Мелодия счастья

Рождественская Елена

— А мы у директора театра, господина Соймонова попросим.

— Конечно, — хмыкнула Лиза. — А тот у князя проконсультируется…

— Так мы Алексея Михайловича за разрешением отправим. Нам легко отказать — пускай ему попробуют!

И Александр снова закружил Лизаньку по комнате.

* * *

Однако, как ни храбрился Горюнов, граф Шувалов отказался ходатайствовать относительно женитьбы своего воспитанника на сценической девице. Только и сказал:

— Князя

Голобородко от мадемуазель Невской я отважу. Но большего не жди!

Александр попробовал переубедить опекуна. Но тот только накричал на воспитанника, чего уже давно за ним не водилось. Два дня граф ходил хмурый, что-то обдумывая. Потом, вызвав Александра, приказал собираться в дорогу — ехать без объяснения причин в дальнее имение.

Александр не стерпел — вспылил не хуже опекуна. Хлопнул дверью да и убежал из дома «дяденьки». Влетел к Лизе, весь запорошенный снегом, вкратце поведал о домашней ссоре и выпалил:

— Я у тебя останусь!

Девушка беззащитно руками всплеснула:

— Нельзя это, Сашенька! Проведает о том начальство, меня с позором за разврат могут из театра выгнать. Куда же я денусь?

Александр скрипнул зубами. Все-то он забывает, что Лиза Невская хоть и примадонна оперная, но не свободная, как он, а навеки к сцене приписанная. Да и правда, если Горюнова со сцены выгонят, дядюшка-опекун только обрадуется, станет воспитанника приучать к библиотечному собирательскому делу. Ну а если Лизу из театра выставят, она по миру пойдет…

— Ладно! — выдохнул Горюнов. — Найду у кого из приятелей перекантоваться!

— А я завтра к маэстро Меризи схожу, порасспрошу его обо всем, — тихо улыбнулась Лиза.

Александр ушел. Девушка села на свой, теперь уже единственный табурет, и заплакала. Было от чего: о свадьбе Сашенька и не заговорил больше…

Наутро отправилась Лиза в театр. Но все Эрмитажное крыло было закрыто. Знакомый дворник Сидор в коротком козьем тулупе сметал снег со ступеней служебного входа и, видно, простыл или устал, потому что погнал Лизу прочь:

— Нечего ходить тут! Все закрыто. Сама знаешь — спектаклей нет. Каникулы. По-нашему — простой. Государыня отъехать изволили в Гатчину. Весь двор за ней хлынул. Кому спектакли-то показывать? Некому!

— Но ведь маэстро Меризи говорил, что и в каникулы будут спевки, — пробормотала Лиза.

— Да, лопотал что-то иностранец, — согласился Сидор. — Но мы по-ихнему не разумеем. Ежели он тебе нужен, сама к нему сходи. Нижние коридоры в Гатчину не звали. Может, и он здесь остался, твой иностранец.

Лиза обежала вокруг театра, собираясь для храбрости с духом, и пошла к служебному крыльцу, предназначенному для самых мелких служащих. Это для нее, Лизы-подкидыша, Антонио Меризи — уважаемый композитор, для императорского же двора — не велика персона.

Антонио

действительно не взяли в Гатчину. Пригласили немецкую театральную труппу с немецкими же певцами, композиторами и музыкантами — наследник Павел Петрович обожал все прусское. Сначала Меризи обиделся, а потом подумал: ну и пусть! Жалованье все равно идет. А не видеть пару недель заносчивых и чопорных лиц придворных, презирающих композитора только за то, что он вынужден добывать себе пропитание собственным трудом, это тоже своего рода счастье. Ну хотя бы отдых от их презрения.

К тому же Меризи должен был поскорее закончить важную работу. Императрица Екатерина сочинила либретто оперы «Прекрасная Галатея» и пожелала услышать ее постановку через два месяца. Пока все в Гатчине, Антонио может спокойно сочинять, а костюмеры и декораторы шить костюмы и рисовать декорации. В сущности, опера уже почти готова, так что даже назавтра можно собрать певцов на черновую репетицию. Уж за такое-то время они, с Божьей помощью, выучат партии. Случалось учить и за неделю!

В дверь Антонио постучали. Вошедший коридорный объявил:

— К вам госпожа Невская! Изволите принять? Композитор вскочил из-за инструмента, коряво произнося по-русски:

— Да-да!

Лиза прямо с порога начала свою приготовленную речь. Она заранее составила вопросы, которые надо было задать. Главное, не дать маэстро опомниться, а то он и отвечать не захочет.

Антонио растерялся. Одно дело с пафосом заявлять графу Шувалову, что Лиза — дочь венецианского аристократа. Другое дело — говорить о том, что еще совершенно неизвестно и не доказано, самой девушке. Она же, бедняжка, может взлелеять напрасные мечты. А ну как все окажется обманом?..

— Ты, Лиза, не обнадеживайся заранее! — пробормотал он по-итальянски. — Мой друг мог много чего напутать, ведь двадцать лет прошло. А если и любил он русскую девушку, может, совсем и не ты — плод их любви… Все это, как говорят у вас в России, вилками по воде прочерчено.

— Вилами на воде писано, — машинально поправила Лиза.

— Может, это все одни фантазии…

Лиза вздохнула: не она — так не она. Девушка только хотела понять: откуда сам маэстро прознал про эту романтическую историю.

Антонио кинулся за письмами. Вытащил из кошелька крошечный ключик, аккуратно отомкнул бювар, порылся там и поднял на Лизу виноватое лицо:

— Может, я переложил куда-то письма Франческо?

Опять порылся в бумагах, потом раскрыл ящики стола и вытащил все оттуда. Но писем и там не было. Антонио недоуменно развел руками:

— Были же письма! Я клянусь тебе, Лиза. Да я наизусть их помню!

И Антонио начал сбивчиво и виновато цитировать строки из писем друга по памяти.