Мэгги Кэссиди
Шрифт:
— Только не обожги розу, — сказал прекрасный Образ Девы Марии, когда я не сводил с него глаз.
Будто никогда Она не явится мне, а приходить может только к женщинам и мужчинам Последних Квартетов жизни, а не к неотесанным мням. Но я все равно молюсь. За успех всех моих предприятий.
Я уже побывал в краснокирпичных отелях посреди Нью-Йорка 1939 года, и у меня уже было первое сношение с рыжей девушкой постарше, профессиональной шлюхой — Я ходил и повсюду хвастался об этом другим маньякам в школе, сглатывал, поджидая в постели, она прошла по коридору на остреньких цоках каблучков, а я ждал с колотящимся сердцем, дверь открылась, эта изумительно сложенная голливудская красотка ввалилась со своим изобилием тяжелых грудей —
И вот я в церкви, волнуюсь за свои грехи, за сифилис, девушку моего сердца и грез — приехал домой из школы — аккуратно причесанный, в большом пальто, я вежливо киваю, а мадам Шавар вежливо кивает мне в ответ, я неизбежно стану большим взрослым мужчиной Лоуэлла… со своими историями в Нью-Йорке, с благоговейными известиями, со множеством будущих — враги лишь в воображении и никак не иначе —
В канун Нового года Мэгги хочет, чтобы я сделал с нею то, что делал с «теми девушками в Нью-Йорке» —
— Ой, Мэгги, я с тобой так не могу! — говорю я, думая, что слишком грешно, слишком по-городскому так с ней поступать, и не соображая, что руки у меня переломаны таким тупым представлением. Но Мэгги тоже испугана, ей «не следовало так говорить!» думает она — мы на веранде, в ветреном холоде 1 января 1940 года — мне в голову к тому же барабанит мысль, что если я хочу на Мэгги жениться, то с этим лучше подождать.
Дома я говорю маме, что люблю ее и хочу на ней жениться; подходит время возвращаться в Нью-Йорк, не будет больше прогулок к Мэгги, три мили по холодному тротуару — придется возвращаться к учебникам, друзьям, громадной заинтересованности Метрополии во всех — Хоть плачь.
— Ладно, Ти-Жан — Я знаю, что ты ее любишь — Тебе нужно закончить школу, чтобы укрепиться и подготовиться к своему часу — Она тебе поможет, если она тебя любит — а если нет, значит, не любит. Понимаешь, какая штука? Твоя учеба в конечном счете имеет значение — а к тому времени и она все поймет. Передай ей, что я так сказала — Я не вмешиваюсь в твои дела. А можешь не говорить, если не хочешь — Но не бери слишком в голову — Не спеши, девушки в наши дни всяческие хлопоты парням на голову изобретают — Малышка Мэгги-то вроде ничего — иди — иди сходи к ней, попрощайся хорошенько — И попробуй все-таки устроить, чтобы она к тебе на эти танцульки в Нью-Йорк приехала, как ты собирался…
К тому времени отца моего уже не было.
Я увиделся с Мэгги, попрощался, со слезами в глазах мы посмотрели друг на друга, а она на меня — новыми глазами женщины, что были глубже ее глаз и виднелись в них, изумив меня этим так, что я почувствовал себя на каком-то колесе природы.
42
Все изумительно; я получил карточки с приглашениями. Большие, с золотом, а буквы RSVP [77] хромированные, будто здание «Крайслера». Одно я отправил Мэгги.
77
Принятое светским протоколом сокращение repondez s’il vous plait* (фр.) — «просьба ответить».
В последнюю минуту она мне написала: «Джек, Ну наверно я роскошно проведу время в пятницу или стоит сказать все выходные. Позвони мне к моей тете перед тем, как заедешь, и я точно буду готова. И кстати, на мне будет розовое вечернее платье с голубыми асесуарами. Знаешь, если сможешь достать мне букетик на запястье, достань, а если нет то и ладно (без подписи)».
Ах, как печально выглядит почерк ее на конвертах. В пыли своих черных книг я видел луны смерти. «Ух ты, — говорил я себе, — неужели мне правда нужна женщина? —» Меня подташнивало: «Конец всем моим —»
43
Из
Кишащий трупами Гудзон огибал Блистающий Остров темной нью-йоркской Америки, когда мы мчались на Апрельский бал в такси через Центральный парк. Подготовка, события, все невообразимо — Она приехала с матерью, остановилась у тетки, в ночь Бала осталась в богатой квартире семьи Джонатана Миллера, это я устроил заранее в попытках сэкономить как можно больше, и, вероятно, Джонатан сам это предложил с самого начала, из краткой глубокой дружбы со мной он управлял всеми моими делами и влиял на мой разум.
И вот теперь мы неслись через весь город в такси — я весь разодет, в белом галстуке и фраке. В ту зиму дядя Джина Макстолла, Лондонский Светский Денди Сэм Фридман: «ну вот тебе, Джек» — отдал мне костюм из своего гардероба, а племянник его Джин ухмыляется: «тебе следует надеть это на Весенний Бал. Бери. Он твой. Вот». И другие вещи он мне тоже подарил — Чтобы хорошо выглядеть на Балу, я заимел себе искусственный загар под лампой в отеле «Пенсильвания», а также побрился примерно за два доллара, как Кэри Гранту [78] какому-нибудь, мне хотелось войти в парикмахерскую, пощелкивая каблуками, голова высоко вздернута, учтиво и космополитически, позволить подвести себя к креслу, изрекая что-нибудь неимоверно остроумное — или и с чувством богатой уверенности — а вместо этого вышла одинокая прогулка меж пустых зеркал вдоль спинок пустых парикмахерских кресел, и у каждого ждал цирюльник «чего-изволите-с» и с полотенцем, намотанным на кисть, а я не выбрал никого конкретно, и далеко не Рикардо Ридуардо подтащил меня к моему авторитетному креслу. Лампа жгла, и лицо у меня перед балом кошмарно побагровело, как у омара.
78
Кэри Грант (Арчибалд Александр Лич, 1904—1986) — англоамериканский актер, ведущий герой-любовник Голливуда в 1930—1950-х гг.
Мэгги надела самое лучшее, что у нее было, — розовое вечернее платье. В волосах розочка — совершенство ее лунно-светлого волшебного ирландского колдовства, так неожиданно казавшееся не к месту на Манхэттене, как сама Ирландия в Атлантическом Мире — Деревья ее Массачусетс-стрит видел я в ее глазах. Всю неделю, лишь потому что Джи-Джей в шутку написал: «Мне руку до сих пор жжет от того, что на ней посидели идеально округлые ягодицы М. К.» — от этого она стала для меня такой драгоценной, что мне хотелось, чтобы она посидела на руке моей надежды — Я крепко прижимал ее к себе; неожиданно почувствовал в этом большом таксомоторе, пересекающем блистательные Манхэттены, что ее следует защитить.
— Ну что, Мэгги, — обращаясь к ней сквозь все ее тревоги от самого Лоуэлла, а все уже готово, — вот он — Нью-Йорк. — Рядом с нами Джонатан, его самого развлекают небоскребы, с этими своими первыми мыслями семнадцатилетнего интеллектуала, что придают ему вес, для меня же всё непостижимо блистательно от того, что он так залип на этой сцене —
— Хм — подумаешь, Нью-Йорк — ничего смотрится, — говорит Мэгги — скривив губки — Я склоняюсь поцеловать их и сдерживаюсь, чувствуя, что мне важнее добиться, чтобы Мэгги сегодня должным образом приняли, чем просто целоваться с нею — нас двоих разнесло на несколько миль светским страхом, мысли у обоих блуждают вокруг совершенно других вещей, будто стихает в груди боль, которой хочется выйти наружу — и не как в наших ночах на милой реке — не как в любви — но вокруг маленьких параноидальных изумлений перед всей сложностью вечерних платьев, бальных нарядов, букетика, который я все же вынужден был нестись и доставать — билеты, перышки — обмахиваться и вздыхать — короче, мы были обречены на безуспешную ночь, я так до конца и не понял, почему именно.