Мемуары белого медведя

Тавада Ёко

— Нет.

— Тебе скоро организуют встречу с матерью.

— С моей матерью? С Матиасом?

— Нет, с Тоской.

Я попытался представить себе разговор с биологической матерью, но у меня ничего не вышло, потому что вместо Тоски на ум приходил лишь детский рисунок, изображающий двух безмолвных снеговиков, стоящих рядом.

— Майкл, ты столько всего знаешь. Хочу кое о чем тебя спросить. Почему люди утверждают, что у моей матери было нервное расстройство?

Майкл потер свой гладкий подбородок, на котором не было даже следа от бритвы.

— Трудно сказать. Возможно, люди в зоопарке считают

цирк чем-то неестественным. Если дельфины и косатки кувыркаются или играют в мяч, это еще куда ни шло. Но если медведица ездит на велосипеде, для них это уже чересчур. Раз она делает что-то в таком роде, должно быть, она психически больна. Так рассуждают люди, у которых свое представление о свободе.

— Моя мать ездила на велосипеде?

— Точно не знаю. Может, танцевала на мяче или на канате. В любом случае, она исполняла номера, которые были бы невозможны без упорных тренировок. Мне неизвестно, принуждали Тоску к этому или она просто унаследовала умения своих предков. У нас с ней много общего.

— Ты тоже работал в цирке?

— Нет, выступал на эстраде. Уже в пять лет я пел и танцевал на сцене. Едва я выучился стоять, начались изнурительные репетиции. Я пел песни о любви, не понимая их смысла. Моя карьера шла в гору, в гору и только в гору… В подростковом возрасте меня перестали считать красивым. Приятель сообщил по секрету, что у меня украли детство и что я должен бороться, чтобы вернуть его.

— Тебя заставляли танцевать и петь?

— Поначалу да. Но потом я стал сам заставлять себя: это приносило мне столько удовольствия, что я с ума сходил.

— С моей матерью было то же самое? Поэтому она и заболела?

— Не думаю. Когда вы увидитесь, ты сможешь сам расспросить ее. Ну, мне пора.

После визита Майкла я погрузился в глубокий беззаботный сон. Когда я проснулся, внутренняя сторона моих век сияла розовым светом. После завтрака я выбежал на игровую площадку, радостный, как в детстве. Матиаса больше не было в живых, но его улыбка мелькала в моей голове. По ту сторону забора меня ждали десятки посетителей с фотоаппаратами в руках. Ветер принес мне запах директора. Правой лапой я взялся за голый ствол дерева, которое выросло в расщелине между камнями, левой махнул своему старому знакомому. Он помахал мне в ответ. И пошло-поехало: словно атлет на разминке, я стал разогревать плечи, крутить шеей. Число зрителей неуклонно увеличивалось. В самое жаркое время поток схлынул, но ближе к вечеру публика опять начала собираться. Люди стояли близко друг к другу в два-три ряда и неотрывно глазели на меня.

Было нелегко придумывать игры. Я душил мозг, пытаясь выжать из него новые идеи, при этом температура моего тела неприятно возрастала. Мое желание продемонстрировать очередной трюк было невероятно велико, как и ожидания публики, особенно детей. Взрослые не всегда проявляли любопытство с первых минут, мне приходилось вызывать его. Когда это удавалось, я был счастлив, видя, как напряженные людские тела становятся гибкими, а лица светятся.

В тот день у меня появилась всего одна безумная идея, но одна все же лучше, чем ни одной. Я представил себе, что каменная плита замерзла, и заскользил по ней, как по льду.

— Ух ты, Кнут тренируется ходить по льду! — вскричал маленький мальчик.

— Возможно, он тоскует по Северному полюсу, — ответил

взрослый мужской голос.

— А Кнут когда-нибудь вернется на Северный полюс? — спросил грустный девичий голосок.

Мне на ум пришли фигуристки, на которых я с таким восхищением смотрел по телевизору. Я хотел быть похожим на них, носить короткую юбку и танцевать на льду. Мечтал носить на груди такие же блестящие украшения. Или это были осколки льда и капельки воды? Фигуристки могли скользить вперед, продвигаясь назад. Я тоже хотел так делать, но у меня почему-то не получалось. Плюхнувшись на попу, я услышал громкий смех публики. Ничего, навык мастера ставит. Продолжу упражняться завтра.

Потянулись мучительно жаркие летние дни. Сил хватало только сидеть в теньке и коротать время до захода солнца. Я щурил глаза и надеялся увидеть снежное поле хотя бы в воображении. Однако вместо снега моему взору являлась вода, которая занимала все большее пространство. Я понял по запаху, что вода состоит из растаявшего льда. На воде не было ни льдинки, она сияла непрерывной синевой до самого горизонта.

— Ой, Кнут тонет! — воскликнул ребенок.

Я испугался, резко пришел в себя и поспешил на сушу, плывя брассом. Бабушка давно не являлась мне в снах.

Вскоре посещения Майкла стали неотъемлемой частью вечерней программы, которую я предвкушал уже в течение дня.

— Ты доставляешь публике радость.

Похоже, он снова наблюдал за мной целый день.

— Мне и самому приятно.

— Прежде я тоже получал большое удовольствие от выступлений на сцене, хотя поначалу меня к ним принуждали. В детстве меня оставляли без ужина, если днем я пропускал урок музыки или танцевальное занятие.

— Матиас никогда и ни к чему не принуждал меня.

— Я знаю. Глядя на тебя, я радуюсь за новое поколение. Но ты еще не свободен. И у тебя нет прав человека. Люди могут в любую секунду убить тебя, если им вздумается.

Майкл рассказал мне о некоем господине Майере, который специализировался на законах о животных. Он подал в суд на директора Саксонского зоопарка за то, что тот велел усыпить новорожденного медвежонка-губача, отвергнутого матерью. Региональная прокуратура не дала хода делу и сочла действия директора правомерными, мотивировав свое решение тем, что у выращенного человеком медведя может развиться расстройство личности, фатальные последствия которого способна предотвратить только своевременная эвтаназия. Вопрос казался решенным, но на тот момент общественность еще не осознавала, что господин Майер любит не животных, а права животных. У кого-то хобби — ловля рыбы. У кого-то — охота на оленей. А вот господина Майера интересовала совсем другая добыча: он охотился на законы.

Майер обвинил Берлинский зоопарк в том, что тот не усыпил детеныша белого медведя, отвергнутого матерью. Выращенный человеком медведь не способен жить в медвежьем сообществе. Было бы лучше, если бы такой проблемный медведь вообще не существовал. Собственно говоря, его следовало бы пристрелить, чтобы не допустить фатального исхода. Раз Саксонский зоопарк не виноват, значит, виноват Берлинский. Было бы нелогично называть правонарушителями сразу оба зоопарка, утверждал господин Майер. По моему позвоночнику пробежал холод, в мозгу забушевал хаос, я почувствовал, как из макушки поднимается столб тепла.