Мексиканский для начинающих

Дорофеев Александр

Первым возник из стены призрак дона Борда. Одетый, как фраер, с иголочки, со множеством рюшей, жабо, бантиков, пряжечек, душистых платочков, пуговиц и позументов, он бренчал, будто почетный каторжник, золотыми оковами и кандалами.

– От нас с Мануэлем, – сказал дон Борда, вытаскивая из стены призрака в сутане, который упирался и растворялся смущаясь. – Васек, кандалы тебе, оковы твоей сеньоре-бабе! После фуршета приглашаю в шахту – подкину до «Парка культуры». Увидите, оборудовал по всем правилам, с нескушным садом и пивнухами.

Мануэль, укрывшись капуцинским капюшоном, освоился быстро

и выделывал сальто-мортале на физкультурной площадке, не обращая внимания на столы и прибывавших гостей, изредка начиная хорал.

Помесью пролетов и перебежек явился незваный метис, прикрывая крылом серебряную кобуру.

– Порфавор! – выронил он из клюва пару обручальных колец. Ничего, что ворованные. Откуда у бедного метиса деньги на подарки, когда все конфисковано майором Родригессом. Впрочем, именно краденые кольца особенно крепко обручают, на всю оставшуюся жизнь.

Метис очень тронул Шурочку.

– Какова его история? – задумалась она. – Наверное, печальна!

– Напротив, – сказал дон Борда. – Жизнеутверждающа! Жил в сельве попугай женского пола, одинокая незаметная аборигенка. Но в один, безусловно, прекрасный день залетела из дальних земель ворона, мужского пола. И, как говорится, трахнула во все воронье горло. Так появился на свет уважаемый метис. Одно плохо – с комплексами. В помыслах мечется от родины-матери к отчизне, от патрии к мадрии. Отсюда повышенная ранимость и всяческая уязвленность – то пирамиду подавай, то Эйфелеву башню. А в целом – добрый, радушный метис, если не вооружен клювом и когтями. У него, думаю, светлое будущее.

А какое будущее уготовано Шурочке с Василием – кто скажет, кто угадает? И дон Борда не разглядит его за тридевять земель, за вулканами, пирамидами, океаном и Эйфелевой башней, где-то у подножия Ивана Великого. Да там ли их судьба? В каждом сидит свой метис, не знающий толком, куда податься, в какие обетованные земли, где вить гнездо, и стоит ли?

– Кто-то мне судьбу предскажет, что-то завтра, милый мой? – напевала Шурочка, заглядывая Василию в глаза.

Но не было в них пророческой глубины, одна серебряная свадьба и поверхностные гости типа алькальда Примитиво Бейо. Он только что прибыл с перебинтованным майором Родригессом и серебряным изваянием святой Приски. Получился подарок не только от него, но и от бывшего Алексея Степаныча.

– Да охранит святая Приска ваш дом от бурь и гроз! – с чувством произнес алькальд, добавив, – и грез.

Он также пригласил популярную сельскую группу «Петушок или курочка», которая, взгромоздясь на специальный насест, исполнила непременную свадебную балладу. Переходя в бас, солировало сопрано:

А лас синко де ла тарде, но ме абандонес!А лас синко де ла тарде ай йа кондонес!

И хором —

Ай йа кондонес!Ай йа кондонес!Но ме абандонес!Но ме абандонес!

И Мануэль, прекратив кувыркаться, подтянул высоким певческим голосом. С печальным надрывом, но и с надеждой, обещающе звучали слова, переводимые примерно так: «Возлюбленная,

не покидай меня в пять часов божественного вечера. Он наш, этот вечер! Поскольку я припас презервативы! Не покидай! Уже есть презервативы!»

– Старинная баллада, – погружаясь в воспоминания, сказал алькальд. – В те далекие времена были проблемы с кондонес.

Баллада, бесспорно, трогала искренностью чувств. Василий одного не понимал, почему так жестко определены сроки – именно в пять часов.

– Конец рабочего дня! – улыбнулся алькальд. – Знаете ли, темперамент юга – ни минуты не теряют, когда речь о любви!

Оторвавшись от салютов и фейерверков, Сьенфуэгос застенчиво преподнес точную копию городского ключа.

– Хочу, мамаситы, сделать столько ключей, сколько в городе коренных жителей, – поделился он мечтой. – Клянусь девственницей Гвадалупой!

Лишь майор Родригесс оказывался гостем второстепенным, если не худших степеней, и вскоре о нем позабыли.

Гости, как часто бывает, медленно собирались, и Шурочка начинала беспокоиться, не мало ли пригласили, – и тут посыпались крупным градом.

Особенно местные древние боги-теотли, от которых ничего, кроме милости, не ожидалось. Какие еще от богов подарки? Но на милость в виде обещаний они не поскупились.

Богиня ночи Иоальи посулила, конечно, божественную брачную ночь. Бог и принц цветов Сочипильи – долгий жизненный путь, слегка тернистый, но усеянный лепестками роз и лилий. Бог Семикак, всегда стоящий на прочной основе, пожелал лучшее из возможного – Всегда.

Забирающая лицо человека богиня Ишкуина уже и тем была хороша и милостива, что ничьих лиц не трогала. Присматривалась, правда, к забинтованной роже майора, да, видно, сочтя ее сильно второстепенной, плюнула и отвернулась.

Только один странный бог Ауикла – без направления и цели – был назойлив, набравшись пульке. Приставал, тянул то в одну сторону, то в другую. Особенно досталось алькальду.

– Цели есть? – спаршивал Ауикла не без подвоха, теребя за галстук и хаотично таская алькальда по желтому физкультурному песку. – Отвечай, падла, богу! Подленькие цели?

– Простите, сеньор! – вырывался Примитиво. – Цели целям рознь! Что вы имеете…

– А ничего не имею, – перебил Ауикла. – Не цепляйся, морда, к бедному богу! Всем от меня надо! Чего хотят?

Он разрыдался беспричинно и заснул в неизвестном направлении.

Верховный бог Кецалькоатль не смог, зато прислал короткую телеграмму-молнию. «Салюд!» [64] – изобразила она в специально отведенном участке неба.

С легкой руки Кецалькоатля телеграмоты поперли цугом, как стаи перелетных птиц.

Иные – от категорически не знакомых персонажей. «Я помню все. Ун бесо. [65] Адель».

– Кто такая? Что за Адель? – натурально недоумевал Василий. – Может, твоя подружка?

64

Здоровье.

65

Поцелуй. Похоже, мексиканские поцелуи от беса.