Мегрэ и старая дама
Шрифт:
— А для чего?
— Когда вы заявили о своем намерении выйти замуж за Жюльена Сюдра, разве она не пыталась вас отговорить? В то время этот брак мог выглядеть мезальянсом.
Фернан Бессон был на вершине успеха. Вы жили в роскоши — и вдруг выходите замуж за небогатого дантиста, за человека без будущего.
— Мать ничего мне не говорила.
— Отчим?
— Он не посмел. Он чувствовал себя виноватым передо мной, мне кажется, его мучила совесть. Думаю, что, в сущности, он был порядочным и даже совестливым человеком. Он, должно быть, был уверен, что
— По вашему совету?
— Да.
— И ваша мать не подозревала об этом?
— Нет.
Они шли теперь по тропинке, поднимающейся вверх к вершине скалы; через равные промежутки времени небо прорезал луч маяка, и издалека доносился зловещий вой сирены, включенной по случаю тумана. Даже здесь, наверху, чувствовался сильный запах водорослей.
Несмотря на высокие каблуки и парижский костюм, Арлетта не проявляла признаков усталости и не жаловалась на холод.
— Я задам еще один вопрос.
— Я знаю заранее почти все ваши вопросы.
— Как бы вы себя повели, если бы ваша мать вдруг заявила вам, что ей известна та сторона вашей жизни, о которой мы говорили?
— Я бы сказала ей, чтобы она не совала нос не в свои дела.
— Предположим, что она, надеясь вас спасти, заявляет, что считает своим долгом поставить в известность вашего мужа?
Молчание. Арлетта замедлила шаг.
— Так вот вы к чему клоните! — произнесла она с упреком.
— Право, я не хотел этого.
— Я уже говорила вам, что готова на все, чтобы Жюльен ничего не узнал.
— Но почему?
— Неужели вам непонятно!
— Вы не хотите причинить ему боль?
— И это тоже. Жюльен счастлив. Это один из самых счастливых людей, каких я встречала в жизни. И никто не имеет права нарушить его покой. И еще…
— Что еще?
— Возможно, он единственный мужчина, который уважает меня, относится ко мне иначе, чем… Вы знаете, о чем я хочу сказать.
— И вам необходимо это?
— Может быть.
— Настолько, что, если бы ваша мать…
— Если бы она стала угрожать, что очернит меня в его глазах, я пошла бы на все, чтобы не допустить этого.
— Вплоть до убийства?
— Да. — Она добавила: — Могу заверить вас, что такой случай пока еще не представился.
— Почему пока еще?
— Потому что теперь она уже не только догадывается, но у нее есть прямое доказательство. Сегодня она сказала мне об Эрве.
— Что же она вам сказала?
— Вы будете поражены, если я повторю то, что она говорила. Видите ли, моя мамаша, внешне походя на маркизу, по сути осталась простолюдинкой, дочерью рыбака, и в семейной обстановке она не стесняется в выражениях. Она сказала, что прелюбодействовать я могла бы и в другом месте, а не под ее крышей, а по поводу того, что было между мной и Эрве, она разразилась самой отборной бранью. О Жюльене она говорила в не менее грубых выражениях, обозвав его рогатой скотиной, поскольку она уверена, что он все знает и даже извлекает из этого пользу.
— Вы защищали его?
— Я приказала ей замолчать.
— Каким
— Глядя ей прямо в глаза, я потребовала, чтобы она замолчала. Но она продолжала свое, и я дала ей пощечину. Это настолько ее ошеломило, что она тотчас же успокоилась.
— Она ждет вас?
— Она, конечно, не ляжет до моего прихода.
— Вы действительно собираетесь там ночевать?
— Вы знаете обстановку и должны согласиться, что мне трудно поступить иначе. Перед отъездом я должна знать наверняка, что она ничего не скажет Жюльену и ничего не сделает, что встревожило бы его. — Она помолчала, потом, догадываясь о беспокойстве Мегрэ, добавила с усмешкой: — Не бойтесь. Никакой драмы не произойдет!
Они добрались до самой вершины скалы. Молочная завеса тумана отделяла их от моря, которое билось о прибрежные камни.
— Спуститься мы можем, свернув направо. Дорога здесь лучше и выведет нас прямо к «Гнездышку». Вы уверены, что у вас больше нет вопросов ко мне?
Должно быть, взошла луна, туман стал прозрачнее, и, когда Арлетта остановилась, он увидел бледное пятно ее лица и темную полосу рта.
— Пока вопросов нет, — ответил он.
— Признайтесь: вы думаете, что я пыталась убить мою мать?
— Пока не думаю.
— Вы хотите сказать, что не вполне уверены?
— Я хочу сказать то, что говорю. Я пока ничего не знаю.
— Когда вы сочтете меня виновной, вы мне скажете?
— Вероятно.
— Скажете мне с глазу на глаз?
— Это я могу вам обещать.
— Но я ведь не виновна.
— Мне бы хотелось, чтобы это было так.
Ему уже претил этот затянувшийся, напряженный разговор, назойливость Арлетты стала его раздражать.
Ему казалось, что, рассказывая о себе, она слишком уж охотно грязнила себя.
— Мамаша еще не легла, — сказала Арлетта.
— Как вы это узнали?
— Видите свет? Это окно гостиной.
— Когда завтра отходит ваш поезд?
— Мне бы хотелось успеть на восьмичасовой. Если, конечно, вы меня не задержите здесь. Тогда я позвоню Жюльену и скажу, что я еще нужна маме.
— Он знает, что вам отвратительна ваша мать?
— Она мне не отвратительна. Я не люблю ее, вот и все. Так можно мне уехать восьмичасовым поездом?
— Да.
— Вас я не увижу до отъезда?
— Пока еще не знаю.
— Вы, наверное, захотите удостовериться перед моим отъездом, что мамаша жива?
— Может быть.
Они миновали еще более крутой склон, нечто вроде насыпи, и вышли на дорогу в пятидесяти метрах от ограды «Гнездышка».
— Вы не зайдете?
— Нет.
Окна виллы были скрыты кустами, и свет едва проникал сквозь густую листву.
— Спокойной ночи, господин Мегрэ.
— Спокойной ночи.
Сунув руки в карманы, он широко зашагал к городу!
Мысли беспорядочно теснились в его голове. Теперь, когда он расстался с Арлеттой, ему приходили на ум десятки вопросов, которые он не додумался задать ей. Он упрекал себя в том, что позволил ей уехать завтра утром, и готов был сейчас же вернуться и отменить ее отъезд.