Мемуары
Шрифт:
Бормочу какие-то оправдания, извинения, благодарности - а в ответ слышу:
- Ладно. Вы, если что, скажете, что свои талоны продали. Кстати, почём они у Вас?...
- По полтиннику, - отвечаю я автоматически - а сам вижу, как декан за бумажником лезет. И, чтобы предупредить совершенно неуместную в данном случае коммерческую сделку, быстро расстёгиваю кейс, и говорю:
- Вы возьмите - просто так! Мало ли, может пригодятся - строителей там, на дачу нанимать, или с сантехником рассчитаться...
– и выкладываю перед деканом оставшиеся у меня листы. До сих пор стыдно.
Но декан и здесь меня удивляет:
- Солидно!
– после секундного замешательства говорит он, - я смотрю, что бизнес поставлен на широкую ногу... А ведь и вправду, пригодятся!...
– и убирает талоны
Вот только, дорогие друзья, не нужно морализаторства: мол, "...как Вы могли, молодой человек?... с кем Вы связались?... как не стыдно об этом теперь рассказывать?...". Да вот так. Не стыдно. Вот за это - не стыдно. Перед деканом - да, стыдно было. А за то, что в меру сил, подрывал совецкую экономику - ни капли не сожалею. Особенно, если вспомнить, что до этой моей "талонной эпопеи" моя бабушка была вынуждена гробить здоровье, отстаивая по несколько часов в очередях за самым необходимым - а в результате моих спекуляций получившая, наконец, возможность покупать для всей семьи нормальные продукты на рынке, то мне и вовсе уж не стыдно. Вы лучше спросите, почему тогдашней поганой комунячьей власти было не стыдно унижать людей с этими талонами на мыло-сахар-соль-спички?
Вот, то-то же.
...Ну, а история с Всеволодом Николаевичем закончилась и вовсе трагически. И не только трагически, но и мистически. Вот и не верь после этого в родовые проклятия...
Видимо, с годами боли от злополучного свища всё больше и больше беспокоили его - поэтому, всё больше и больше стал он налегать на крепкий алкоголь. А, доведя себя "до кондиции", он принялся всем и каждому желающему облегчать свою грешную душу. И здесь выяснилось, что грех-то на душе у него - очень даже немалый: убийство. Непреднамеренное, по неосторожности - его даже и превышением необходимых мер самообороны не назовёшь, но - тем не менее...
В 1992 - 93 годах я слышал от него эту историю не один раз. И многие слышали. Слишком многие. Оказалось, что ещё с начала 70-х годов Всеволод Николаевич регулярно ездил по путёвке туберкулёзного диспансера лечить свой свищ куда-то на воды - в Кисловодск, что ли... И вот однажды, в тысяча девятьсот семьдесят забытом году в санатории, где он в очередной раз находился на лечении, какой-то уголовник принялся его шантажировать: знаю, мол, чем ты на жизнь зарабатываешь - так что, если не хочешь попасть на нары - плати. Ну, а дальше... До серьёзной драки у них не дошло: когда шантажист решил, для острастки, видимо, потрясти щуплого Всеволода Николаевича за грудки, тот слишком неудачно оттолкнул его от себя... Этот "серьёзный разговор" происходил на какой-то лестнице - и уголовник-шантажист, потеряв равновесие, упал спиной на ступени и сломал себе шею. Смерть была мгновенной.
А Всеволод Николаевич, устрашившись печального дела рук своих, в тот же день бежал из санатория. И почти двадцать лет хранил эту свою ужасную тайну - пока подмываемая алкоголем совесть не заставила его исповедоваться каждому, мало-мальски знакомому с ним, человеку. И он доисповедовался: дело в том, что в той же коммуналке, в соседней комнате проживала его бывшая жена - и отношения между экс-супругами были хуже некуда. Не смотря на то, что ей было уже далеко за 50, бывшая супруга Всеволода Николаевича завела себе молодого любовника, а бывшего мужа мечтала любыми путями выселить из квартиры. За десятилетия совецкой власти квартирный вопрос испортил не только москвичей, поэтому и здесь, в этой коммуналке, тоже шла своя война за квадратные метры - то вспыхивающая, то затихающая.
Наконец, во время очередного бурного выяснения отношений между супругами, кто-то из соседей вызвал милицию. И здесь экс-супруга совершила подлость: " - Берите его, арестовывайте! Он несколько лет назад человека убил!
– кричала она членам милицейского экипажа - это убийца, который находится в розыске!...". Обвинение было слишком серьёзным - а обвиняемый и не стремился опровергать слова своей бывшей половины...
И экипаж, прибывший разнимать семейную ссору, увёз его с собой. А потом Всеволода Николаевича, до выяснения обстоятельств, поместили в изолятор временного содержания, а тем временем направили запрос на Северный Кавказ. И прошло ещё некоторое
А когда в деле о неосторожном убийстве поставили последнюю точку и уже окончательно списали его в архив, В. Н. отпустили на все четыре стороны: срок давности уже давно истёк, и всё такое прочее. И он вернулся в Иркутск, в свою комнату в коммуналке. И умер через две недели. Было это в самом конце 1993 года - или в самом начале 1994-го...
А ещё через семь лет умерла его бывшая жена: скончалась от побоев своего молодого сожителя. И остался от всей семьи сын Алёшка. Время от времени, я забегал к нему - по старой дружбе - и тогда он показывал мне какие-то старые документы и семейные альбомы, которые он нашёл у родителей. И вот в одном из этих альбомов я увидел фотографии, датированные 1919 - 1920 годами: на них был заснят некий молодой человек в красноармейской шинели и будённовке - не в тех ли самых, что В. Н. когда-то продал мне, а я перепродал чернокожему американцу?
– Алёшка пояснил, что это - его родной прадед, дед его отца... У прадеда оказалась очень интересная биография: до революции - студент, кажется, Казанского, университета, затем - красноармеец, и даже - сотрудник политотдела 5-й красной армии. А после окончания гражданской войны Алешкин прадедушка, среди прочего, был членом какой-то комиссии по изъятию церковных ценностей. А ещё потом он боролся с врагами соввласти - гонялся за партизанами атамана Донского, проводил коллективизацию... Затем занимал какие-то важные должности.
Сколько верёвочке ни виться, а будет и конец: Алешкиного прадеда шлёпнули в годы Большого Террора. И этот факт не вызывает у меня ни капли сострадания или жалости - по заслугам получил большевичок. Мне самого Алёшку жалко: он умер от воспаления лёгких жарким августом 2002 года, в возрасте двадцати пяти лет.
Род, начавшийся красным комиссаром, громившим церкви, в третьем поколении явил инвалида, алкоголика и уголовника - а в четвёртом и вовсе пресёкся.
Такие вот пироги...
P. S. Да, совсем забыл сказать: коммуналки несколько месяцев тому назад окончательно расселили, и судя по всему, новый хозяин будет восстанавливать старый дом. Если не снесёт, конечно...
В качестве иллюстрации использована репродукция картины художника Василия Шульженко
Магеллан и ветераны
Есть в Иркутске такое замечательное здание - Гранд-Отель. Построено оно было в 1902 году ленским золотодобытчиком Бутиным - а в совецкое время верхние этажи заселили разными конторами. Во дворе были коммуналки, а на первом этаже, как и до революции, размещались магазины. И сейчас размещаются.
Если на купол угловой башенки поместить вращающийся глобус, то аллюзия с Невским будет полнейшая - тем более, что ещё до самого недавнего времени здесь, под башенкой, находился центральный иркутский книжный магазин "Родник" - а рядом, в соседнем подъезде, был знаменитый "Букинист". И в годы, когда все полки в "Роднике" были заставлены марксистско-ленинским фуфлом, в "Букинисте" можно было найти и журналы "Англия" и "Америка", и замечательные дореволюционные издания, и много-много всего интересного... А кроме того, был при "Букинисте" отдел книгообмена: прочёл ты, предположим, какую-то книжку, пользующуюся повышенным спросом - и если теперь тебе интереснее прочесть другую книжку, нежели держать свою на полке - неси сюда, и меняй, на что душе угодно! Я, правда, этой услугой никогда не пользовался - слишком жадный был - а книги, "пользующиеся повышенным спросом", предпочитал покупать здесь же, возле входа в "Букинист", с рук у перекупщиков.