Мемуары торрека
Шрифт:
Едва раскрыв глаза, я в ужасе подскочил на кровати. Холодный пот пропитал одеяло и простынь, меня будто окатили из ведра, да так и ставили лежать до подъёма. Сердце рвалось из груди, голова кружилась от участившегося дыхания, а руки вцепились в матрас с такой силой, что пальцы побелели, а мышцы вот-вот могло свести судорогой.
Твою мать! Эти сны меня скоро в могилу загонят.
Несколько мгновений я просидел неподвижно, пока немного отдышался, а потом снова упал на подушку. Нужно было успокоиться.
За окном уже сияло утреннее солнце, косые лучи скользили
Пять тридцать. Ну здорово — ещё одно утро начинается слишком рано.
Спина затекла. Чтобы разогнать кровь, я перевернулся на правый бок и наткнулся на дурацкую ухмылку Емели. Этот высокий темноволосый гадёныш спал на соседней койке. Как и меня, парня часто мучила бессонница, потому по утрам мы любили перекинуться парой слов. Но сегодня я был не в духе:
— Чего скалишься? — не очень дружелюбно начал я разговор.
— Ну и видок у тебя, — задумчиво протянул Емеля. — Что, опять не с той ноги встал?
Последние месяцы я только и мечтал, чтобы выспаться, но по ночам за мной гонялись кошмары. Картинки во снах мелькали самые разные: иногда мне на голову падали горы, иногда небо сгорало в огне, а порой я убегал от жуткого урагана. Но заканчивались сны всегда одинаково — очень красивая женщина в рубиновом платье теряла мужа, что был похож на меня как две капли воды. Я не знал их имён, не знал где они… да вообще ничего не знал о тех людях. Но каждый раз незнакомка говорила со мной, как с ребёнком, а затем заживо сжигала в белом пламени. Очень мило…
— Снова, — ответил я. Утро не задалось, выслушивать колкие шутки мне не хотелось. Рома Емельянов славился остроумием на всю академию, потому его сразу стоило осадить — до того, как он начнёт тянуть хохмы из закромов.
— Эх, ну как знаешь… тогда не слыхать тебе о моём новом подвиге, — сказал Емеля, загадочно улыбаясь, видимо, чтобы пробудить моё любопытство.
— Это с Рыжим-то? Ха-ха! — тихо, почти шёпотом, хмыкнул я, чтобы не будить остальных. — Так слава тебя здорово опережает.
— Не понял? — удивился Емеля.
— Ну, это ведь ты ему в сапоги шампуня налил? Рыжий вчера очень злился и обещал, что уши тебе оторвёт.
— Зато как его сапоги теперь пахнут… ха-ха-ха! — захохотал в подушку Емеля, затем так же тихо продолжил. — Слушай, Ник, так ведь Рыжий вчера из наряда сменился, и мы весь вечер проторчали в светлице. Как видишь, уши на месте.
Прозвище «Ник» ребята дали мне ещё на первом курсе. Так называлась известная марка фотоаппаратов. Если вкратце, то у меня была очень хорошая, почти фотографическая память, и другие курсанты подметили это с первых же дней.
— Вижу, — ответил я. — Но ты сам понимать должен: Рыжий… ха-ха-ха!.. парень серьёзный! Просто так словами бросаться не станет.
— Ну ладно, —
Дальше Емеля привстал на своей койке, ловко подхватил подушку и запустил её в другую часть кубрика. Подушка пролетела всё помещение и глухо врезалась в золотистую голову, что мирно досыпала последние минуты до команды «Подъём».
— А-а… Что?.. Кто это сделал? — вскинулся пострадавший.
— Ой, извини друг, — скорчил невинную физиономию Емеля, разводя руки в стороны. — Я это сделал нечаянно.
Я с трудом удерживал в груди дикий хохот. Сам-то я никогда бы не понял, как такое могло произойти «нечаянно». Но логика Рыжего оказалась куда более сложной и гибкой, так что он только уточнил для проформы:
— Точно нечаянно?
— Ну конечно! — развёл руками Емеля. — Разве я стал бы тебе врать?
— Ладно, проехали, — проговорил Рыжий, отвернулся и уже готов был снова прилечь, чтобы ещё немного подремать перед зарядкой и построением, но не успел. В этот раз Емеля запустил по нему моей подушкой.
— Мне что, встать и подойти к твоей койке? — насупился Рыжий.
— Зачем? — снова прикинулся дурачком Емеля.
— Как это, зачем? Ты что подушками бросаешься?
— Я же извинился.
— Это в первый раз…
— А что, был ещё и второй?
Рыжий задумался. Вот такой ребус уже выглядел гораздо сложнее и разгадать, что к чему, парню было очень непросто. С одной стороны, он догадывался, что и вторую подушку бросил Емеля — ну а кто же ещё? — но вот с другой… ведь самого броска Рыжий не видел, так что Емеля серьёзно мог быть не причём. Какой-то замкнутый круг получился, ей богу. Руслан Полевиков довольно часто страдал от казарменных шутников, но тут уж ничего не поделаешь. Не можешь остроумно ответить — терпи.
— То есть, ты хочешь сказать, что это не твоя подушка?
— Конечно, не моя.
Самым смешным в этом споре было то, что Емеля говорил чистую правду. Ведь вторая подушка в самом деле была не его. Она была моей.
— Кхм… не ври. Я знаю, что это ты её бросил.
— Да чего ты пристал? — пылко возмутился Емеля. — Хорошо. Если тебе от того станет легче, то я ещё раз прошу меня простить. Я не хотел…
— Так-то лучше, — проговорил довольный Рыжий, вновь пытаясь прилечь поудобнее. Только вот ничего у бедняги снова не вышло, потому что Емеля с ним ещё не закончил:
— Общая команда: подушки наизготовку, по Рыжему — огонь!
По команде все ребята нашего взвода приподнялись на локтях и швырнули в Руслана свои подушки. Три десятка мягких снарядов врезались в него практически одновременно, в кубрике поднялось облако пыли, койку Рыжего припорошило пухом и перьями.
— Ха-ха-ха! — взорвался кубрик жарким смехом.
— Ну, теперь тоже скажешь, что это я? — продолжал ухмыляться Емеля.
— Да пошёл ты! — обиженно протянул Рыжий. — Надоел своими дурацкими выходками.