Мемуары рядового инквизитора. Экзамен для недоучки
Шрифт:
Я кивнул, глядя на сына. Что ж, если все верно, и этому мальчику суждено однажды перевернуть мир и принести в него смерть и разрушение, то имя самое подходящее*. Впрочем, такое случается сплошь и рядом, что отцов не спрашивают, как бы они хотели назвать детей.
(*Збигнев – буквально «избавляющий, избывающий гнев». Прим. авт.)
– Хорошо. Мне нравится. Пусть будет Збигневом.
Где-то рядом послышался тихий вздох, и я почувствовал знакомый запах дыма и вереска. Моя жена? Смерть? Она-то что здесь делает? Хотя, с другой стороны, если она пришла просто посмотреть на ребенка…Где ты, милая? Позволь и мне увидеть тебя хоть одним глазком! Ведь
Помилуйте! Темный Повелитель – вот этот мальчик? Вы уверены? Сколько раз повторять, что дети вырастают такими, какими их воспитывают.
– Я… могу посмотреть на него поближе?
– Можешь.
Покосился на старика, застывшего поодаль. Он поднял ясный холодный взгляд.
– Можешь. Ты можешь его отсюда забрать, – слова падали тяжело, как камни на дно колодца, и, как камни, мгновенно оседали на дне души. – Ты можешь увести его, и никто не встанет на твоем пути. Но тебе придется кого-то оставить здесь.
– Кого? – выдохнул я, уже догадываясь, что знаю ответ. Рядом тихо, невнятно, ругнулся пра Михарь, тоже сообразивший, куда задул ветер.
Ветер в самом деле появился, взъерошив кусты и камыши, погнал рябь по озеру. Но тут он усилился настолько, что женщина попятилась, закрывая плечом ребенка и спеша укрыться около домика. Люди – те самые, призрачные люди призрачного города – заволновались. Они знали, предчувствовали то, что сейчас должно произойти.
Я вперил взгляд в озеро, которое потемнело, словно осенняя хмурая туча нависла над ним свинцово-серым брюхом. Где-то там волна ударила в край островка плавника, где торчало прикрученное к лесине тело Брашко. Островок колыхнулся, словно небольшая лодочка. Мне показалось, или Брашко зашевелился, приходя в себя. Жив. Он был жив, только оглушен…
Ненадолго.
Моя жена все еще была поблизости. Ясно, чего она ждала – моего выбора. Ей, наверное, было бы приятно узнать, что сын растет с отцом, а не отдан на воспитание первой попавшейся семейной паре, у которой нет своих детей. Даже если бы я сам не мог растить ребенка при монастыре, у меня хватило бы денег, чтобы найти ему воспитателей в городе и навещать то и дело, следя за его жизнью и развитием. Но для этого мне надо было всего лишь отвернуться от Брашко Любечанина, который – да, теперь уж несомненно! – очнулся и пока еще в полусне озирается по сторонам, не понимая, как сюда попал. Я покину эти места, унося с собой сына – и оставлю студента на смерть. Какому богу его принесут в жертву, и как долго он будет умирать – неизвестно.
Не бойся, – тихий шепот моей жены, – умирать он будет недолго. Змей умеет разбираться с жертвой быстро…
Змей? Она имеет в виду Змея Полоза? Но разве он живет в этом озере? Или есть какой-то другой змей, о котором я еще не знаю?
Брашко заволновался, первым заметив что-то или кого-то в глубине озера. С островка ему было все отлично
Я еще мог не смотреть. Я мог взять ребенка на руки, развернуться и уехать. И потом думать, на кого я его променял.
– Сейчас, – произнес старик.
Ох, зря он это сказал!
– Ничего не сейчас, – я вскинул руку. – Еще ничего не решено.
– Ты… ты должен сделать выбор!
– Я его сделал…
С ума сошел? – силуэт моей жены проступил серой тенью. – Ему уже не поможешь. А наш сын…
– Наш сын не может расти под присмотром труса и предателя, который бросил человека в беде! Унеси ребенка, – это относилось к той женщине. – Еще простудится…
Да ты понимаешь, что ты хочешь сделать?
– А что? – я пришпорил коня, заставляя его двинуться вперед. – Ты что, думала, я просто развернусь и уеду?
Тебе какой-то смертный дороже, чем наш сын?
– Я – тоже смертный. И этот парень – тоже чей-то сын!
Ты рискуешь никогда его больше не увидеть…
Это был удар ниже пояса. Я чуть было не повернул вспять, чуть не кинулся отнимать ребенка. Нельзя. Есть, знаете, такая штука – совесть. Меня могут оправдать все, кроме нее. Меня может даже понять и простить родной сын: «Папа, я понимаю, что ты хотел для меня, как лучше, когда оставил этого парня умирать… Нам всем приходится чем-то жертвовать – без этого нет жизни!»
– Нам всем приходится чем-то жертвовать… – повторил вслух.
Вода в озере колыхалась. Змей или кто-то, кого зовут Змеем, не спешил подниматься на поверхность. В конце весны вода в таких глубоких озерах еще холодна, и он наверняка разминается, пытаясь согреться в движении. Вот и ворочается в глубине, поднимая волны. Но через несколько минут он всплывет – чтобы вместо беспомощной жертвы встретить меня.
Мерин попытался артачиться, но я ударил его пятками и плетью изо всех сил, вложив в это движение столько злости, что конь одним скачком перепрыгнул через тростник и, разбрызгав копытами грязную воду, перескочил на островок. Тот заколыхался под лишней тяжестью, и мерин застыл раскорякой, дрожа всем телом и разве что не поджимая хвост.
Брашко вытаращился на меня, как на выходца с того света. Или, что вернее, как на пришельца с этого света на тот. Парень ведь уже почти распрощался с жизнью, а тут…
– Что вы тут делаете?
– Потом, – я спешился, ножом стал торопливо пилить веревки. Кинжал был бы сподручнее, но что поделать, если я безоружен? – Сейчас ты сядешь на коня и ускачешь…
– Что?
– Что слышал. Не тупи! У тебя мало времени.
Островок колыхнулся. Слабо, но достаточно заметно для того, чтобы мерин запаниковал. Змей поднимался.
– А в-вы? – узел удалось перепилить, и остальные веревки ослабли настолько, что их можно было кое-как стянуть.
– Обо мне не думай. У меня найдется, чем его встретить!
Вот так. С берега что-то кричали – пра Михарь, ведьмак, та женщина – но я не слушал. Помог студенту кое-как вскарабкаться в седло, шлепнул мерина по крупу:
– Езжай!
И остался на островке, который от толчка конских копыт колыхнулся так, что пришлось ухватиться за вбитый в него шест, чтобы устоять. Хорош герой и спаситель, не удержавший равновесия!