Мелкий бес
Шрифт:
Саша молча улыбался.
— Латынь да греки, — сказала Людмила, — то-то они вам надоели.
— Нет, что ж, — отвечал Саша, но видно было, что уже один разговор об учебниках наводит на него привычную скуку. — Скучновато зубрить, — признался он, — да ничего, у меня память хорошая. Вот только задачи решать — это я люблю.
— Приходи ко мне завтра после обеда, — сказала Людмила.
— Благодарю вас, приду, — краснея, сказал Саша.
Ему стало приятно, что Людмила пригласила его. Людмила спрашивала:
— Знаешь, где я живу? Придешь?
— Знаю. Ладно, приду, — радостно говорил Саша.
— Да непременно
— А коли уроков много будет? — сказал Саша, больше из добросовестности, чем на самом деле думая из-за уроков не прийти.
— Ну вот, пустяки, все же приходи, — настаивала Людмила, — авось, на кол не посадят.
— А зачем? — посмеиваясь, спросил Саша.
— Да уж так надо. Приходи, кое-что тебе скажу, кое-что покажу, — говорила Людмила, подпрыгивая и напевая, подергивая юбочку, отставляя розовые пальчики, — приходи, миленький, серебряный, позолоченный.
Саша засмеялся.
— А вы сегодня скажите, — попросил он.
— Сегодня нельзя. Да и как сказать тебе сегодня? Ты завтра тогда и не придешь, скажешь, незачем.
— Ну, ладно, приду непременно, если пустят.
— Вот еще, конечно, пустят! Нешто вас на цепочке держат.
Прощаясь, Людмила поцеловала Сашу в лоб и подняла руку к Сашиным губам, — пришлось поцеловать. И Саше приятно было еще раз поцеловать белую, нежную руку, — и словно стыдно. Как не покраснеть! А Людмила, уходя, улыбалась лукаво да нежно. И несколько раз обернулась.
«Какая она милая!» — думал Саша.
Остался один.
«Как она скоро ушла! — думал он. — Вдруг собралась и не дала опомниться, и уже нет ее. Побыла бы еще хоть немного!» — думал Саша, и ему стало стыдно, как это он забыл вызваться проводить ее.
«Пройтись бы немного еще с нею! — мечтал Саша. — Разве догнать? Далеко ли она ушла? Побежать скорее, догонишь живо».
«Смеяться, пожалуй, будет? — думал Саша. — А может быть, еще помешаешь ей».
Так и не решился бежать за нею. Стало как-то скучно да неловко. На губах еще нежное ощущение от поцелуя замирало, и на лбу горел ее поцелуй.
«Как она нежно целует! — мечтательно вспоминал Саша. — Точно милая сестрица».
Сашины щеки горели. Сладостно было и стыдно. Неясные мечты рождались.
«Если бы она была сестрою! — разнеженно мечтал Саша, — и можно было бы прийти к ней, обнять, сказать ласковое слово. Звать ее: Людмилочка, миленькая! Или еще каким-нибудь, совсем особенным именем — Буба или Стрекоза. И чтоб она откликалась. То-то радость была бы».
«Но вот, — печально думал Саша, — она чужая. Милая, но чужая. Пришла и ушла, и уже обо мне, поди, и не думает. Только оставила сладкое благоухание сиренью да розою, и ощущение от двух нежных поцелуев, — и неясное волнение в душе, рождающее сладкую мечту, как волна Афродиту».
Скоро вернулась Коковкина.
— Фу ты, как пахнет сильно! — сказала она. Саша покраснел.
— Была Людмилочка, — сказал он, — да вас не застала, посидела, меня надушила и ушла.
— Нежности какие! — с удивлением сказала старуха, — уж и Людмилочка.
Саша засмеялся смущенно и убежал к себе. А Коковкина думала, что уж очень они, сестрицы Рутиловы, веселые да ласковые девицы, — и старого, и малого своею ласкою прельстят.
На другой
Сашу встретили еще в передней все три сестры. Они же любили сидеть у окна, глядючи на улицу, а потому завидели его издали. Веселые, нарядные, звонко щебечущие, окружили они его буйною вьюгою веселья, — и ему сразу стало приятно и легко с ними.
— Вот он, молодой таинственный человек! — радостно воскликнула Людмила.
Саша поцеловал ей руку и сделал это ловко и с большим удовольствием. Поцеловал уж заодно руки и Дарье с Валериею, — нельзя же их обойти, — и нашел, что это тоже весьма приятно. Тем более что они все три поцеловали его в щеку, — Дарья звонко, но равнодушно, как доску, — Валерия нежно, — опустила глаза — лукавые глазки, — легонько хихикнула и тихохонько прикоснулась легкими, радостными губами, — как нежный цвет яблони, благоуханный, упал на щеку, — а Людмила чмокнула радостно, весело и крепко.
— Это — мой гость, — решительно объявила она, взяла Сашу за плечи и повела к себе.
Дарья сейчас же и рассердилась.
— А твой, так и целуйся с ним! — сердито крикнула она. — Нашла сокровище! Никто не отнимет.
Валерия ничего не сказала, только усмехнулась, — очень любопытно с мальчишкою разговаривать! Что он понимает?
В Людмилиной горнице было просторно, весело и светло от двух больших окон в сад, слегка призадернутых легким желтоватым тюлем. Пахло сладко. Все вещи стояли нарядные и светлые. Стулья и кресла были обиты золотисто-желтою тканью с белым, едва различаемым узором. Виднелись разнообразные скляночки с духами, с душистыми водами, баночки, коробочки, веера и несколько русских и французских книжек.
— А я тебя сегодня ночью во сне видела, — хохоча, рассказывала Людмила, — ты, будто бы, у городского моста плавал, а я на мосту сидела, и тебя на удочку выудила.
— И в баночку положили? — смешливо спросил Саша.
— Зачем в баночку?
— А куда же?
— Куда? Нарвала за уши да назад в речку кинула.
И Людмила звонко и долго хохотала.
— Ишь вы какая! — сказал Саша. — А что вы мне сегодня хотели сказать?
Людмила смеялась и не отвечала.
— Обманули, видно, — догадался Саша. — А еще обещали показать что-то, — укоризненно сказал он.
— Я тебе покажу! хочешь есть? — спросила Людмила.
— Я обедал, — сказал Саша. — Экая вы обманщица!
— Нужно очень мне тебя обманывать. Да никак от тебя помадой разит? — вдруг спросила Людмила.
Саша покраснел.
— Терпеть не могу помады! — досадливо говорила Людмила. — Барышня помаженая!
Она провела рукою по его волосам, замаслила руку и хлопнула его ладонью по щеке.
— Пожалуйста, не смей помадиться! — сказала она.
Саша смутился.
— Ну ладно, не буду, — сказал он. — Строгости какие! Душитесь же вы духами!