Мелочи архи..., прото... и просто иерейской жизни

Ардов Михаил Викторович

— По мощам и миро.

В двадцатые годы храмов в Москве оставалось почти столько же, сколько было до революции, но при этом очень многие люди отошли от Церкви — кто из страха, кто по маловерию... И вот тут между приходами началась конкуренция, с тем чтобы привлекать побольше молящихся. Где-то отличались особенно усердным поминовением успоших, где-то стройным пением, где-то соблюдением малейших требований устава.

В те годы в Москве было несколько превосходных протодиаконов, таких как о. М. Холмогоров или о. М. Михайлов. Пригласить такую знаменитость послужить в праздник был верный способ привлечь народ.

А тут еще было принято решение выслать почти всех правящих архиереев из епархий в Москву. Этим на Лубянке достигали сразу двух целей: во-первых, тут за ними было легче следить, а во-вторых, их оторвали от паствы. И вот епископы, кто как мог, устраивались в столице... Если приглашали служить какого-нибудь владыку, то в храм он ехал на трамвае...

Вот

курьезная сценка того времени. Настоятель церкви и староста накануне престолького праздника ведут переговоры с каким-нибудь знаменитым протодиаконом. И уже обо всем договорившись, напоследок спрашивают его:

— А с каким архиереем хотите послужить?

(Всю несообразность этого вопроса можно показать на таком примере. Вообразите, что у начальника почетного караула спрашивают:

— Главу какого государства вы бы хотели приветствовать в следующий раз?)

В книге Л.Регельсона архиепископ Феодор (Поздеевский) описывается как человек весьма серьезный, который никогда не смеялся и даже несколько порицал Патриарха Тихона за улыбчивость. Об этой характеристике поведали одному из бывших иподиаконов Владыки Феодора, и вот что он сказал:

— Иногда наш Владыка не смеялся, а иногда еще как смеялся. Вот, помню, двадцатые годы... Рукоположил он одного повара во диакона. (А тогда желающих принять сан почти не было.) И вот первая служба с новым диаконом. Всенощная под какой-то богородичный праздник. Значит, вчера он еще был повар, а сегодня — диакон. И вот выносит он Евангелие на амвон и возглашает прокимен: "Помяну имя Твое во всяком роде и роде". После этого следует говорить стих: "Отрыгну сердце мое слово благо". А стих-то наш бывший повар от волнения забыл... Только сказал громким голосом: "Отрыгну..." И умолк... И стоит на амвоне с Евангелием на вытянутых руках.... Так, я помню, владыка Феодор на кафедре посреди церкви прямо трясся от смеха...

История с этим поваром напоминает мне случай с другим совместителем. Дело было примерно в то же время — в двадцатых годах. Это — рассказ покойного Михаила Николаевича Ярославского, который в молодости был старшим иподиаконом у архиепископа Серафима Угличского (Самойловича).

Так вот, служил как-то архиепископ Серафим в селе Никола-Топор. А тамошний диакон по совместительству был еще и счетоводом в какой-то местной конторе. На всенощной он не так произнес титул служащего архиерея. А когда присутствовавший там благочинный сделал ему выговор за ошибку, то диакон простодушно сказал:

— Ну, что вы, отец протоиерей... Ведь это не бухгалтерия, здесь особая-то точность не нужна...

И еще рассказ М.Н Ярославского.

В церкви одного села неподалеку от Углича псаломщиком был житель деревни, которая находилась за несколько верст от храма, так что приходилось ему к службе ездить на лошади. (Благо тогда еще у мужиков лошади были.) Никаких певчих там и в помине не было, на клиросе псаломщик пел один.

И вот как-то диакон на амвоне произносил заупокойную ектенью, и пока он перечислял множество имен, псаломщик задремал.

— ...и о еже проститися им всякому прегрешению вольному же и невольному...

Не слыша с клироса "Господи, помилуй", диакон повернулся и увидел, что псаломщик дремлет. Тогда он подошел к спящему и слегка потрогал его за плечо... Тот пробудился и вскричал на весь храм:

— Тпру!.. Где вожжи-то?

С Михаилом Николаевичем Ярославским я познакомился в 1980-м — в год принятия священного сана. Тогда он был главным бухгалтером Ярославской епархии. С первого взгляда поразил меня его облик — высокий, худой, прямой... А главное, лицо — ум, доброта, благородство. Такие лица часто встречались в старой России, а теперь перевелись. Все предки его с отцовской и материнской стороны — священники. (Кстати сказать, старший брат М.Н. — Сергий, в монашестве Кассиан, долгое время был архиереем в Костроме.) Я горжусь тем, что был в числе тех священников, к кому покойный Михаил Николаевич благоволил и кого дарил своей дружбой.

В 1983 году я записал на диктофон его воспоминания об Архиепископе Угличском Серафиме (Самойловиче). В его рассказе есть эпизоды, которые вполне могут быть отнесены к жанру "Мелочи архиерейской жизни". Впрочем, это такие "мелочи", которые не могли бы и пригрезиться ни самому Лескову, и никому из его современников.

Итак, документальный рассказ М.Н.Ярославского.

"В двадцать девятом году сидел я в Кеми, в пересылке, работал там на лесопильном заводе... А там тогда много духовенства сидело. Был там с нами Владыка Нектарий (Трезвинский), викарий Вятской епархи, епископ, по-моему, Яранский... Он был одно время наместником Александро-Невской лавры. Встретился с ним там, в кемском пересыльном пункте. Смотрю, кто-то в духовной одежде, в подрясничке, в скуфеечке, сапоги, — колет лед у нашей столовой, у кухни лагерной. А вообще-то у нас архиереи все больше с метелочками ходили, разметали снег на панелях. Ну, лопаткой немножко... А тут вижу, какое-то духовное лицо так старается, колет лед... Я его спросил: "Батюшка, вы в каком сане будете?" "А вам, — говорит, — какое дело?" "Да я, — говорю, — сам из духовных немножко... Правда,

я не духовный сам-то... Но сын священника, был иподиаконом у Владыки Серафима..." "А, — говорит, — из Углича, значит?" Оказывается, он многих там знает... "А я, — говорит, — иеродиакон". Ну, так я его и звал — "отец иеродиакон". Были у нас хорошие с ним, дружеские отношения... Шутили мы с ним иногда. Духовенство тогда находилось почти все вместе, в одном бараке. Правда, там и другие были, гражданские лица... Великим Постом песнопения мы пели — "Покаяния отверзи ми двери", "На реках Вавилонских"... И вот этот мой знакомый "отец иеродиакон" управлял нашим хором. И я помню, какой-то Владыка ошибся, а он ему кулак к носу подносит. Я после ему говорю: "Ведь это неудобно, отец иеродиакон, так с архиереем-то обращаться". "А что же он? Уж взялся петь, так пой". И так дожили мы, это зимой было дело, до весны. Весной убирают снег. А я стоял и разговаривал с одним священником, заключенный тоже, конечно. Сторожем он был. Разговариваю я с ним, а там везут на санках снег. И сзади мой знакомый "иеродиакон" лопатой этот снег подпирает. А мой знакомый сторож, батюшка, кланяется и говорит: "Здравствуйте, Владыка". А я говорю: "Который же тут Владыка?" А он: "С лопатой-то". Я ему: "Так это же иеродиакон". "Что ты?" — говорит. "Так я ж, — говорю, — его знаю". "А я, — говорит, — с ним рядом сплю". Так я смутился... На обратном пути, когда они с санками возвращались, этот батюшка говорит: "Владыка, что же вы невинных людей в заблуждение вводите?" А он улыбается... Действительно, архиерей... И стал я от него бегать... Как увижу, что идет Владыка Нектарий, так я от него бегом... А потом как-то встретился с ним нос к носу, бежать уже некуда... "Владыка, простите меня... что я вас называл иеродиаконом... Вы ведь меня ввели в заблуждение..." А он: "А почему ты решил, что я действительно иеродиакон, не посомневался?" "Да вот вы уж очень работаете-то не по-архиерейски... Архиереи так не работают..." "Да они все лодыри", — говорит... А потом оказывается, уже я после слышал от своего двоюродного брата протоиерея Державина Александра Михайловича, московского протоиерея, а его, Владыки, товарища по академии, что он потонул... Его сделали доставщиком посылок на Соловецкий остров... Наверное,даже жулье его и толкнуло... Утонул в Белом море... Сидел там с нами епископ Глеб, по-моему, фамилия — Покровский. Викарий Рязанской епархии, епископ Михайловский... Было это вскоре после моего прибытия в Кемь... Однажды возвращаюсь я с работы в барак, смотрю, все духовенство какое-то такое напряженное... Задумчивое такое... О чем-то тут говорят... Я спрашиваю: "Что такое?" "Владыку Глеба освобождают. И он не знает, куда ехать. Послал Митрополиту Сергию телеграмму, куда он может, какой ему город избрать — ответа нет". И я говорю Владыке Глебу: "Владыка, а возьмите Кашин. Этот город недалеко под Москвою, на железной дороге. Владыка Иосиф из Кашина переведен в Могилев. Я знаю, епархия... кафедра там свободна..." А Владыка: "А куда я поеду-то там? Где я остановлюсь?" "А мой брат, — говорю, — там в семинарии учился. Я вам дам адрес. Отец Сергий Соколов, священник Ильинской церкви. Найдете там". Он опять послал телеграмму Митрополиту Сергию, может ли избрать Кашин. В ответ получил: "Не возражаю". И поехал в Кашин. И после я получаю от брата своего письмо. Пишет: "Отец Сергий (это бывший его квартирный хозяин) шлет тебе благодарность за то, что ты порекомендовал Владыке Глебу поехать к ним в Кашин". Владыка явился как раз в день его именин... И так все были довольны... Владыка Глеб так и жил потом у него на квартире... Но официально Кашинским епископом, кажется, он так и не стал. Какая его судьба дальнейшая, я не знаю. Да... А как новый этап к нам пригонят, мы все спрашивали священников, да и дьяконов, как там на воле? Молятся ли за советскую власть? Помню, отец Александр, архимандрит, настоятель Семиезерной пустыни из Казани... Я с ним был несколько знаком. Разговаривал с ним нередко... И вот этот архимандрит Александр, помню, когда его спросили:

"Молитесь ли за власть?" Он говорит: "В самое "до" берем".

Молиться за богоборческую советскую власть предписывал "заместитель местоблюстителя Патриаршего Престола" Митрополит Сергий после того, как опубликовал 29 июля 1927 года свою печально известную декларацию, где провозглашалась лояльность христиан репрессивному режиму и даже некоторая общность интересов: "ваши радости — наши радости". Подавляющее большинство клириков никак не хотело поминать на богослужениях беспощадных врагов Церкви. Один из тогдашних "непоминающих" знаменитый московский протоиерей отец Валентин Свенцицкий так объяснял свой отказ молиться за большевиков:

— Это — не власть. Власть устанавливается законным путем, а это — узурпаторы, захватчики.

Некоторые священники и диаконы подобно о. В. Свенцицкому открыто отказывались поминать "власти", а более осторожные клирики прибегали к нижеследующему наивному приему.

Вместо того, чтобы произносить на ектенье "О богохранимой стране нашей и о властех ея, Господу помолимся", они говорили так: "О богохранимой стране нашей и областех ея"...

На слух разницу уловить было трудно.

Не так давно в одной из газет мне попалось интервью епископа Василия (Родзянки), который, в частности, вспоминал, как еще в детстве был свидетелем примечательного разговора. Тогдашнего предстоятеля Русской Зарубежной Церкви Митрополита Антония (Храповицкого) спросили: