Мемуары наших грузин. Нани, Буба, Софико
Шрифт:
Я всегда жил в доме, где половина жильцов была расстреляна, все у всех было отобрано. И все равно приходили гости, люди умели радоваться.
Старшая сестра мамы, тетя Тамара, была женой Николо Мицишвили, который входил в группу поэтов «Голубой рог». У них дома удивительные люди бывали, включая Бориса Пастернака. И нам, детям, разрешали присутствовать на их вечерах. Они не пили, а до утра сидели и беседовали об искусстве.
Дядя Нико был известным поэтом и прозаиком. В один из вечеров кто-то за столом поднял тост за Берия. А Нико сказал: «Я за этого негодяя пить не
Она семь или восемь лет провела в Магадане в ссылке. А она красавицей была. Именно с нее великий Гиго Габашвили писал царицу Тамару. С этого портрета потом печатали открытки.
На столе в комнате, где мы разговаривали, лежал конверт, который все время привлекал мое внимание. Хотелось узнать — что же в нем? Тем более что Буба то и дело касался его руками. После слов о репрессированной тетке он снова тронул конверт, притянул его к себе и открыл.
В нем оказалась открытка с репродукцией картины Габашвили: царица Тамара с лицом Тамары Мицишвили. Кикабидзе передал открытку мне.
И правда — какая красавица!
— А моего деда звали Константин Багратиони-Давитишвили. Их было четыре брата. Династия Багратиони с девятого века царствовала на грузинском престоле. Когда начались сталинские репрессии, один из братьев деда ушел за границу. Я так знаю.
Мне нравилось гулять по Тбилиси с дедушкой, потому что когда он выходил на улицу, с ним все здоровались, его знал весь город. «Батоно Котэ, батоно Котэ», — раздавалось со всех сторон. А бабушка, мамина мама, рано умерла. Они куда-то поездом ехали, и там плакал ребенок. Бабушка взяла его на руки и стала нянчить. А оказалось, что он был болен тифом. И она заразилась и в 32 года умерла. Дед не женился больше.
Он сам умер в 1949 году, до последнего дня ждал Тамару. Говорил, что пока дочь не вернется, с ним ничего не случится.
И Тамара вернулась. Она была уже инвалидом, работала в ссылке на лесозаготовках. В тот вечер к нам в дом пришли гости. Дед за столом стакан вина выпил и ушел к себе. А утром почему-то долго не выходил из комнаты. Оказалось, он во сне умер.
В это время его младший брат лежал в больнице и там всех предупредили, чтобы ему не говорили ничего. Но кто-то проговорился. Он пришел из больницы на панихиду, увидел брата в гробу и тут же на месте умер. Обоих братьев хоронили вместе.
У меня вообще была выдающаяся семья.
Мой дядя Джано Багратиони — величайший хореограф, ему в Грузии три памятника установлено. В 1937 году его ансамбль песни и пляски улетал в Лондон. Но Джано не пустили за границу. Его вывели прямо из самолета. Так он в своей жизни за границу ни разу и не поехал. Потому что фамилия была — Багратиони.
Я много думал о том времени, о Сталине. И всегда знал: все мои сосланные родственники в общем-то его рук дело. Хотя имя вождя было свято.
В 1956 году в стране вдруг заговорили о культе личности.
Я как-то ухитрился уйти. Мы тогда под Фуникулером жили. Никогда не забуду: иду домой и вижу — в белых ночных рубашках стоят матери и ждут своих детей. В памяти осталось, как фотография.
Я вошел в дом. Мама спрашивает: «Ты где был?» Объясняю, что возле монумента был, защищал. И тут она взяла утюг — тяжелый, старый, нагревался углями. И швырнула в меня. Если бы попала — убила. Рядом совсем пролетел. Это я помню очень хорошо.
Про свою личную жизнь Кикабидзе, конечно, подробно рассказывать не любит. Но в Тбилиси утаить что-либо невозможно. Известно, что его жену зовут Ирина, она окончила хореографическое училище имени Вагановой и служила в тбилисском театре оперы и балета. Первым браком была замужем за популярным грузинским актером Гурамом Сагарадзе, в той семье родилась дочь Марина, которая сегодня и дочь Кикабидзе.
А еще у него с Ириной есть сын Константин, работавший раньше в посольстве Грузии в России, теперь он живет в Канаде.
Марина и Константин несколько раз сделали Бубу дедушкой. Остальные подробности остаются за дверьми дома Кикабидзе.
На что Тбилиси маленький город, где, кажется, невозможно утаить ни одной тайны. Но о семье Бубы я лично не слышал ни одной сплетни. Так организовать семейную жизнь, являясь при этом суперпопулярным артистом — особый талант.
— Самой сложной ролью в моей жизни была, пожалуй, роль сына. Где бы я ни был, каждое первое число месяца я приходил к маме и приносил деньги. А мама у меня меньшевичка была. Спрашивала все время: «Ну как там твои русские поживают?» При том, что русских обожала. У нее много друзей было.
Момент самого яркого счастья? Много чего было, когда я радовался. Например, очень хотел сына, и он у меня родился. Причем до того хотел, что когда жена рожала, то начала вдруг смеяться. Мне врач рассказывала потом: «Мы все удивились — чего она смеется, это же не такой приятный процесс». Подумали даже, что она с ума сошла. А жена просто предвкушала, как я обрадуюсь. Потому что все время об этом говорил.
Большая радость была, когда первый фильм снял. Сценарий написал в больнице, в 1979 году. Вернее, не написал, а придумал и продиктовал. Я не мог даже руками двигать, мне очень серьезную операцию сделали.
Сценарий встретили, что называется, в штыки. Не хотели, чтобы я делал кино. Говорили: мало, что ли, ему — поет, снимается, вот еще кино хочет делать. А я, пока лежал в клинике Бурденко, сочинил четыре новеллы. И после выписки начал рассказывать своим друзьям, словно этот фильм уже видел. И по их реакции понял, что история интересная.