Memento mori
Шрифт:
– Все бы ничего, да вот катаракта.
– Чармиан наконец отправилась в суррейский пансионат. Ты ведь не прочь оказаться там с нею вместе?
– А Годфри, значит, остался один с миссис Петтигру.
– Ты, конечно, захочешь теперь воссоединиться с Чармиан.
– Нет, – сказала она.
Он обвел взглядом бабунь и посмотрел в шумный угол. Долгожительницы скучились там у телевизора и поэтому шумели меньше обычного, то и дело изрыгая, однако, скопления дентальных и задненебных звуков, а иногда и целую благомысленную тираду. Ходячие время от времени сползали с кресел и разгуливали по палате, помахивая рукой лежачим или даже заговаривая с ними. Одна, высокорослая, налила себе воды в поильник и понесла его к губам, но, не донесши,
– Любопытно, – сказал Алек. – Любопытно, что одряхление вовсе не тождественно слабоумию. Вот, например, это их поведение во многом отличается от поведения стариков, которых я навещаю в больнице Сент-Обри, в Фолкстоне. Там большинство пациентов с очень давних пор не помнят себя. И в каком-то смысле они толковее, гораздо отчетливее, что ли, себя ведут, чем те, кто по старости впадает в слабоумие. Ну конечно, действительно сумасшедшие старики не в пример больше поднаторели в безумном поведении. Но все это, – сказал Алек, – вряд ли тебе особенно интересно. И поскольку отсутствует прямая геронтологическая заинтересованность, я отнюдь не понимаю, каким образом это денное и нощное общество может тебя забавлять.
– А вдруг я в душе геронтолог? Они же безобидные и никак меня не раздражают. Нет, Алек, меня тревожит бедняга Годфри Колстон. И с какой бы это стати Чармиан вдруг съехала из дому, как раз когда ей стало получше?
– Она говорит, телефонные эти звонки ее очень беспокоили.
– Нет-нет. Ее, должно быть, миссис Петтигру выжила. И миссис Петтигру, – сказала мисс Тэйлор, – непременно отравит остаток жизни Годфри.
Он взялся за шляпу.
– Ты подумай, – сказал он, – не лучше ли тебе будет в пансионате на пару с Чармиан. Меня бы это очень порадовало.
– Что ты, Алек, как же мне бросать старых друзей. Мисс Валвону, мисс Дункан...
– И этих?.. – он повел головой в сторону долгожительниц.
– А эти – наше memento mori [4] . Вроде как у вас телефонные звонки.
– Что ж, тогда до свидания, Джин.
– Ох, Алек, ты, пожалуйста, пока не уходи. У меня есть к тебе одно важное сообщение, только ты посиди спокойно и дай мне собраться с мыслями.
Он сидел спокойно. Она откинулась на подушку, сняла очки и промокнула платочком воспаленный глаз. Потом водрузила очки на место.
4
Помни о смерти ( лат.).
– Мне надо подумать, – сказала она. – Разобрать, что когда было. Я все даты помню, и за минуту-другую приведу их в порядок. А ты, чтобы зря не ожидать, поговори-ка с новой пациенткой, той вон, в постели бабуни Грин. Ее зовут миссис Бин. Ей девяносто девять, в сентябре исполнится сто.
И он пошел разговаривать с миссис Бин, чье личико утонуло в подушках, беззубый ротик раскрылся маленьким овалом, беловатая кожа туго обтягивала черепные выступы, и глаза по-детски пристально глядели из глубины глазниц, а жидкая седая поросль волос топорщилась надо лбом. Головенка ее непрерывно и слабо кивала. Только что женская палата, подумал Алек, а то бы совсем никак нельзя было понять, старик это или старуха. Она походила на его знакомого – сумасшедшего из Фолкстона, который с 1918 года мнил себя Господом Богом. Алек заговорил с миссис Бин, и ее вежливый и связный ответ был, казалось, сыгран на простенькой свирельке, вправленной в грудную клетку, – таким тонким переливом прозвучало ее дыхание.
Он перешел к мисс Валвоне, выказал должное уважение и выслушал от нее свой нынешний гороскоп. Он поклонился миссис Ривз-Дункан и помахал
Алек внимательно наблюдал, как довольная пациентка вернулась в гериатрический угол; он размышлял о том, сколь часто престарелые лепечут о банке. И вернулся к постели Джин Тэйлор, которая сказала:
– Ты сообщишь Годфри Колстону, что Чармиан изменила ему через год после свадьбы, и эта ее связь тянулась много лет. Началась она летом тысяча девятьсот второго года, когда Чармиан снимала виллу на берегу Женевского озера, и до конца года она часто бывала у него в квартире на Гайд-Парк-гейт. Это продолжалось в тысяча девятьсот третьем и в тысяча девятьсот четвертом: осенью, помнится, Чармиан поехала в Пертшир, а Годфри не мог отлучиться из Лондона. Далее – в Биаррице и в Торки. Запомнил, Алек? Любовником ее был Гай Лит. Она продолжала встречаться с ним у него на квартире, на Гайд-Парк-гейт и в тысяча девятьсот пятом – до самого сентября. Слушай внимательно, Алек, тебе придется в точности сообщить Годфри Колстону все факты. Значит, Гай Лит. Она порвала с ним, я отлично помню, в сентябре тысяча девятьсот седьмого: мы были в Доломитах, и Чармиан заболела. Держи в уме, пожалуйста, что Гай на десять лет моложе Чармиан. Потом, в тысяча девятьсот двадцать шестом году, их связь возобновилась, и продолжалась восемнадцать месяцев. Примерно в это время мы снова сошлись с тобою, Алек. Гай хотел, чтобы она бросила Годфри, и уж я-то знаю, что она об этом частенько подумывала. Но она же знала, что у Гая – женщина за женщиной, Лиза Брук в том числе, ну и прочие. Чармиан никак не смогла бы всерьез положиться на Гая. Но она по нему так скучала, он ее очень забавлял. Тогда-то она и стала католичкой. Так вот я хочу, чтобы ты все это сообщил Годфри. Он ни разу не заподозрил Чармиан, у нее все было шито-крыто. Карандаш есть, Алек? Ты лучше запиши. Начнем с тысяча девятьсот второго года...
– Знаешь ли, Джин, – сказал, он, – это может худо обернуться для бедняги Годфри и для Чармиан. То есть я никак не возьму в толк, с чего это вдруг тебе захотелось после стольких лет предать Чармиан.
– Мне и не хочется, – возразила она, – но я это сделаю, Алек.
– Да Годфри и так, наверно, знает, – сказал он.
–Знают об этом только Чармиан, Гай и я. Еще Лиза Брук знала, и очень жестоко шантажировала Чармиан. Из-за этого Чармиан и попала тогда в нервную клинику. А Гай Лит женился на Лизе прежде всего затем, чтобы ее умаслить и отвести от Чармиан угрозу скандала, и, хотя женаты по-настоящему они никогда не были, все же в брак этот Гай вступил ради Чармиан, тут, спору нет, его заслуга. Вот у кого обаяния было подлинно через край.
– Он и сейчас не без обаяния, – сказал Алек.
– Да? Впрочем, не сомневаюсь. Так, Алек, ты запиши, ладно?
– Джин, ты об этом пожалеешь.
– Алек, если ты откажешься, мне придется просить даму Летти, а уж она не упустит случая испортить Чармиан как можно больше крови. По-моему, необходимо избавить Годфри Колстона от нравственной робости перед Чармиан – ну хотя бы попытаться. Я думаю, если он узнает о неверности Чармиан, то перестанет бояться разоблачения. Пусть его идет к Чармиан и злорадствует. Пусть его...
– Чармиан будет поражена. Она тебе доверяет. – Он, казалось бы, выдвигал возражения, но она-то знала, как его затрагивает и раззадоривает ее просьба. Бывало, он без зазрения совести чинил любые неприятности для утоления собственного любопытства, пусть-ка теперь сослужит ей службу.
– Есть время хранить верность и время скончания верности, и Чармиан пора бы об этом знать, – сказала она.
Он взглянул на нее с особым любопытством, как бы выискивая в ее лице что-то ранее не замеченное, некую потаенную зависть.