Мэгги и Джастина
Шрифт:
Долгие отлучки Лиона только пробуждали ее желание. Всегда между ними была эта разлука, которая вечно принуждала их к постоянному напряженному воздержанию, только разжигавшему трепет страсти. Они не виделись целыми днями, не могли обменяться даже словом. И лишь иногда, по вечерам, Лион звонил, но разговаривал быстро и отрывисто, как будто рядом с ним находился кто-то, как будто кто-то их подслушивал даже в самые поздние ночные часы. И тогда она хотела не целовать его, а оттолкнуть от себя, подозревая в том, что он вместе с той, другой.
Потом Лион возвращался. Проводил с ней день, два, и она мечтала о том, чтобы эти дни превратились в целую вереницу. Но уже через несколько
Джастина часто отдавалась своим мечтам, смутным грезам, в которых она видела себя идущей с Лионом по широким зеленым тропам в неведомом чарующем крае, и ей начинало казаться, будто эти тропы расходятся все дальше и дальше. Они с Лионом как будто покидали друг друга навсегда, навечно, и никакая сила не могла вновь соединить их.
Когда Лион приезжал, она, словно чувствуя смутные угрызения совести, нежно обвивала руками его шею и тихо спрашивала:
— Ты счастлив, дорогой?
Он как-то странно улыбался и поспешно отвечал:
— Ну конечно, herzchen, я только очень скучаю без тебя, когда нам приходится расставаться. Но счастлив от того, что люблю тебя.
И тогда, словно желая вознаградить его, Джастина изо всех сил сжимала его в своих объятиях, обещая любить так крепко, что более счастливого мужчины не найдется во всей Англии. Вот и теперь, когда он сказал о своей возможной отставке, Джастина хотела, чтобы они больше никогда не расставались. И его слова как будто подтверждали ее надежды:
— Знаешь, похоже, я устал от бизнеса. Мне не хватает простого домашнего счастья. Иногда я ловлю себя на мысли, что для меня не существует почти ничего, кроме дел. Ведь я уже давно ни от кого не завишу, пора бы уже начать наслаждаться жизнью. Но я об этом и не помышляю. От меня все больше и больше удаляются простые человеческие желания, простые радости. Каждое утро я встаю, озабоченный новыми и новыми делами. Да, я занимаю важный пост, у нас большое состояние, постоянные доходы, но счастье вкушают другие, порой меня даже преследуют ужасные видения. Я лишаюсь удовлетворения от сделанных дел. Я даже начинаю бояться, что все мои дела никому, кроме меня, не нужны. У меня нет ни одного свободного вечера, чтобы провести с женой, которую я так сильно люблю. Я вынужден проводить свое время в долгих бессмысленных разговорах, которые опять же необходимы для того, чтобы решать какие-то дела. Расслабиться, отдохнуть? Я ведь отказываю себе в том, что имеют все. У нас в каждой комнате стоят телефонные аппараты, вплоть до ванной, где я вынужден вести длинные разговоры. Да, я изрядно поднаторел в искусстве управления и понимаю, что дела государства могут идти лишь в том случае, если у власти стоят такие люди, как я. Но ведь я старею, а количество дел, которые я не сделал, все не уменьшается. Я не нахожу выхода. И, может быть, только отставка принесет мне облегчение. Может быть, тогда я сумею вырваться из этого водоворота и зажить собственной жизнью. Я иногда с огромным сожалением вспоминаю о тех временах, когда мы с матерью жили в деревне и она варила простой крестьянский суп из капусты. Может быть, эти времена еще вернутся?
Джастина с такой нежностью прильнула к нему, что они оба почувствовали огромную невыраженную тоску по любви, которая не находит выхода.
— Может быть, я чем-то смогу помочь тебе? — спросила она.
— Мне сможет помочь только твоя любовь, — ответил Лион.
Спустя несколько секунд он услышал, как она всхлипывает.
— Что с тобой? Ты плачешь? — с нежностью спросил он.
— Да, — просто
— Но почему? Может быть, я сделал что-то не так? — сказал Лион. — Может, тебе что-нибудь нужно?
— Да нет, не нужно, — прошептала она, — ничего не нужно. Мне легче от слез.
В ее груди не хватало воздуха, она не могла ответить. Она уже не один раз плакала наедине сама с собой, но тогда Лиона не было рядом. Она могла плакать, обессиленно ожидая, пока иссякнет источник, переполнявший ее слабости. Теперь же, казалось, ничто не должно было вызвать ее слез: Лион был рядом, жизнь вернулась на круги своя, но Джастину словно пронизало внезапное щемящее чувство надвигающегося огромного горя, бездонной невосполнимой пустоты безграничного отчаяния, преодолеть которое у нее не было сил. Она ничего не могла объяснить Лиону и не могла бы сказать, какое именно несчастье ей угрожало. Но надежда почему-то на мгновение покинула ее, и она плакала.
Успокаивающим жестом Лион тихо положил свою руку ей на шею.
— Скажи мне все, — попросил он.
Она несколько мгновений сопротивлялась, полная мучительного страха.
— Со мной не происходит ничего особенного. Клянусь тебе, Ливень, я ничего от тебя не скрываю… Я плачу без причины, потому что задыхаюсь, потому что слезы сами льются из моих глаз. Ты же знаешь мою жизнь. Я должна быть счастлива из-за того, что мы снова вместе, но я плачу. Я боюсь, что это счастье обладания друг другом быстро закончится, и мы снова расстанемся, и я не смогу вернуть тебя…
Ее голос оборвался, когда Лион, вытирая ее мокрые от слез глаза, тихо сказал:
— Это любовь.
Конечно, Джастина не могла возразить. На несколько мгновений вновь воцарилось молчание.
Лион начал шептать ей на ухо тихие слова любви, которые успокаивали ее и заставляли высыхать слезы.
— Я не хочу изображать себя сильнее, чем я есть на самом деле. Я долго пыталась бежать от этой любви, старалась не замечать того, что ты готов подарить мне всю свою жизнь. Я так надеюсь, что мы всегда будем вместе, и каждый раз обманываюсь в своих ожиданиях. Я не знаю, что творится у меня в душе. Поначалу я была спокойна, счастлива. Но чем чаще ты отсутствуешь, тем мне тяжелее. Я даже не узнаю себя… Каждый день я ловлю себя на мысли о том, что занята только тем, что жду тебя.
Его губы приблизились к ней.
— Ты любишь меня?
— Да, люблю.
— Ты моя, Джастина. Вся моя.
— Да, вся.
Их губы слились в поцелуе. Она забыла обо всем и с наслаждением покорялась этой неодолимой силе. Рядом с Лионом это казалось ей естественным и неизбежным. В ней водворялось спокойствие.
— Ты вся дрожишь, — прошептал Лион.
Он понизил голос и говорил ей на ухо, как будто кто-то чужой мог их услышать. Теперь, когда она призналась ему во всем, все несчастья и горести отступали перед ними. Он окружал ее страстной и невыказанной нежностью. В нем была интимная заботливость, находившая выражение в этом шепоте и поцелуях.
Огромная гостиная с горевшим в ней камином казалась целиком объятой любовью. Широкие портьеры, прикрывавшие окна в большой комнате, словно ограждали их от тяжести и суеты окружавшего мира.
Поленья, горевшие затухавшим пламенем в большом камине, распространяли горячий запах позднего вечера. Минутами среди глубокого безмолвия с улицы доносился глухой рокот проезжавших по ней машин.
— Лион, дорогой, мне холодно, — прошептала она, прижимаясь к нему.
Джастина вся дрожала, несмотря на почти летнюю жару. И действительно, ее плечи были холодны, как лед. Лион тут же охватил их своими руками — они были горячи и сразу согрели ее своим жаром.