Мельник из Анжибо
Шрифт:
— Глядите, Роза идет сюда. Выразить, как я вам благодарна, — и то уже нет времени.
— Нет, мадемуазель Роза сворачивает на большую дорогу; они вдвоем с матушкой, а ей я шепнул, чтобы она немного задержала барышню, потому как разговор у меня с вами большой, госпожа Марсель! Мне нужно сказать вам еще одну важную вещь! Но вы, поди, утомились от ходьбы, мы уже долго бродим. Так как двор сейчас пуст, а на мельнице тихо, пойдемте присядем на скамью у ворот. Роза думает, что мы на том берегу, и еще погуляет
Марсель, удивленная этим предисловием, последовала за мельником и уселась вместе с ним на скамью, как раз против слухового окошка сеновала, откуда Лемор мог видеть и слышать ее.
— Скажите-ка, госпожа Марсель, — несколько неуверенно протянул мельник, не зная, как приступить к теме. — Вы помните, что поручили мне отправить письмо?
— Ну как же! — откликнулась госпожа де Бланшемон, и ее спокойное, бледноватое лицо вдруг покрылось густым румянцем. — Но неужели я ошибаюсь и вы не сказали мне сегодня утром, что мое поручение выполнено?
— Минуточку, простите… Дело в том, что я не передал его на почту.
— Вы о нем забыли?
— Ну что вы!
— Потеряли?
— Это совсем невозможное предположение. Я не опустил его в ящик для писем, но сделал лучше этого — отдал письмо в руки адресату.
— Что вы хотите сказать? Письмо было адресовано в Париж.
— Да, но я случайно встретил человека, для которого оно предназначалось, и решил, что проще отдать пакет ему в собственные руки.
— Боже мой! Ваши слова пугают меня, Луи! — воскликнула Марсель, снова побледнев. — Вы наверное, ошиблись!
— Не так-то я глуп! Я ведь, может быть, и знаком с господином Анри Лемором…
— Вы с ним знакомы! И он здесь, в этих краях? — продолжала удивляться Марсель, не скрывая волнения.
В нескольких словах Большой Луи объяснил, как он узнал во встреченном им в *** молодом человеке того путешественника, который побывал раньше у него на мельнице, и адресата порученного ему письма — господина Лемора.
— Куда же он направлялся? И что делал он в ***? — спросила ошеломленная Марсель.
— Он направлялся в Африку, а в *** находился проездом, — ответил мельник, не спеша открыть карты. — Ближайшим образом дорога ему лежала на Тулузу. Он воспользовался утренней остановкой дилижанса, чтобы, пока другие пассажиры завтракают, сходить на почту.
— А где он теперь?
— Точно не скажу, где он может быть, но он уже не в ***.
— Вы говорите, он направлялся в Африку? В такую даль! Зачем?
— Именно затем, чтобы убраться как можно дальше. Так он ответил и на мой вопрос.
— Ответ этот яснее, чем вы думаете! — бросила Марсель, чье беспокойство все нарастало
— Ваша, например, сердечная вы моя?
— Да, мой друг, моя судьба много горше.
— Но не сами ли вы в том отчасти виноваты? Зачем вы наказали бедняге молодому человеку прожить целый год, мирясь с тем, что о вас не будет ни слуху, ни духу?
— Как! Значит он дал вам прочитать мое письмо?
— Вовсе нет! Он достаточно осторожен и скрытен, будьте спокойны! Но я так настойчиво выспрашивал его, так приставал к нему и столько угадал сам, что волей-неволей пришлось ему передо мной раскрыться. Ах, черт возьми! Я, видите ли, госпожа Марсель, больно охоч совать нос в секреты тех, кто мне по сердцу, потому как нельзя помочь людям, не зная, что у них на уме. Разве не так?
— Нет, мой друг, я очень довольна, что вы владеете моими секретами, как я владею вашими. Но, увы, при всей вашей доброй воле и сердечности вы ничего не можете сделать для меня. Однако скажите мне вот о чем: этот молодой человек не передал с вами для меня никакого ответа, ни в письменном виде, ни на словах?
— Он написал вам сегодня утром уйму глупостей, которые я отказался передать.
— Вы оказали мне дурную услугу! Выходит, что я не могу узнать его намерения?
— Он не придумал сказать мне ничего, кроме как: «Я ее люблю, но у меня хватит мужества…»
— Он сказал «но»?
— Возможно, он сказал «и»!..
— Это существенная разница! Вспомните, пожалуйста, Большой Луи!
— Он говорил то одно, то другое, он много раз повторял это.
— Вы сказали «сегодня утром» — так вы только сегодня выехали из города?
— Я хотел сказать — «вчера вечером». Было уже поздно, а у нас тут утро считается с полуночи.
— Боже мой! Что все это значит? Почему нет письма? Вы сами видели, как он мне писал?
— Еще как писал: изорвал четыре письма!
— Но что было в этих письмах? Он, значит, был в нерешительности?
— Он то уверял, что никогда больше не увидит вас, то строчил известие о том, что едет к вам сейчас же.
— Но он устоял перед этим искушением? У него, в самом деле, мужества хоть отбавляй!
— Ах, послушайте! Он был искушаем больше, чем святой Антоний, но, во-первых, я отговаривал его, а во-вторых, он боялся ослушаться вас.
— А что вы скажете о влюбленном, который неспособен ослушаться?
— Я скажу, что он любит слишком сильно и что ему за это отнюдь не будут благодарны.
— Я несправедлива, не правда ли, Большой Луи? Ах, дорогой друг, я слишком взволнована и сама не знаю, что говорю. Но почему вы убеждали его не ехать с вами? Он же хотел!