Мегрэ в школе
Шрифт:
— Вряд ли стоит говорить, что меловая черта показывает место, где она была найдена. Пятно, которое вы видите…
— Понимаю.
— Крови было не так уж много.
— Где сейчас тело?
— Его перевезли в морг Ла-Рошели для вскрытия.
— До сих пор неизвестно, кто будет ее наследником?
— Я всюду искал завещание и даже звонил по телефону ее поверенному в Ла-Рошели. Она не раз говорила ему, что собирается написать завещание, но так и не сделала этого. У него находятся на хранении документы, облигации, свидетельства на владение
— Таким образом, если мы ничего не найдем, ее наследницей окажется племянница. Так?
— По-видимому.
— Что говорит по этому поводу сама племянница?
— Она не рассчитывала на это. Селье не нуждаются. Они не богачи, но в их руках хорошее дело. Вы их увидите. Я, конечно, не такой знаток людей, как вы, но эти люди мне кажутся честными и трудолюбивыми.
Мегрэ стал копаться в ржавой кухонной утвари, открывал и закрывал бесчисленные ящики… Чего там только не было: пуговицы, гвозди, черепки вперемешку с катушками без ниток, шпильки, кнопки…
Он вернулся в первую комнату, где стоял старинный комод, представлявший известную ценность, и тоже выдвинул ящики.
— Вы осмотрели эти бумаги?
Лейтенант слегка покраснел, будто его уличили в провинности или поставили перед неприятной очевидностью.
У него был точно такой же вид, что и в гостинице Луи, когда Мегрэ предложил ему стаканчик белого вина.
— Это письма.
— Вижу.
— Все они десятилетней давности. Как раз в это время она была еще почтальоншей…
— Насколько я могу судить, письма эти адресованы не ей.
— Так точно. Я присоединю письма к делу. Я уже говорил об этом судье… Не могу же я сделать все сразу!..
Каждое письмо хранилось в конверте, и можно было без труда прочитать имена самых различных адресатов, в том числе имена многих женщин, включая даже двух сестер Тевенар, владелиц галантерейной лавочки.
— Насколько я понимаю, Леони Бирар, будучи почтальоншей, не доставляла всю корреспонденцию адресатам.
Он наскоро прочитал некоторые письма.
«Дорогая мамочка, я пишу тебе это письмо, чтобы сказать, что чувствую я себя хорошо. Надеюсь, что ты тоже. Мне очень нравится у моих новых хозяев, вот только старый дед, который живет вместе с ними, весь день кашляет и плюет на пол…»
В другом говорилось:
«Я встретила на улице двоюродного брата Жюля, и он очень смутился, увидев меня. Он был навеселе, и сначала я подумала, что он меня не узнал…»
По-видимому, Леони Бирар распечатывала не все письма. Она интересовалась только некоторыми семьями, в частности семействами Корню и Рато, которых было в деревне очень много.
На многих письмах были наклеены марки сената. Они были подписаны известным политическим деятелем, умершим два года назад.
«Дорогой друг, я получил ваше письмо с описанием бури, которая разрушила ваши заграждения и унесла более двухсот стоек. Я готов сделать все необходимое, чтобы денежные фонды, предусмотренные для удовлетворения
— Я навел справки, — пояснил лейтенант, — это были сосновые стойки, установленные в море и связанные друг с другом с помощью фашин. Туда запускают партии молодых ракушек, чтобы они там жирели.
При каждом сильном приливе часть этих стоек уносится в море. Стоят они дорого, так как их привозят издалека.
— А ловкие люди оплачивают эту потерю за счет государства под видом национального бедствия!
— Сенатор был очень популярен, — заметил Даньелу кисло-сладким тоном. — Он без труда добивался переизбрания.
— Вы прочитали все письма?
— Я бегло просмотрел их.
— Нет ли в них какой-нибудь зацепки?
— К сожалению, нет. Они просто объясняют, почему вся деревня ненавидела Леони Бирар. Она слишком много знала о каждом. И всем резала в глаза правду-матку. Но я не обнаружил в этих письмах ничего такого, за что можно было ее убить спустя десять лет. Большинство писем адресованы тем, кто уже давно умер, а их детей не очень-то беспокоит прошлое.
— Вы возьмете письма с собой?
— Сегодня они мне ни к чему, я могу вам оставить ключ от дома… Вы не хотите подняться наверх?
Для очистки совести Мегрэ поднялся на второй этаж.
Две комнаты, набитые старыми вещами и старой мебелью, ничего нового ему не рассказали.
Выйдя из дома, он взял ключ, который предлагал ему лейтенант.
— Что вы теперь будете делать?
— В котором часу кончаются уроки в школе?
— Утренние уроки кончаются в половине двенадцатого. Некоторые дети, живущие поблизости, уходят на завтрак домой. Ну а те, кто живет на фермах или на побережье, приносят завтрак в школу. Уроки снова начинаются в половине второго и кончаются в четыре часа.
Мегрэ вынул из кармана часы. Было десять минут одиннадцатого.
— Вы остаетесь в деревне?
— Мне нужно еще повидаться со следователем, который допрашивал сегодня утром учителя, но после полудня я вернусь.
— До скорого.
Мегрэ пожал лейтенанту руку, постоял немного на солнце, посмотрел, как легким шагом уходит лейтенант, будто сбросив с себя тяжелую ношу, и вернулся в гостиницу.
Тео, по своему обыкновению, был у Луи. В противоположном углу сидел оборванный старик бродяга с седыми всклокоченными волосами. Наливая себе вино дрожащей рукой, он равнодушно взглянул на Мегрэ.
— Вы будете у нас обедать? — спросил Луи у комиссара. — Тереза жарит кролика.
Тереза вышла из кухни:
— Любите ли вы кролика в белом вине, господин Мегрэ?
Она вышла только для того, чтобы бросить на него признательный взгляд заговорщика. Он ее не предал.
Теперь, успокоившись, она даже похорошела.
— Убирайся на кухню!
У гостиницы остановился грузовичок, и в комнату вошел человек в одежде мясника. В отличие от большинства мясников он был худ, бледен, с кривым носом и гнилыми зубами.