Мегрэ в тревоге
Шрифт:
— Вы были служанкой, убиравшейся в доме Робера де Курсона, верно?
— В течение пятнадцати лет. Полиция и журналисты уже задавали мне кучу вопросов. Я ничегошеньки не знаю.
С того места, где он находился, комиссару теперь была видна побеленная комната, стены которой украшали олеографические картинки, ножка высокой орехового дерева кровати, застланной красной периной; его ноздри уловили знакомый запах трубочного дыма. Было слышно, как мужчина внутри дома беспрестанно производит какие-то движения.
— Хочу
Хозяйка дома беззлобно бросила Мегрэ:
— Слышите, что говорит мой муж? Входите. Он не может покинуть кровать.
У сидевшего в комнате мужчины лицо обросло густой щетиной; вокруг него были разбросаны газеты и дешевенькие издания романов. Он курил пенковую трубку с длинным черенком, а на ночном столике под рукой стоял литр белого вина и рюмка.
— Это все ноги, — объяснила Леонтина. — С тех пор, как их защемило буферами двух вагонов. Он ведь железнодорожник. Размозжило до костей.
Кружевные занавески смягчали дневной свет, а два цветочных горшка с геранью оживляли подоконник.
— Я прочитал все, что о вас написано, месье Мегрэ.
Весь день только книжками да прессой и занимаюсь.
Раньше-то я этим вообще не интересовался. Леонтина, принеси-ка еще рюмку для гостя.
Мегрэ не мог отказаться. Он чокнулся с инвалидом.
Затем, воспользовавшись тем, что жена последнего держалась рядом, вытащил из кармана отрезок свинцовой трубы, который выпросил у Шабо.
— Вам знаком этот предмет?
Она ничуть не разволновалась. Просто сказала:
— Конечно.
— Где вы его видели в последний раз?
— На большом столе, что в салоне.
— У Робера де Курсона?
— Да, у месье. Его принесли из сарая, где в последнюю зиму пришлось заменить часть водопроводных труб, так как из-за заморозков некоторые из них полопались.
— И он хранил этот обломок на столе?
— Да чего там только не валялось. Салон, называется.
Да это просто комната, в которой он жил и одновременно работал.
— Вы убирались там?
— Делала только то, что хозяин позволял, то есть подметала пол, стирала пыль — при этом, не дай Бог, что-нибудь сдвинуть с места! — и мыла посуду.
— Он был маньяком?
— Я этого не говорила.
— Комиссару можешь довериться, — шепнул ей муж.
— Мне не пристало жаловаться на него.
— За исключением того, что он месяцами тебе не платил за работу.
— Это не его вина. Если бы те, кто живет напротив, давали ему деньги, что должны были…
— А вас не подмывало выбросить этот кусок трубы?
— Естественно, пыталась. Но он приказал его оставить.
Использовал как пресс-папье. Помню еще, как однажды заявил, что он может пригодиться на тот случай, если к нему вдруг пожалуют воры. Странная мысль — ведь на стенах висело столько ружей. Он их коллекционировал.
— Это
— Да.
— Вы считаете, что это он совершал убийства? Еще рюмочку белого? Видите ли, я всегда говорил жене, что даже не пытаюсь понять причуды богатеньких. Они и думают, и чувствуют иначе, чем мы.
— А вы знакомы с семейством Верну?
— Как и все, встречал их на улице. Слушок прошел, что они совсем обезденежили и даже брали взаймы у слуг; наверное, так и было, поскольку хозяин Леонтины не получал более содержания и не мог ей платить.
Жена тайно подавала мужу знаки, чтобы тот не очень-то распускал язык. Ему особенно и нечего было рассказывать, но он обрадовался случайному собеседнику, тем более что им оказался сам комиссар Мегрэ.
А тот покинул их с горьковатым привкусом белого вина во рту. На обратном пути улицы были несколько оживленнее. Молодые парни и девушки на велосипедах возвращались из города. В обратном направлении тянулись целыми семьями.
Вся правоохранительная верхушка, надо полагать, по-прежнему заседала во Дворце правосудия. Но Мегрэ не захотел присоединяться к ним, ибо он не желал как-то влиять на решение, которое тем предстояло принять.
Постановят ли они закрыть дело, сочтя самоубийство доктора признанием вины?
Это было вполне вероятно, но в этом случае Шабо до конца жизни будут мучать угрызения совести.
Когда он добрался до улицы Клемансо и бросил взгляд вдоль улицы Репюблик, то увидел на обоих ее тротуарах чуть ли не толпу, люди прогуливались, выходили из кинотеатра, а на террасе кафе «У почты» были заняты все столики. Солнце уже светилось багровыми тонами приближавшегося вечера.
Комиссар направился к площади Вьет, прошел мимо дома своего друга, разглядев за окнами второго этажа мадам Шабо. Вот и улица Рабле, где у особняка Верну все еще гужевались зеваки, но поскольку сей дом посетила смерть, жители предпочитали находиться от него на некотором расстоянии — большинство стояло на противоположном тротуаре.
Мегрэ все твердил и твердил себе, что это дело его не касается, что сегодня вечером он уедет отсюда поездом, что рисковал вызвать всеобщее недовольство и поссориться со своим другом.
И все-таки, так и не совладав со своей натурой, протянул руку к дверному молоточку. Ждать пришлось долго, под перекрестными взглядами прогуливавшихся горожан; наконец послышались шаги, и дворецкий приоткрыл створку двери.
— Я хотел бы повидать месье Юбера Верну.
— Он не принимает.
Мегрэ все равно вошел в прихожую, хотя его никто туда и не приглашал. Холл был погружен в полумрак.
Стояла мертвая тишина.
— Он в своих покоях?
— Думаю, он в кровати.
— Скажите: окна вашей комнаты выходят на улицу?