Мексиканская повесть, 80-е годы
Шрифт:
Донья Росарио Комптон, мать семейства, как обычно, сидела в качалке, несколько газет и журналов лежали у ее ног; никогда он не видел, чтобы она их читала. Она вздыхала, покачиваясь, изредка еле слышно подзывала служанку, кого-нибудь из дочерей, из внуков, просила, чтобы послали купить сыру и минеральной воды, заказали китайцам лимонный торт, вынесли на террасу и полили цветы. Похоже было, что никто не обращает на нее внимания. Она продолжала покачиваться и тяжело вздыхать. Если ее желания исполняли, все равно нельзя было понять, довольна она или нет. Едва ли она понимала, что происходит вокруг. Не раз он слышал от Лоренсы, Эдны или других сестер Комптон, что их мать всегда была не в
Когда он с ними познакомился, сеньор Комптон, вероятно, еще был жив, но он не помнил, как он выглядел. Лоренса недавно приехала из колледжа в Северной Америке, где провела несколько лет, и сразу стала душой всех сборищ. Ее нельзя было назвать красивой, она не была так привлекательна, как другиесестры, например напоминающая тропическую плотоядную орхидею Эдна, о которой после ее развода рассказывали всякие ужасы, или элегантная Перла. Не отличалась она и естественной прелестью юности, как другие ее сестры или невестки. Лоренса была склонна к полноте, широкое детское лицо осыпано веснушками, губы — крупные и пухлые, но ничуть не чувственные. Зато она была дружелюбна, разговорчива, заботилась об отце, братьях и даже о донье Росарио, хотя та и не могла это заметить. Ему нравилось смотреть, как она, словно вихрь, скачет верхом на лошади к воротам, ведущим в поселок. Было в ней что-то безумное, своевольное, что вызывающе противоречило жалобной неподвижности ее матери.
Как-то он навестил их в Мехико. Отец умер, и Лоренса никак не могла оправиться. Это была другая Лоренса: худая, в трауре, она беспокойно и жадно курила одну сигарету за другой.
— Кажется, я вернусь на плантацию, — сказала она, — не потому, что я нужна матери, вы знаете, она крепка как дуб. Но я убедилась, что в Мехико мне делать нечего. Не знаю, сколько я там пробуду; думаю, братьям меня не хватает. Почему бы мне не работать в управлении, хотя бы отвечать на письма или переводить их? Да, да, не делайте такого лица, в Мехико, уверяю вас, я тоже стала бы искать работу.
Пошли разговоры, что ее намерения нелепы, что она постарела от непрерывного курения, что ей не идет эта худоба. В декабре на плантации дядя и тетка рассказали, что для Комптонов эта смерть была неожиданным и страшным ударом, особенно для Лоренсы, так привязанной к отцу. К тому же и денег осталось совсем немного, раз Джонни и она работают. Лучше всего для Лоренсы, полагали они, было бы выйти замуж за кого-нибудь из приезжих холостых техников, а не то она никогда не остепенится.
Он заполнил заметками чуть не целую тетрадь. Вся история была ему ясна, и он довольно точно представлял себе ее участников. По-прежнему чувствовал утробную ненависть к толстяку Вальверде. Его возмущало, что трагедии, и большие и малые, могут разражаться из-за подобных людишек.
Настал час, когда рассказчик принялся приводить в порядок свои наброски.
Для начала рассказа у него было три варианта.
Первый: мальчик выкапывает из земли коробку для обуви и с изумлением видит, что птицы, похороненные им несколько дней назад, превратились в белесую гниющую массу и, к его ужасу, несмотря на то что он плотно завязал коробку, туда пролезли черви и набросились на дроздов, убитых на охоте его кузенами. Вдруг
— Не пойму, откуда взялись черви. — Мальчик объяснил, как тщательно закрыл он коробку, чтобы не случилось как в прошлый раз, и вот опять они здесь. — Я тут под камнем похоронил дрозда, — добавил он, смутившись.
Инженер сказал что-то непонятное насчет разложения материи: объяснил, что, даже если коробка будет железная, без единой трещины, в любом мертвом животном заведутся черви, потому что зародыши гниения находятся в самом теле, а не проникают извне.
— Я хотел бы, чтобы кто-нибудь из моих сыновей изучал биологию, — добавил он. — У меня два сына, скоро они приедут. Проведут со мной каникулы. На этой неделе будут здесь. Вы наверняка станете друзьями. Но я хотел бы, чтоб в эти игры вы не играли.
Такова была одна из возможных завязок. Затем последовали бы приезд братьев Гальярдо с матерью, встреча и развитие дружбы. А отсюда уже пошло бы все остальное.
Другое начало можно было бы извлечь из того вечера, когда после киносеанса Лоренса и Губерт, ее младший брат, пошли к ним ужинать. Они всей семьей ходили на «Веселую вдову» и вернулись в отличном настроении. Лоренса была великолепна, она изображала повадки вдовы, напевала вальс, кружилась с братом по гостиной, танцевала на балконе, опять появлялась с пением в комнате, позабыв о трауре, снова превратившись в прошлогоднюю веселую девчонку, но сейчас это была уже не просто хорошенькая девчушка, а стройная тоненькая девушка, в этот вечер почти красивая.
Каким-то образом Лоренса вовлекла всех в разговор о соседях — инженере и его семье. Отец вспомнил о вчерашнем неприятном эпизоде с женой инженера. Они с сестрой были в это время у братьев Гальярдо, листали книжки, которые инженер купил на днях в Кордове, и внимательно разглядывали картинки в томах Жюля Верна. Они могли слышать каждое слово. Он заметил, как Гальярдо краснели от стыда, отводили глаза и погружались в книги, чтобы не встретиться взглядом с ним или его сестрой, пока жена инженера, отвечая отцу, рассказывавшему о фильме, который они собирались смотреть на следующий день, и бросая одну за другой карты на стол, внимательно смотрела, как они ложатся.
— Мы редко ходим в кино, а такие фильмы никогда не смотрим. — Она собрала карты в колоду и стала ее тасовать; потом, раскладывая карты и не отрывая глаз от стола, продолжала: — Мне говорили, обстановка в кино не такая уж приятная, там бог знает что делается.
— Нет, нет, не верьте, — возразил отец уже немного раздраженно, очевидно жалея, что затеял этот разговор. — Рубен Ланда, брат директора складов, организует сеансы и всегда оставляет нам три или четыре скамьи. Никто из нашего круга не сидит вместе с рабочими.
— Знаю, знаю; именно об этих рядах я и говорю; там — то, как я понимаю, и делается бог знает что… Тройка пик! — Она сдвинула карты в сторону, чтобы освободить место для тройки пик. — Есть люди, с которыми я бы в Мехико не встречалась; не вижу, почему я должна это делать здесь.
И, словно забыв о своем собеседнике, она вдруг умолкла и погрузилась в игру.
Отец не пересказал этот разговор. Только заметил, что редко случалось ему видеть столь неприятную и нелепую особу; нетрудно понять, почему У инженера такой тяжелый характер. Уж конечно неспроста. Лоренса снова принялась танцевать, как будто и не слышала разговора, который сама затеяла. Казалось, вальс из «Веселой вдовы» не давал ей покоя, отзывался во всем теле, будоражил ее…