Мех форели
Шрифт:
Смываешься? Удираешь? Втихомолку? Вернее, беззвучно, как и появился? Кармен отвернулась. Молча подтолкнула литографию по стойке — хозяйке в руки. И вышла из «Футбольного бара».
Я едва не крикнул: Останься, Кармен, останься хоть ненадолго! Побудь со мной. Но смолчал. Потом расплатился и вышел.
На улице я ощутил непривычную легкость духа, словно ничто меня не обременяло. Ведь я знал, здесь меня больше ничто не удерживает. И мысленно напевал: Volare, ohohoho. Разумеется, белая летучая рыбка была более чем знаком; если она
Я пытался снова и снова воскрешать в себе ощущение свободы и счастья, которое охватило меня при виде белой летучей рыбки в голубом разрыве облачного покрова. Конечно же, летучая рыбка знаменовала не путешествие, а откровение. Я и заметил-то ее, только когда завеса разорвалась. Может статься, туристы на смотровой площадке вообще не видели эту рыбку. Я не турист, подумалось во мне, потому что крепко сжатые губы не позволяли бормотать, а думать я мог лишь более-менее образно. Или точнее, в общих чертах.Если рассматривать летучую рыбу как откровение (а не как знак), то, возможно, я самлетел там высоко в эфире, свободный от гнета?
Разве не грезилось мне, что я умею летать? Во сне я, подпрыгивая, отрывался от земли. Да, так было во сне. Но ведь не обязательно прыгать с места, и предки мои были не партерными акробатами, а воздушными гимнастами, акробатами на трапеции. Они бросались в пустоту, уверенные, что их подхватят. А я хотел, чтобы меня подхватили? Volare, volare.
Я как раз шел мимо школы, у подъезда стояли кучки подростков, о чем-то болтали. Им не хотелось идти домой, не хотелось попасть в западню домашних обстоятельств, во всяком случае, не сию минуту, ведь они только-только вышли из школьной тюрьмы. Я представил себе, как все они принялись подпрыгивать, всё быстрее, быстрее, стаей оторвались от земли и улетели.
Хочу ли я, чтобы меня подхватили? Я энергично покачал головой. А если бы руки подставила она!Слишком поздно.
Неужели свобода всегда лишь промежуток меж двух дверей? А как в этом плане обстояло с белой летучей рыбкой? Мне казалось, она обрела свободу.
Ого.
Я заметил, что опять взбираюсь по лестнице к смотровой площадке. Наверху с трудом протолкался сквозь толпу туристов, которая вроде как успела изрядно увеличиться, разрослась, будто здесь место паломничества. Я ошибаюсь или из недр толпы верующих вправду доносится истовый хорал? Чем вызван этот массовый экстаз — чудом о рыбе? Я глянул вверх, на небо. Его сплошь затянули облака.
У уличного торговца я купил ручного голубя и тотчас выпустил его на волю. Наверно, я обидел Кармен? Я воочию видел перед собою ее разочарованное лицо, видел, как она идет прочь, становится все меньше, исчезает в смутном мареве воспоминаний. Некоторое время она представлялась мне в общих
Что теперь? Я сел на лавочку в одном из садиков, которые здесь называют скверами, стал смотреть на детишек. Они играли в мяч, и вот сейчас он ненароком подкатился ко мне. Я встал, бросил его детям. Как трудно, оказывается, поймать мяч, когда ты сам до того мал, что едва-едва стоишь на ножках. Сколь многому предстоит научиться. Сколь многое понять еще прежде, чем пойдешь в школу. И как же трудно справиться с любовью. Нестерпимая штука, любовь. Интересно, Саид способен любить? А вдруг дворники никогда больше не откроют воду? И вдруг я вовсе не сижу на лавочке, а только воображаю, будто сижу? Что, если всё лишь воспоминание и имеет значение лишь в общих чертах, про ИДТИ СВОИМ ЧЕРЕДОМ я вовсе молчу? Играющих детей я видел теперь смутно, словно на большом расстоянии. Сверху. Весь сквер отпал от меня, канул в розовую лужицу воспоминаний. Я что же, наконец оторвался от земли? От удивления я открыл рот. Оторвался от земли? О да.
Коротко об авторе
Пауль Низон родился в 1929 году в семье химика, эмигрировавшего из Риги в Швейцарию, мать — уроженка города Берна. С детства мечтал стать писателем, гимназистом часто проводил каникулы в Париже, бывал в Венеции, Флоренции, Генуе. Получив аттестат зрелости, изучал историю искусств, классическую археологию и германистику в университетах Берна и Мюнхена. В 1957 году защитил докторскую диссертацию о Винсенте Ван Гоге. До 1959 года работал научным ассистентом в Бернском историческом музее. В 1959 году опубликовал сборник рассказов «Скользящие площади». В 1960 году по стипендии Швейцарского института находился в Риме. В 1961 году — ведущий художественный критик в «Нойе цюрхер цайтунг». С 1962 году Пауль Низон занимается писательской деятельностью. Его перу принадлежат книги «В доме кончаются истории», «Штольц», «Эскизы Ханса Фалька из гостиницы «Вудсток», Таймс-сквер, Нью-Йорк», «Год любви», «Но где же она, жизнь?», «Во чреве кита. Капричос», «Дискурс в тесноте. Розыск отказника. Швейцарские пассажи», «Глаз курьера», «Собака. Полуденная исповедь», «Голубиный корм», «Прощание с Европой», «Сценарий любви. Дневник». Лауреат многих литературных премий и наград. Член союза «Авторы Швейцарии» и германско-швейцарского ПЕН-Центра. С 1977 года живет в Париже.