Мемуары [Лабиринт]

Шелленберг Вальтер

Когда, в конце концов, аргентинцы вынуждены были уступить давлению союзников и разорвали дипломатические отношения с Германской империей, поток информации, шедший к нам оттуда, стал постепенно иссякать. Но и в Аргентине некоторым нашим агентам удалось избежать ареста. К одним из лучших наших сотрудников принадлежал их руководитель Б., шпион экстра-класса, которого англо-американцы напрасно разыскивали еще в 1946 году. О том, с каким мужеством и упорством Б. преодолевал опасности, говорит одна из его поездок через океан. На обратном пути в Европу он, чтобы избежать строгого английского контроля, несколько дней при убийственной жаре прятался в трюме испанского судна, будучи погребен почти двухметровым слоем угля. О «зайце» не знал на корабле никто, кроме надежного штурмана и одного матроса, так как англичане засылали большое количество своих агентов на нейтральные корабли. Несмотря на то, что почти все путешествие Б. обходился без воды и пищи, он невредимым пришел к своей цели.

Перед отъездом в Берлин я встретился с руководителем аргентинского

молодежного движения Г. , который в то время изучал развитие и состояние молодежного движения, а также (притом в большей степени) политическое положение в Испании, Португалии, Италии и Германии. Через мое посредничество Г. удалось посетить Восточный фронт, где он встречался с солдатами испанской «Голубой дивизии». Мне удалось даже устроить ему аудиенцию у Гиммлера. Г. — убежденный католик — после этой встречи сказал мне: «По ряду вопросов г-н Гиммлер проявляет большое понимание и готовность идти на компромиссы, но в своих принципиальных убеждениях он — совершенно иной человек». Помолчав в раздумье, он добавил: «Мне кажется, Германия хочет слишком многого. На внешнем фронте она ведет борьбу против целого враждебного мира, а в то же время внутри страны она хочет создать новые духовные основы, не опираясь на свои старые, испытанные традиции».

МОИ ПОПЫТКИ ПОДГОТОВИТЬ ЗАКЛЮЧЕНИЕ КОМПРОМИССНОГО МИРА

Меры, принятые разведкой на случай вторжения — Я посвящаю Гиммлера в свои планы — Его реакция — Меня вызывают в штаб-квартиру в Житомире — Мой союзник — личный врач Гиммлера — Мой первый откровенный разговор с Гиммлером об окончании войны — Предпосылки и возможности компромисса — Гиммлер наделяет меня соответствующими тайными полномочиями.

Хотя наша оборонная промышленность пока еще не страдала от воздушных налетов и круглые сутки работала на полную мощность, с лета 1942 года я предусмотрительно занялся созданием в различных странах так называемых сетей Р. и И. (сети, обеспечивающей отход наших войск при вторжении союзников). Они представляли собой группы агентов, которые — будучи формально объединены под руководством так называемых «центров» — в организационном отношении действовали самостоятельно и состояли в значительной степени из надежных местных уроженцев. Эти меры были задуманы только на тот случай, если данные страны выйдут из-под немецкой власти или из сферы влияния Германии.

Я осуществлял свои приготовления сначала без ведома Гиммлера: однако, в конце концов, они потребовали от нашей разведки таких затрат сил и средств, что я все-таки решился проинформировать Гиммлера об этом. Правда, мне следовало ожидать, что он как следует отчитает меня, если не за мое самоуправство, то за сомнение в окончательной победе Германии, лежавшее в основе всех этих превентивных мероприятий. И действительно, во время моего доклада Гиммлер проявил большое недоверие. Он назвал меня пессимистом, даже пораженцем. Но все же мне удалось настоять на своем, хотя я и должен был ему обещать, что в официальных сообщениях, предназначаемых для Гитлера, об этих группах И. и Р. не будет сказано ни слова.

Кроме того, меня в то время особенно беспокоило то, что наше высшее руководство в результате узости своих политических взглядов не представляет себе реальной ситуации. Моими сообщениями о военном потенциале Соединенных Штатов продолжали пренебрегать, несмотря на все большее количество доказательств, собранных нашей разведкой, и невозмутимо прикрывались догмами. Такая же судьба постигла и мой подробный доклад о действительном оборонном потенциале Советского Союза и о силе русской армии, который я вплоть до мельчайших деталей подкрепил соответствующими документами. Видимо, я зашел слишком далеко. Прочитав мой доклад, взбешенный Гитлер вызвал к себе Гиммлера, после чего тот приказал немедленно арестовать ответственных сотрудников, работавших над составлением этого доклада, обвинив их в пораженчестве. Только после того, как по моей просьбе в дело вмешался статс-секретарь Баке, обладавший большим авторитетом как знаток России, Гиммлер дал мне возможность лично объясниться по этому поводу.

Наш разговор сначала протекал крайне бурно. Гиммлер обрушился с руганью в адрес всех составителей доклада, назвал специалистов из института Ваннзее, во главе с профессором А. , шпиками НКВД, и не забыл про меня. Он заявил, что, видимо, мне стало слишком трудно руководить управлением, ибо я все больше подпадаю под влияние подозрительных сотрудников, позволяя увлечь себя пораженческими настроениями. Но постепенно мои спокойные возражения возымели свое действие, и к концу беседы об аресте уже не шло и речи. Гиммлером овладела задумчивость. «Да, — сказал он, — если мы на этот раз не справимся с Востоком, а это возможно только при крайнем напряжении всех наших сил, мы вынуждены будем сойти с исторической сцены. Было бы ужасно, если бы вы оказались правы, однако мы не имеем права заранее проявлять слабость под влиянием интеллигентских размышлений».

И в дальнейшем руководство продолжало клясться лозунгом о «тотальной победе» и даже объявило, что окончательный успех близок. Меня же не оставляла мысль о том, как, несмотря на неудачные попытки, заставить Гиммлера трезво глядеть на факты и объяснить ему опасность недостаточной гибкости при оценке политической и военной ситуации в мире. Я думал только о Гиммлере и ни о ком другом, так как попытка повлиять на высшее руководство через Риббентропа была совершенно безнадежной.

От министра иностранных дел невозможно было ожидать понимания, он, как и многие из ближайшего окружения Гитлера, с бюрократической скрупулезностью следовал его указаниям и ограничивался тем, что бессмысленно растрачивал свои силы и нервы, как и нервы других, в борьбе за власть и во внутриведомственных интригах. Лишь немногие думали о том, что когда-нибудь действия рейха предстанут перед судом истории; кругозор остальных не выходил за рамки их ежедневной работы, не оставлявшей им времени подумать о более сложных вещах. К сожалению, высшее руководство слишком много думало об истории, но только о том, как «творить историю» в духе гитлеровских идей о «тысячелетней империи». Поскольку, изучая все, находившиеся в моем распоряжении сообщения, я уже не считал возможной конечную победу Германии, мне все яснее становилось, что недостаточно только предупреждать, что пришло уже время оградить Германию от самого худшего и путем компромиссного мира своевременно вывести ее из войны. Пока у нас была возможность вести борьбу, мы имели шансы на успешные переговоры. И как раз к тому времени — это был август 1942 года — поступавшие ко мне разведывательные сообщения недвусмысленно говорили о том, что между Сталиным и его западными союзниками возникли определенные трения. Советы ожидали не только поставок американского оружия, гораздо большее значение они предавали открытию второго фронта на Западе, а их союзники до сих пор не предприняли никаких видимых усилий в этом направления. Англия, слишком слабая, чтобы действовать в одиночку, продолжала ожидать прибытия американских военных материалов. Эта ситуация — пока западные державы продолжали оттягивать вторжение — казалась мне подходящей для того, чтобы начать зондаж обеих сторон относительно мирных переговоров. То, что переговоры с Россией, несмотря на временные неудачи, не были абсолютно бесперспективными, показали предложения японцев о посредничестве, о которых я уже упоминал. Тем не менее, любые новые попытки нуждались в надежном прикрытии со стороны лица, имеющего возможность в случае необходимости противостоять таким людям, как Риббентроп и Борман, Этим лицом мог быть только Гиммлер, который, опираясь на слепо преданный ему «орден СС», располагал бы средствами для того, чтобы заставить руководство Германии изменить политический курс. Тот факт, что я имел непосредственный доступ к нему, позволял мне надеяться приблизиться к своей цели.

В начале августа 1942 года меня вызвали на доклад в штаб-квартиру фюрера, находившуюся на Украине. Гиммлер занял для себя и своего штаба прекрасно расположенную офицерскую школу в Житомире, превратив ее в полевой командный пункт. Чтобы встретиться с Гитлером и обсудить с ним обстановку, Гиммлер ежедневно совершал поездки в своем мощном штабном автомобиле по автостраде, связывавшей Житомир с Винницей.

Итак, однажды вечером я сел в курьерский поезд, отправлявшийся в Варшаву, чтобы сделать там небольшую остановку. Во главе «генерал-губернаторства» стоял тогда рейхсминистр Ганс Франк, который любил устраивать в своем дворце, обставленном с королевской роскошью, пышный прием всем высшим офицерам вермахта, руководящим работникам СС и партии, следовавшим в штабквартиру фюрера. Франк вручил мне письмо от Гиммлера — тот советовал мне отдохнуть денек в Варшаве, чтобы поездка не слишком меня утомила. Через день я должен был вылететь дальше на специальном курьерском самолете.

В «резиденции» Франка я встретил множество генералов вермахта, командиров частей СС и высокопоставленных чиновников СС и партии. Мне интересно было узнать мнение этих людей о боеспособности наших войск и об общем военном положении. Под влиянием успешного летнего наступления на южном участке фронта их, казалось, ничто не волновало, и их мысли были целиком направлены на их военные задачи.

Ранним утром следующего дня я сел на самолет, присланный Гиммлером. Из кабины четырехмоторного «Кондора» передо мной впервые открылись необъятные просторы России. Лишь временами я замечал следы войны. Они полосами выжженной земли тянулись через леса, луга и пашни, а между ними снова на сотни километров лежала совершенно мирная и нетронутая земля. Созерцая под бесконечный гул мотора эту картину, я смог представить себе, какие трудности пришлось преодолеть нашим пехотинцам, чтобы овладеть этими пространствами. Приземлившись, мы сломя голову на автомобиле помчались в Житомир. Здания нашей штаб-квартиры были приведены в порядок и обставлены вполне по-современному. Заняв премилую комнатку с душем, я перекинулся парой слов с штандартенфюрером Брандтом, личным адъютантом Гиммлера, чтобы прощупать обстановку в штабе.

Брандт был низеньким, невзрачным человечком, пользовавшимся неограниченным доверием Гиммлера. Только шеф просыпался ранним утром, как Брандт заявлялся к нему, нагруженный бумагами и документами. Пока Гиммлер брился, он читал ему важнейшие сообщения утренних газет. Если попадались плохие новости, Брандт начинал следующим предисловием: «Извините, рейхсфюрер…». Получив такое предупреждение, Гиммлер на мгновение прекращал бриться — из предосторожности, чтобы не порезаться от испуга.

За ужином я встретился с Гиммлером. Все присутствующие должны были выходить к столу в брюках навыпуск, белых рубашках и штиблетах (а не военных сапогах) — таково было личное распоряжение Гиммлера, которого он придерживался до самого конца войны. Он принял меня в самом хорошем расположении духа, сначала осведомившись о моем самочувствии, сказав, что доктор Керстен, который тоже там присутствовал, наверняка вновь охотно возьмет меня под свое «крылышко».