Мемуары рядового инквизитора. Экзамен для недоучки
Шрифт:
А, собственно, в каком деле?
Тихо приподнявшись на локте, молча ждал. Пальцы сами нашли рукоять ножа. Нет, не ритуального, лезвие которого вымочено в знаменитом «Эликсире Вайвора», который придает оружию особенные свойства. Просто кухонный нож, наточенный, однако, так, что самому было жутковато хвататься за лезвие. Но и такое оружие лучше, чем совершенно пустые руки. Главное оружие – в голове, а она покамест со мной.
Шорох все ближе. Что ж оно там так долго ползет? Терпение заканчивается!
А ведь именно ползет! Если прислушаться и отрешиться от посторонних звуков – копошения мыши, вздохов коня, далекого крика ночной
Шорох уже за стеной, у самой двери. Притих. Зато слышно… дыхание?
Ламия.
Я понял это, когда тихо заскрипела створка. Только у ламий змеиное тело сочетается с человеческими руками, головой и грудью. Примерно до бедер это – соблазнительные девушки, а ниже – змеи. Активны сезонно – конец весны и большая часть лета. С первыми заморозками на почве ламии исчезают, отправившись в укромные уголки, чтобы выносить яйца. В это время они становятся малоподвижными, ведьмаки именно тогда за ними и охотятся. Скажете, это жестоко, убивать практически беременных самок? Но, если вспомнить, сколько человеческих жизней загубит ламия прежде, чем отложить всего одно яйцо, становится понятна та жестокость, с которой борцы с нечистью выслеживают их логовища. А эта что тут делает? Вышла на промысел? Похоже на то.
Вот она. В дверном проеме виднеется соблазнительный силуэт. Ламия приподнялась так, что ее человеческая половина не касается земли. По сути дела, ползет на хвосте, протянув вперед руки. Еще молодая – вон, как чешуя даже в темноте блестит – и явно неопытная. Наверное, я у нее первый. Даже жалко убивать такую.
– Тш-ш…Тут ес-с-сть кто-нибудь?
Ламии нападают только на спящих – подползают тихо, обвиваются всем телом, ласкают и постепенно душат, выпивая жизнь и кровь. Если человек отзовется, они часто исчезают. Поэтому я благоразумно промолчал.
– Ты здес-с-сь, – она даже обрадовалась. – Я с-с-сейчас… Не бойс-ся! Тебе будет хорош-шо… Нам обоим будет хорош-шо. Ты с-сможешь отдохнуть в моих объятиях-х-х…
Даже не сомневаюсь. Лежу, как бревнышко, дышу через раз и жду. Она все ближе. Уже ощущается ее специфический запах. Уже шуршит соломой. Вот коснулась ноги, проверяя, где ее «обожатель».
– А вот и я, милый. Здес-ссь…
Тихо угнездивается рядом, обнимает.
– Нам будет хорош-шо…
– А как же, – кивнул я, обхватывая ее тело. – Скорее сюда, крошка, я давно тебя жду!
– А? Что? – ее явно никто не учил, как поступать с теми, кто не спит. Ламия начала вырываться.
– Ну, куда же ты, крошка? – я покрепче прижал к себе извивающееся тело. – Иди ко мне, моя милая! Знаешь, как я соскучился? Знаешь, как давно я без женской ласки? Врагу не пожелаешь!
На самом деле обнимать ламию довольно приятно. Как и сородичи-змеи, они совсем не скользкие, а немножко шершавые, сухие и теплые.
– Тебе холодно и одиноко? – продолжал я. – Хочется простого человеческого тепла? Знаешь, мне тоже!
– Я это… ош-шиблась… – ламия попыталась вырваться из цепких объятий. Инстинкты говорили ей совсем другое – инстинкты в полный голос твердили, что жертвы так себя не ведут.
– Это ты хорошо придумала, что решила сюда
– Пус-сти!
– Нет! Я еще тобой не насладился! А ну-ка, крошка, раздвигай ножки. Нет ножек? – я пошарил по ее телу ниже пояса. – Ну, это мы сейчас исправим. И как это я удачно нож с кухни прихватил? Для разделки туш самое оно! И наточенный…
Лезвие блеснуло в темноте. Для сбитой с толку ламии это было слишком. Едва его кончик коснулся чешуйчатого тела, как она извернулась, стряхивая с себя «подлого насильника» и ринулась спасаться за порог.
– Куда ты, милая? – я устремился следом. – Мы же только начали…
Но ее и след простыл. Жаль. Говорят, змеиное мясо на вкус напоминает курятину… Да шучу я, шучу!
Глава 18
На третий день пути человеческое жилье осталось позади. В смысле, остались позади привычные селения с пашнями и погостами. Первая встреченная в лесу деревенька была окружена тыном и подступающими к самой стене зарослями, а до возделанного участка – тоже обнесенного оградой от копытных – было не меньше полуверсты. Люди тут жили подсечным земледелием – вырубали часть леса, выжигая потом поваленные стволы, и несколько лет пахали и сеяли на одном месте, пока почва не истощалась. Первые два-три года там сеяли хлеб, потом – овощи, репу, морковь, капусту. На пятый-шестой год пашню забрасывали, позволяли там расти сорным травам и пускали пастись скотину. А сами вычищали следующий участок, чтобы лет через пять все повторить сначала. Если же вокруг весь лес оказывался таким образом вырублен, селение либо приспосабливалось к новой жизни, либо в полном составе переселялось дальше в чащу леса. Обычно такое случалось лет через двадцать, двадцать пять.
Так бывало в других местах, но только не здесь. Слишком много земель на востоке Гнезненского воеводства были заболоченными, чтобы люди могли так запросто переселяться с места на место. За двадцать лет земля успевала отдохнуть, и ее расчищали вторично.
В первом же селении Брашко задержался на сутки с небольшим. Я, карауливший его снаружи, уже решил идти и выручать парня, когда он выбрался из-за тына сам. И показался мне настолько задумчивым, что проехал в десяти шагах от затаившегося меня, что не заметил не только отводящего глаза человека, но и его лошади. Отъехал саженей на сто, сел на какое-то бревнышко, быстро нацарапал донесение и, привязав записку к лапке почтового голубя, выпустил птицу. Наверняка, рассказал о том, что ему поведали в селении. Эх, как бы узнать?
Лес вокруг стоял густой, нехоженый, заросший так, что о дорогах можно было только мечтать. Ни о какой скачке и погоне речи не шло – кони передвигались только шагом. Брашко время от времени делал зарубки на стволах – вырезал небольшие стрелочки и иногда подле них один-два знака, мол, сверну направо или поеду прямо. Я, двигаясь за ним по пятам, порой добавлял кое-что от себя в надежде, что те, кто прочтет потом эти знаки, лучше поймут, что случилось.
Мы со студентом держались близко друг от друга – иначе в такой чаще легко потеряться. Несмотря на то, что Брашко был внимателен, обо мне он пока не подозревал – глаза легко отводить как раз тому, кто не подозревает о том, что за ним следят.