувствуешь это, лексиканий: веру и ярость, честь и голод, пылающие в тебе, как и в каждом из сынов Ангела».
Стены купола словно разошлись, открыв десятки обращенных к нему налитых кровью глаз.
«Все, кроме меня. Я избежал проклятия. Легенды не лгут. Сколь бы яростной ни была битва, меня не преследует обычный голод, в моих сердцах не гремит зов страшной жажды. Я ускользнул от участи ордена. Я не связан узами и готов доказать наше благородство. У меня есть силы рассеять нависший над нами злой рок — прекратить этот неотвратимый упадок, эту медленную смерть».
Глаза закрылись, и стены вновь стали обычными. Гротескные образы исчезли, но разум Антроса вновь наполнился видениями разрушений и развалин улья Гадес.
«Но, подобно приливу и отливу, я снова и снова возвращаюсь туда, каждый раз переживая иначе миг смерти, что была и рождением. Видишь ли, я спасся от проклятия, но столкнулся с иной пыткой, еще более жестокой. Увиденное тобой на Термин — эхо той первой бойни в улье Гадес. Но вместо того чтобы затихать, оно становится громче с каждым повторением. Всякий раз, когда я даю волю своей силе, она становится более дикой, более опасной, более неудержимой. Поначалу я мог использовать ее как оружие, но теперь она завладевает мной, и, когда я опять становлюсь самим собой, я не могу вспомнить ничего из того, что сотворил. Я лишь вижу, какую учинил бойню».
Раздался лязг керамита, и Мефистон выпрямился в кресле. По лицу текли капли крови, волосы прилипли к коже.
— Но я должен управлять ею, лексиканий, — заговорил он вслух. — Если я смогу найти опору для силы, что растет во мне, то стану живым воплощением того, чем могут быть Кровавые Ангелы. Доказательством того, что мы избежим проклятия. Понимаешь? Если я овладею даром, то смогу спасти всех нас. В варпе нет силы, равной той, что была передана мне, и она не похожа на те дисциплины, которые мы стремимся освоить. Такое не способна дать ни практика, ни изучение. Эта мощь необузданная и благородная. Это высвобожденная кровь самого Сангвиния. В ней есть сила… — Он запнулся, посмотрев на окровавленный пол. — Я так близок к исполнению судьбы, похищенной у Ангела, но, если не смогу укротить ее… если я не смогу направлять эту силу… если она будет становиться неистовее, а я не смогу покорить ее… — Он замотал головой, и, когда заговорил снова, в голосе его ощущалась боль. — Тогда мне следовало бы умереть Калистарием под камнями.
Мефистон замолчал, и через некоторое время заговорил Рацел. Он заметил удивление Антроса и отбросил своеобычный сардонический тон.
— Десятилетиями я наблюдал за старшим библиарием в этом тайном зале. Лицезрел его страдания вновь и вновь, пока он загонял себя на грань погибели, пытаясь найти ключ к разгадке. — Эпистолярий поднялся и прошел по полу, на котором вновь расцвели кровавые знаки. — Но каждый раз мы сталкивались с неудачей.
Когда Рацел приблизился к стене сферы, из ослепительного сияния возник медный постамент высотой ему по пояс. На вершине изящной и покрытой прекрасной филигранью плиты покоилась книга — тяжелая, в кожаном переплете, закрытая на металлический засов. На обложке не было названия, но ее украшала крылатая капля крови, выведенная сусальным золотом. Рядом стояли перо и чернильница.
— Я записываю все, — объяснил Рацел. — Каждое слово и деяние, что доводит старшего библиария до предела; и в момент, когда я чувствую, что его рассудок может не выдержать… — он кивком показал на лежащий на полу шприц, — …я возвращаю его.
— Значит, вы контролируете эту силу, — произнес Антрос.
— Каждый раз мне все сложнее услышать зов Гая. — Мефистон покачал головой и подался вперед. Его глаза поменяли цвет, сверкая подобно сапфирам, как и глаза Рацела. — Если я высвобожу всю таящуюся во мне мощь, то ничто не вернет меня. Поэтому я держу себя на цепи, словно пса. Всегда сдерживаю себя. — Он поднялся и зашагал по залу. — Но эта сила ниспослана Ангелом! Бессмысленно было бы отрицать это. И неправильно. Я должен найти способ высвободить всю силу дара. Я сдерживал его столь долго, что он начал пожирать меня изнутри.
Властелин Смерти остановился и посмотрел на Луция пылающими глазами, сбросив маску безмятежности.
— Зачем Ангел показал мне столь великое предназначение, но лишил возможности исполнить его? Что за испытание он мне устроил? В моих руках безграничная сила. — Он схватил в горсть воздух, отчего тот пошел маревом. — Но я не могу ее использовать.
Он застыл, с надеждой глядя вдаль.
— Но теперь я вижу шанс. Я слышал тот же зов, что преследует Зина. Кто-то зовет меня на Дивинус Прим. Там меня что-то ждет. Нечто, что даст мне ответ. Зин думает, что я слеп к этому, но до сих пор я просто не мог дать этому имя.
Мефистон обнажил Витарус и провел острием по полу, вызвав очередное перестроение алого шифра. Антрос склонился вперед, глядя на то, что возникает из кровавых символов. Он заметил, что Рацел смотрит на символы с тем же напряженным ожиданием, и понял, что Мефистон не рассказывал об этом даже своему советнику.
— Сегодня, лексиканий, ты нашел название тому, что так долго ускользало от меня. — Он пристально посмотрел на Антроса. — Все эти годы я искал вдали то, что было так близко. И теперь ты вошел в мои покои со словом спасения на устах.
— Но я не смог найти ничего о Детях Обета, — удивленно покачал головой Луций.
Радел не отводил взгляда от того, что проступало под мечом Мефистона, и, когда узнал очертания, его глаза расширились. В крови вырисовывалась причудливая рукоять клинка. Антрос заморгал, озадаченный благоговейным выражением лица наставника, ведь эта штука выглядела не только уродливой, но и бесполезной. Рукоять имела треугольную форму, ее почти невозможно было держать. Создавалось впечатление, будто ее придумал ребенок.