Механизм Времени
Шрифт:
Надо вернуться.
Огюст вытер ладонью вспотевшую, несмотря на холод, шею. Глянул в проход между равнодушными плитами. Десять шагов. Два... Пять... Семь...
Пришли.
Не очень понимая, что делает, он протянул руку и засмеялся. Пальцы уперлись в камень. Высокая стела загораживала путь. Аллеи не было. Исчезла.
Продолжая смеяться, Огюст присел у подножия. Захотел прочитать надпись, но буквы расплывались, съеживались, прятались друг за дружку. Какая, собственно, разница?
Хорошо сидеть, подумал он. Спокойно. Закусив губу, Шевалье согнал с лица усмешку (нашел, дурень, где смеяться!) и глубоко вздохнул. Ничего, ничего, как сказал бы пухлый Николя.
Он устал и переволновался.
Неподалеку звякнул колокольчик – легкий, хрустальный. Про них Огюст наслушался в детстве. Хрустальные колокольчики, феи, лесные человечки... полевые... кладбищенские...
– Новенький! Новенький! Новенький-новенький-новенький! – звонкими голосами отозвался хрусталь. – Новенький! Пришел-пришел!
Колокольчикам было весело. Их голоса кружились возле лица, глаз и губ.
Кто так поздно к нам пришел?
В нашу компанию, к Маржолен?
Кто так поздно к нам пришел?
Гей, гей, от самой реки?
Это бедный шевалье,
В нашу компанию, к Маржолен.
Это бедный шевалье,
Гей, гей, от самой реки.
Песню Огюст знал. «Рекой», просто «рекой», без уточнений, называли красавицу Рону. А «шевалье» – если не с большой буквы, а с обычной...
К дочке нашей он спешит,
В нашу компанию, к Маржолен.
К дочке нашей он спешит,
Гей, гей, от самой реки.
Дворян в роду не было. Крепостные, выкупившиеся у местного барона пару веков назад, честно выращивали маслины возле Гренобля. Прадед накопил денег на патент нотариуса и переехал в Ним. Фамилия и в самом деле подгуляла. В страшные годы Революции дед попытался сменить ее на Равенство или хотя бы Братство, написал заявление в Комитет Бдительности, дал объявление в газету. Не успел – попал на гильотину, день в день с Дантоном. Так и осталось – Шевалье.
Беды в том Огюст не видел. Впрочем, как и повода для гордости.
Душу он свою принес
В нашу компанию, к Маржолен.
Душу он свою принес,
Гей, гей, от самой реки.
Огюст начал подпевать колокольчикам. «Душу он свою принес...» Стоп! Дома пели не «душу» – «сердце». Шевалье приплыл свататься. Отчего же «душу»? Они что, Гете начитались?
Что происходит, кровь Христова?!
Он вскочил, провел мокрой ладонью по лицу. Помотал головой, гоня хрустальный звон. Тело отозвалось болью и усталостью. Ничего, сейчас все пройдет. Сейчас, сейчас...
Взгляд
– Стоишь, идол? – подбодрил крылатого Огюст. – Суеверия воплощаешь?
Камень искривило гримасой. Ангел обиделся.
– Сам хорош, – дрогнул мрамор губ. – Шомпол забыл. И о снежинке забыл. Все забыл!
Истукан решил, что имеет право его попрекать?
– Не забыл. Все элементарно. Представим себе снежинку, вершины которой отстоят друг от друга на шестьдесят градусов. Если ее повернуть вокруг оси...
– Это ты заучил, а не понял, – перебил вредный идол. – Снежинка – пример. Свойства, справедливые для комбинаций поворота снежинки, присущи любому множеству операций симметрии над любой системой. Они называются групповыми свойствами. Зубрила! А о снежинках лучше почитай у Кеплера.
Нашелся знаток! Поставили гроб сторожить – сторожи, а не рассуждай о групповых свойствах. Читали мы Кеплера, еще в Нормальной школе! Огюст открыл рот – и вдруг увидел себя со стороны. Кладбище. Ангел. Операции симметрии.
«...И убийца не раз являлся ей в снах!»
Он не закричал. Хватило сил шагнуть на грязный гравий аллеи. Ничто не загораживало путь. Сгинула наглая стела, тропа между надгробиями была пуста. Молчали ангелы. Только небо изменилось – почернело, сгорело дотла.
Сколько он просидел, слушая колокольчики?
– Вам налево, сэр!
Могильщик заступил дорогу внезапно. Наверное, из тех, кто работал у свежего захоронения. Неопрятная кофта до колен, мятый цилиндр, щетина на подбородке... Почему «сэр»? Они разве в Лондоне?
– Налево!
На сей раз обошлось без «сэра». Небритый в кофте загораживал проход, растопырив локти. Сердце дало сбой. Это уже не колокольчики, не ангелок-математик. Да он не могильщик! Такого лица... такой рожи...
Борозды-морщины. Угреватый нос с кабаньими ноздрями. Рыжие бакенбарды торчком. Рыжие брови-кусты поверх щелок-глаз. Зубы чуть ли не в три ряда – желтые, хищные, из-под губы вылазят.
– Сэр! Вам следует пройти налево.
Не голос – хрип с повизгиванием.
– Сэр!
Огюст Шевалье внезапно успокоился. Это не призрак, не галлюцинация, не расстройство усталого мозга. Это пугало из полицейского комиссариата – или из ближайшей ночлежки. Кладбищенский Картуш в поисках легкой добычи. Шомпол не понадобится, но оружие он захватил не зря. Хороший аргумент для беседы.
Огюст улыбнулся прямо в жуткую харю. Скользнул рукой за отворот редингота. Вечерняя тьма вспыхнула белым огнем. Погасла.
– Новенький! Новенький-новенький! – взорвались от радости колокольчики.