Меловой человек
Шрифт:
— Почему вы ничего мне не сказали? — спрашиваю я.
— Мы оба подумали, что это просто чья-то идиотская шутка. А ты?
— То же самое, наверное. — Пауза. — Но сейчас уже нет. Майки ведь умер.
— Отличная кульминация.
Гав лезет в бумажный пакет, достает желатиновую бутылочку колы и кладет в рот.
Несколько секунд я оценивающе смотрю на него.
— Почему ты так ненавидишь Майки?
Он издает короткий лающий смешок.
— Тебе и впрямь непонятно?
— Значит, все дело только в этом? В том несчастном
— Неплохая причина, не так ли?
Он прав. Вот только в эту секунду у меня возникает отчетливое ощущение, что он что-то скрывает. Я лезу в карман и достаю нераспечатанную пачку «Мальборо Лайтс».
Гав смотрит на меня:
— Когда ты снова начал курить?
— Я еще не начал.
— Угостишь?
— Шутишь?
У него почти получается улыбнуться в ответ.
Я открываю пачку и достаю две сигареты.
— Я думал, ты бросил. Тоже.
— Да. Отличный день для того, чтобы нарушить данное слово.
Я протягиваю ему сигарету. Подкуриваю свою и передаю ему зажигалку. Первая же затяжка вызывает у меня головокружение и тошноту. Но, черт возьми, это восхитительно.
Гав выдыхает дым.
— Черт. Эта хреновина на вкус как дерьмо. — Он поглядывает на меня. — Но потрясающее дерьмо, старина.
Мы оба усмехаемся.
— Итак, — говорю я, — раз уж мы нарушаем все данные себе обещания, может, поговорим о Майки?
Он опускает взгляд, и его улыбка тускнеет.
— Ты знаешь о том, что случилось в ту ночь? — Он взмахивает сигаретой. — Идиотский вопрос. Конечно, ты знаешь.
— Знаю то, что мне сказали, — говорю я. — Меня там не было.
Он хмурится, похоже, пытаясь вспомнить.
— Нет, не было. Ты учился, кажется. В ту ночь Майки был за рулем. Как всегда. Ты же знаешь, как он любил свой «пежо».
— Носился с ним, как помешанный.
— Ага. И поэтому никогда не пил. Он всегда предпочитал сесть за руль. А я предпочитал нажраться.
— Мы были детьми. Все дети такие.
Кроме меня. Не совсем. Во всяком случае, не тогда. Конечно, с тех пор я более чем наверстал все упущенное.
— Тогда, на вечеринке, я реально нажрался. Просто в хлам. Как идиот. И когда я начал блевать дальше, чем видел, Тина и Рич захотели, чтобы я свалил оттуда, и уговорили Майки отвезти меня домой.
— Но Майки тоже пил?
— Возможно. Я не помню, чтобы он пил. Хотя я почти ничего не помню о том, что происходило той ночью.
— Его проверяли на алкоголь? Он был пьян?
Он кивает:
— Да. Вот только мне он сказал, что ему подсыпали что-то в питье.
— Когда он тебе об этом сказал?
— Он пришел навестить меня в больнице. Даже не попытался извиниться, все говорил о том, что это не его вина. Кто-то подлил ему алкоголя в напиток, бла-бла-бла, если бы я не нажрался, ему бы не пришлось везти меня домой.
Типичный Майки. Всегда старается спихнуть вину на другого.
— Понимаю, почему ты до сих пор так его ненавидишь.
— Я не ненавижу его.
Я
— Ненавидел раньше, — поправляется он. — И очень долго. Хотел винить. Но не мог.
— Не понимаю.
— Я не хотел разговаривать с Майки или встречаться с ним не из-за того несчастного случая.
— А почему тогда?
— Потому что это напоминало мне о том, что… я заслужил случившееся со мной. Заслужил это кресло. Карма. Это мое наказание за то, что я сделал.
И тут я неожиданно снова услышал голос мистера Хэллорана: «Если ты сделал что-то плохое, рано или поздно оно вернется к тебе и укусит за зад. Этого парня карма тоже нагонит. Можешь не сомневаться».
— Что ты сделал?
— Это я убил его брата.
1986 год
Мать Хоппо убиралась не только в домах горожан, но также и в школе, в доме священника и в церкви. От нее мы и узнали про отца Мартина.
Гвен Хопкинс по обыкновению прибыла в церковь Святого Томаса в воскресенье в половине седьмого утра, чтобы вытереть пыль и отполировать все перед службой, которая должна была начаться в половине десятого. Думаю, у священников не бывает выходных по воскресеньям. Часы еще не перевели, так что было довольно темно, когда она поднялась по ступеням к тяжелым дубовым дверям и вставила в замочную скважину ключ, который хранила на кухонном крючке.
Она хранила на таких крючках ключи от всех мест, где убиралась, и каждый ключ был подписан. Не очень-то безопасно, особенно если учесть, что мама Хоппо курила и частенько выскальзывала по ночам на задний двор, а потом забывала запереть дверь.
Позже в то же утро она скажет полиции и газетчикам, что сразу же заметила: ключ от церкви висел не на том крючке. Она не особенно об этом задумалась, так как, по ее же словам, была довольно забывчивой. Но ключи все равно вешала на одни и те же крючки. Проблема заключалась в том, что все точно знали, где именно она их хранит. Это чудо, что до этого никто не украл их и никуда не забрался.
Все, что нужно было сделать, — пробраться в ее дом, взять нужный ключ и проникнуть еще в чей-нибудь дом, когда хозяев там не будет. Можно было стащить какую-нибудь мелкую вещицу, пропажу которой никто не заметит, например дешевое украшение или шариковую ручку. Что-то не очень ценное, чтобы хозяин решил, будто сам засунул куда-то эту вещь и забыл. Наверняка именно так и поступил бы человек, который любит собирать разные предметы.
Первый намек на то, что дело неладно, появился в тот момент, когда Гвен обнаружила церковную дверь незапертой. Но она отмахнулась от него. Может, пастор уже там? Иногда он просыпался очень рано, и она сталкивалась с ним в церкви — он повторял проповедь. Однако, сделав несколько шагов в зал, она сообразила: все-таки что-то было не так. Совсем-совсем не так.