Мемуарик

Мельникова Юлия

Советский человек дома. Убранство в городе и деревне различалось. В деревенских домах застала элементы интерьера середины 20 века. От 1950-х годов – трафаретные коврики на чёрном фоне с яркими крупными цветами или с оленями, русалками, волком и Красной Шапочкой, никелированные кровати с «шишечками», горкой подушек и кружевным пологом от мух. От 1960-х – буфеты и тумбочки на тонких ножках, люстры «блином», этажерки. Обои в деревне клеили яркие, с огромными завитушками. В городе, войдя в прихожую, утыкались в кирпичную стену на обоях. Зажигали светильник, имитацию старинного фонаря – их массово выпускал завод в Мценске Орловской области. В больших прихожих размещались несколько шкафов для вещей. Стулом для переобувания служил круглый пылесос в чехле – сломанный, его держали именно для этого. В маленькие прихожие влезал лишь небольшой трельяж – коричневая полированная тумбочка, к которой прикреплялись три зеркала, два из них закрывались – интересно, зачем? На тумбочке могла стоять

ваза с сухоцветами, метёлками или с ковылями, подкрашенными в яркие анилиновые цвета. Зимой ставили в вазу голую ветку, облепив её посаженными на клей отдельными шариками выковырянного пенопласта, получалась ветка, будто бы облепленная снежной крупой. Попадались в прихожей и рога (оленьи, лосиные), они несли повинность вешалок для шапок. Долго держалась мода вешать в прихожей много нанизанных на верёвки мелких кусочков дерева – от ветра проходящих эта «живая дверь» колыхалась и шумела. В 1990-е клеили фотообои – большие, во всю стену изображения леса, гор, озёр, водопадов. Пройдём дальше. В самой большой комнате советской квартиры стояла «стенка» – одного цвета шкафы разных видов (книжные, посудные, платяные), плотно прижатые друг к другу на протяжении одной стены. Разбивать единство «стенки» не полагалось, хотя у нас дома одно время «стенка» стояла в разбивку. Сердцем «стенки» служил шкаф со стеклянными дверцами, где хранилась праздничная посуда: чайный сервиз, стеклянные бокалы, рюмки, хрустальные вазы. У нас ещё стоял на прозрачной полке стеклянный чёрт.

В книжном шкафу «стенки» почти у всех пылились собрания сочинений русских и зарубежных писателей 19 и начала 20 века, несколько жёлтых томиков исторических романов Дюма (их продавали только в обмен на макулатуру), а так же книга цвета морской волны «Одиссея капитана Блада». Ещё в СССР от скуки делали избушки, колодцы или копию церкви в Кижах из спичек. Так же не забыть, что были популярны низенькие, т.н. журнальные столики. На них неудобно было что-либо долго делать, они не годились ни в обеденные, ни в письменные, предназначаясь только для короткого пролистывания иллюстрированных журналов. Напротив стены со «стенкой» почти у всех стоял диван или тахта и висел ковёр. Не могу обойти оригинальный, невероятно колючий огромный ковёр у дедушки и бабушки. Он был зелёно-жёлтый с бордовыми вытянутыми ромбами, очень плотный кажется, моль его не трогала. Откуда он, долго не знала, нигде не встречая. Пока не наткнулась на фотографии ковров из Суджи Курской области, они очень похожи по рисунку на тот. Ещё встречалось в советских квартирах раскладное кресло или кресло-кровать, стол-книжка. Несмотря на то, что почти в каждом городе, а то и в районе была мебельная фабрика или мебельный цех, вершиной счастья считалось купить гарнитур из стран Восточной Европы. В нём был бархатный пуфик, изящные шкафы с зеркалами, тумбочки, комод. На кухне обязательно стояла соль из пещер Соледара во всегда одинаковой бело-голубой упаковке с надписями на одной стороне на русском языке, на другой на украинском языке – сiль харчова.

Особенность советской квартиры – в ней почти никогда не бывало ни икон, ни какой-либо иной религиозной атрибутики. Вместо икон вешали репродукции европейской живописи на религиозные сюжеты – чаще всего «Мадонну» Рафаэля. Могли украсить стену религиозным предметом, не отдавая себе отчёт в том, что это такое. Например, в квартире моей бабушки по маме висел, никого не смущая и ничего не требуя, сувенирный якутский идол из дерева. А над бабушкиным диваном в другой комнате – микроскопическая иконка. В комнате других моих бабушки и дедушки висела репродукция, наклеенная на дощечку – портрет дамы с белым хорьком на руках. Её часто ошибочно называют «Неизвестная с горностаем», но это хорёк-альбинос. И только спустя годы я догадалась: издали зверёк напоминал спелёнатого младенца, а головной убор дамы – нимб.

За дверьми советской квартиры открывался уже иной мир – свободный. Туда убегали от надоевшей опёки и правил. Своя комната была далеко не у каждого. А воли хотелось. Поэтому вторым домом становилось пространство общее. Его состояние подгонялось под внутренний хаос – всё должно быть сломано, испорчено, загажено. Стены подъездов испещрялись эмоциональными посланиями. Выжигались потолки подброшенными клочками горящей бумаги или спичками. Выкручивались лампочки под девизом «темнота-друг молодёжи». Разрисовались лифты с непременно выдавленной или оплавленной кнопкой последнего этажа, иногда со стрелкой и надписью – КОСМОС.

Я читаю или прощание с журналом "Огонёк"

Когда приходит весть о закрытии журнала, продержавшегося лет 120 – это всегда грустно. Но с «Огоньком» случай особенный: именно из его публикаций времён «перестройки» я брала идеи и сюжеты. Читать научилась рано, до школы, лет в 5. А в школу пошла незадолго до 8. У меня было почти 3 года беспрестанного чтения перестроечной прессы. Некоторые публикации «Огонька» память запечатлела с фотографической точностью. №1 – девочка с куклой в платье в горошек. Она была обложке «Огонька», когда в Калмыкии целый детдом заразили при анализах СПИДом. Журнал писал о жизни этих детей в московской инфекционной больнице, в закрытых боксах. Никто их не навещал, даже персонал приносил еду

и горшок через окошко. Я была потрясена и стала придумывать страшные рассказы о детях в больницах. Сейчас бы это назвали арт-терапией, но тогда таких слов не знала. №2 – тоже довольно страшное. С одной девочкой никто не дружил, и она придумала себе звёздного мальчика. Это сейчас воображаемые друзья детей никакая не патология, в США они вообще обычное дело. Но советские психиатры закатали девочку в спецпсихушку, где она умерла. Прочитанное настолько меня ошарашило, что поняла – напишу. Дело в том, что в моем родном городе тоже была спецпсихушка, только взрослая, это раз, и работала одна детская психиатресса, навешавшая надуманных диагнозов многим детям в 1980-90-е, это два. Не исключаю, что кое-кто из ее несчастных пациентов попал в ту же детскую спецпсихушку, где умерла эта девочка. Т.е. это была не далекая чужая история-которая-не-касается.

«Огонёк» гас и затухал не один раз в своей истории, и очень жаль, что теперь уж навсегда. Журнал мог бы занять одну очень перспективную нишу – объективных медиа. Не официальных и не оппозиционных. Стоящих над.

«Ассимилянты». В «Новом мире», «Знамени», в тонкой, но интересной «Юности», печаталось иногда такое! Например, журнал «Знамя» в конце 1980-х годов поместил рассказ Бориса Косвина «ассимилянты». Автор его не был проф.литератором и списал персонажей, видимо, со знакомых. Семья из его рассказа очень походила на нашу. Там был патриарх – дедушка, чуть ли не умерший от ужаса, когда посеял свой партбилет. Взрослые, но вынужденные жить в одной квартире дети, в чью жизнь родители беспардонно вмешиваются. Все суетятся, кричат, предъявляют претензии и не могут вырваться из этих тисков. Только одно отличие – они были евреи. Настоящие, с правом репатриации в Израиль. Читая «Ассимилянтов», я думала, будто старшие меня обманывают, что на самом деле мы тоже евреи.

Еда 1980-х и 1990-х.

Сейчас принято с упоением вспоминать вкусную еду в СССР. Пост-ностальжи выделился уже в отдельный жанр. А я вспомню другое. Как обычные, каждодневные продукты, и не только сладкие, жирные, вредные, были для советских провинциалов 1980-х нечастым лакомством. Может, мы от вечного дефицита становились здоровее и худее. Но точно не счастливее. На 1-м месте в списке вкусностей "перестройки" – чипсы. Точнее, слова "чипсы" мы тогда еще не слышали. Была хрустящая картошка, выпускал её в ограниченных количествах московское экспериментальное НПО "Прогресс". Красно-жёлтый пакет за 10 копеек. Москвичи его не жаловали, поэтому приезжие хватали по 10-20 пачек. Продавщицы выпучивали глаза, но не отпускали в 1 руки. Приходилось становиться по 2 кругу. Хрустящая картошка была необычайно вкусной, особенно крошки внизу пакета. Потом, где-то за год до капитализма, в Москве ввели "визитные карточки покупателя", строго по московской прописке, с фото. Так кончилась "московская эпопея", когда в Москву ездили за продуктами как теперь в супермаркет, с сумкой, куда я влезала лет до 7 целиком. Никакие чипсы, понятно, в 90-е, ту хрустящую картошку не заменили. Редко покупаем, потом травимся.

2-е московское лакомство моего детства – эскимо. Поезд в Орёл тогда шёл около 5 часов, в нем адски топили, поэтому эскимо мне везли в китайском 3-х литровом термосе. К Туле оно уже превращалось в прохладную кашицу с плавающими осколками шоколада, а дома, в Орле, меня ждала нагретая лужица бывшего мороженого. И тому радовались – эскимо в глубинке не выпускали, а обычное мороженое – только летом.

3-е, тоже крайне неполезное, высококалорийное угощение – сладкие творожные сырки и плавленый сыр "Омичка". Да, многие адепты "back to USSR" не верят, что сладкие творожные сырки, массы с изюмом и прочие деликатесы были доступны только жителям мегаполисов. Провинция – молоко, кефир, ряженка. Хотите большего? Почти 400 км туда, почти 400 км обратно.

4-е, уже извращенное – французское детское питание "Бебипапа" со вкусом яблока и груши. Стоила пачка дорого, никто ее в нашей булочной не брал. Малышам уж точно, зато взрослые исхитрились намешивать из нее кашу. А я ела сухой порошок, воруя его чайной ложкой из маленькой дырочки в фольгированном пакете. Больше оно мне не попадалось.

Грех не припомнить острые "охотничьи" мини-колбаски, португальские сардины, редчайший вонючий сыр с плесенью (его выбрасывали в продажу в 1 гастрономе перед визитом западных делегаций), торт "Птичье молоко", отпускавшийся только по удостоверениям ветерана войны и паспорту. Почему ещё и по паспорту? Так иногородним ветеранам надо было еще и доказать, что сегодня – важная дата. Золотая свадьба, юбилей и т.п. Авось сжалятся, продадут, и то если обком не заказал всю партию.

Потом настали 1990-е. Изобилие свалилось внезапно, только денег не стало, и мы испытывали Танталовы муки: под нами – огромный гастроном, забитый ранее неведомой едой, а купить не на что. Помню, что специально ходила в магазин посмотреть на жевательные лимончики, а взрослые стояли с разинутыми ртами в 1-м частном магазине и просили взвесить 50гр крекера.

Быстро разочаровавшись в "Марсах" и "Сникерсах" (стоили они тогда как элитный шоколад, пока рынок не насытился, а на вкус напоминали презираемые шоколадные батончики), мы мечтали о: 1. белорусских глазированных сырках