Memento mori
Шрифт:
– Доброй ночи, – сказала миссис Петтигру и выключила свет.
Миссис Петтигру спустилась в свою гостиную и включила там приобретенный по ее настоянию телевизор. Миссис Энтони ушла домой. Она взялась за спицы и посидела, поглядывая на экран. Ей очень бы хотелось расслабить корсет, только она не была уверена, а вдруг явится Годфри. За ее три недели у Колстонов он приходил пять вечеров. Сегодня пока что не пришел. Но может быть, еще и придет, а она не хотела выглядеть распустехой. Между тем, в дверь постучали, и она пригласила его войти.
В первый раз ему пришлось изъясниться,
После первого раза миссис Петтигру почти встревожилась, предположив, что за этим последуют более решительные поползновения, но теперь она со старушечьим облегчением знала, что другого ему ничего не понадобится – только верх чулка и резинка с застежкой. Она взяла фунт со стола, спрятала его в черную замшевую сумочку и распустила корсет. На будущее у нее были свои планы, но пока что – в фунте все-таки двадцать шиллингов.
Глава шестая
Мисс Джин Тэйлор сидела в кресле у своей постели. Сидя так, она всякий раз думала, что, может быть, ей больше и не суждено подняться с постели. Артрит завладел ее телом и вгрызался все глубже. Голову она уже еле поворачивала, и сейчас повернула с трудом. Алек Уорнер слегка передвинул стул и поместился лицом к ней.
– Это ты донимаешь даму Летти? – спросила она.
Помимо других соображений, у него мелькнула мысль, что в мозгу Джин, возможно, начался процесс размягчения. Он внимательно поглядел ей в глаза: да, вокруг роговицы было серое кольцо, arcus senilis. Но кольцо это окружало светоч рассудка, по-прежнему озарявший телесные руины.
Мисс Тэйлор разгадала его взгляд и подумала: хоть он и правда настоящий специалист в своей области, но в общем-то, увы, недалеко ушел от иных прочих. Как мы все подкарауливаем друг друга: кто раньше?
– Ну же, Алек, – настаивала она, – скажи, это ты?
– Донимаю Летти? – отозвался он.
Она рассказала ему про анонимные звонки во всех подробностях, потом потребовала:
– Прекрати изучать меня, Алек. У меня пока еще нет размягчения мозга.
– А у Летти, должно быть, есть, – сказал он.
– Нет, Алек, и это неверно.
– Хорошо, предположим, – сказал он, – что ей и в самом деле кто-то звонит. Только почему ты подозреваешь меня? Спрашиваю из чистого любопытства.
– По-моему, это похоже на тебя, Алек. Может быть, я ошибаюсь, но с тебя ведь сталось бы проделать такое с научными целями? Ради какого-нибудь эксперимента...
– С меня сталось бы, – сказал он, – но в данном случае я сомневаюсь, что это я.
– Ах, ты сомневаешься.
– Именно – сомневаюсь. В зале суда, друг мой, я бы с чистым сердцем отверг это обвинение. Но ты же знаешь, я не берусь ни утверждать, ни
– Алек, это ты или нет?
– Не знаю, – сказал он. – Если я, то мне об этом неизвестно. Но может быть, я – Джекил и Хайд, почему бы и нет? Недавно был случай...
– Ведь если это ты, – сказала она, – то полиция до тебя доберется.
– Им придется доказывать мою виновность. И если доказательства будут весомые, то мои сомнения исчезнут.
– Алек, – сказала она, – это ты звонишь ей по телефону?
– Насколько я знаю, нет, – сказал он.
– Значит, не ты, – сказала она. – Может, кто-нибудь по твоему поручению?
Он, словно не расслышав вопроса, с видом скучающего натуралиста устремил взгляд на бабуню Барнакл. Та позволяла наблюдать себя столь же снисходительно-покорно, как она относилась к визитам доктора с гурьбой студентов-медиков или к посещениям патера со святым причастием.
– Уж раз ты так на нее уставился, – сказала мисс Тэйлор, – спроси хоть ее, как она себя чувствует.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Алек.
– Да не слишком, – отозвалась бабуня Барнакл. Она кивнула на дверь, как бы в сторону больничных властей. – Надо начальство менять, – сказала она.
– Видимо, да, – сказал Алек, склонив голову в знак полного понимания, относящегося ко всей палате, и вновь оборотился к Джин Тэйлор.
– Кто-нибудь, – повторила она, – по твоему поручению?
– Сомневаюсь.
– Что ж, – сказала она, – надо, видимо, так понимать, что это не ты и не твой агент.
Когда они познакомились, с полвека назад, ее очень раздражали такие его несуразные «сомнения». Она даже думала, может, он слегка ненормальный. Лишь много лет спустя она сообразила, что это у него речевая самозащита, пускавшаяся в ход исключительно в разговорах с женщинами, которые ему нравились. С мужчинами он никогда так не разговаривал. После стольких лет она наконец поняла, что он, казалось бы, признавал и познавал женский ум в одном-единственном смысле – как источник забавного. Когда мисс Тэйлор сделала это открытие, она порадовалась, что у них обошлось без брака. Не ему, укрытому за почти непроницаемой, насмешливо-покровительственной личиной – ныне слившейся с лицом, – не ему было вступать в серьезные отношения со взрослыми женщинами.
Ей припомнился давний день в 1928-м, через много лет после их романа; загородный уикенд с Чармиан, где гостем был и Алек Уорнер. Под вечер он повел Джин Тэйлор прогуляться – к вящей забаве Чармиан, – «чтобы задать ей несколько вопросов, потому что Джин – самый надежный ответчик». Разговор она почти совсем позабыла, но начальный вопрос остался в памяти.
– Как по-твоему, Джин, другие существуют?
Она не сразу поняла, куда он метит. На минуту ей подумалось, что эти слова как-то относятся к их связи, прервавшейся двадцать с лишним лет назад, тем более что его следующая фраза: «Я вот о чем, Джин, – как ты считаешь, окружающие существуют на самом деле или только нам кажутся?», похоже, имела некий любовный подтекст. Хотя с ним это вроде бы не вязалось. Даже во времена их связи он никогда не опустился бы до изыска в том духе, что в мире, мол, нет никого, кроме нас двоих; только мы и существуем. Да и шла теперь рядом с ним, пожилым мужчиной, женщина на шестом десятке.