Механизм жизни

Олди Генри Лайон

– А когда выйдете на свободу… Вернее, как вынесут вас на носилках, так и бросайте клич: «Гвафдане! На баввикафы!» Зубов-то не останется…

В ответ раздалось обиженное сопение.

– Хронический насморк, – развивал мысль Зануда. – Гниение надкостницы. Лысина до самых ушей. Одно хорошо – личной жизни это не помешает. Не будет ее у вас – личной. По-латыни сие именуется красивым словом «impotentia». Перевести?

– Гражданин… Мсье Торвен! Давайте сменим тему! Вы говорили, что мсье Андресану, вашему знакомому, понадобится

иллюстратор во Франции…

Торвен постарался скрыть улыбку.

– Ан-дер-се-ну, молодой человек. Да, понадобится. Но учтите, хорошая иллюстрация – это вам не баррикада. Она, извините, труда требует.

Разговор свернул в конструктивную колею. Удовлетворен, Зануда под мерный стук трости пустился в объяснения, увлекся, воспарил к высотам…

…и не заметил Чарльза Бейтса.

– Рыжий? Где? – он растерянно завертел головой. – Вы о ком, Альфред?

– Так вон же! Тот самый, что у дома Карно.

– Что?!

– Я еще его рисовал, помните?

…Бакенбарды торчком, нос похож на свиное рыло, изо рта торчат кривые зубы. Пристань у Эльсинора. Заброда с зонтиком и дуэльным пистолетом.

«Вы слишком добры, сэр!»

У парня оказалась отличная память и острый глаз. Торвен же заброду увидел в последний миг – в толпе, куда тот поспешил нырнуть. Рука прохвоста взлетела вверх, коснулась нелепого войлочного колпака…

Не иначе, поприветствовал?

– Вы говорили, мсье Торвен, что рыжий – слуга того, другого, с орденом… Я еще спросил, не шпион ли он. А вы сказали, что он – это смерть. Что вы имели в виду, а?

Зануда молчал. Париж – та еще деревня, но жизнь отучила верить в совпадения. Он огляделся, ища табличку с названием улицы. Ага, Фобур-Сен-Дени. Над дверью в доме напротив – огромный щит. Черный силуэт кареты, гривастые лошади бьют копытами, рвутся в дальний путь.

Тоже совпадение?

– Кадет!

– Слушаюсь, мой генерал!

Отставной лейтенант мысленно возгордился.

– За рыжим! Близко не подходить, в разговор не вступать. Проследить до гостиницы или квартиры. Встречаемся у меня в номере. Бегом… Марш!

Трость ударила по булыжнику – сухой барабанной дробью.

– Есть!

Свежий ветер унес юношу. Торвен без особой нужды потер ноющее колено. Здоровые ноги – лучшее оружие, что ни говори! Порывшись в кармане, он извлек кошелек и выудил золотой кругляш с «грушей» – профилем короля-гражданина. Подумав, достал второй. К кому сбежал рыжий-зубастый, конечно, важно. Но вот куда он собрался ехать…

Ворон по кличке Предчувствие каркнул, ударил клювом по сердцу. Торвен подбросил монеты на ладони, сжал в кулаке.

И шагнул под копыта черных коней.

2

Пин-эр страдала.

Девушка из хорошей семьи с детства приучена «сохранять лицо». Сообразное

поведение – лучший фимиам дружбы, учил Кун-Цзы. Но когда волнуешься, места себе не находишь… Разве она – белоручка-наложница из Запретного города, боящаяся запачкать ладони пылью?

…или кровью.

Увы, глубокоуважаемый дедушка ее не понимал. Это было очень обидно и грустно. Вначале китаянка жалела, что лишена дара речи, но вскоре поняла: это к лучшему. Что бы она сказала дедушке? Не считайте меня ребенком? Позвольте разделить с вами груз забот?!

Запрет смыкал уста. Дочь наставника Вэя лишь беззвучно шевелила губами, цитируя великого Ли Бо.

Летят осенние светлячкиУ моего окна,И терем от инея заблестел,И тихо плывет луна.А я, одинокая, только о немДумаю ночи и дни.И слезы льются из глаз моих —Напрасно льются они.

– Такие дела, фрекен, – подытожил Торвен, нимало не подозревая о девичьих страданиях. – Посетив вышеописанную контору дилижансов, мне удалось установить, что помянутая компания наших давних недоброжелателей собралась в город Санкт-Петербург…

Девушка не выдержала – вскочила. Чашка, упав на пол, разлетелась вдребезги – обозначив восклицательный знак, отсутствовавший в речи Торвена.

– Кассир перед моим приходом объяснил указанному рыжему субъекту, что прямое дилижансное сообщение между Парижем и Петербургом отсутствует. Билеты надлежит брать до Кенигсберга, а уже оттуда направляться в российскую столицу – морем или опять-таки дилижансом.

Речь Зануды сегодня звучала по-особенному занудно. Знай Пин-эр глубокоуважаемого дедушку чуть лучше, догадалась бы, что тот вообще не здесь.

«Где вы, лейтенант?»

«У расстрельной стенки, мой полковник!»

В случившемся Торвен винил исключительно себя. Поездка Эрстеда в Петербург не нравилась ему изначально. Что там искать у этих русских? Дорогу в знойную, заросшую пальмами Siberia? «Моему любимому ученику! Запомните меня таким, дорогой Андерс…» Кажется, полковник забыл и это.

Легкий шорох отвлек от грустных мыслей. Положив на колени лист бумаги, Пин-эр что-то старательно выводила свинцовым карандашом. Не иначе, очередной иероглиф. Торвен без энтузиазма прикинул, что девицу придется оставлять на чье-то попечение. В безнравственном, полном греха Париже! Тьера, что ли, попросить?

Не к Дюма же обращаться…

Когда иероглиф был дорисован и предъявлен, Торвен даже смотреть на него не стал. Все и так ясно – в темных глазах девушки сверкала сталь:

«Едем!»