Мемуары
Шрифт:
Мы подъехали туда в сопровождении отряда кавалеристов и застали маркиза Мантуанского и одного венецианца [572] , которому была поручено командование стратиотами, и они учтиво объяснили, что со своей стороны также желают мира. Мы договорились, что на следующий день несколько их человек приедут в наш лагерь, дабы удобнее было вести переговоры, а затем король пошлет к ним своих людей, которых назначит. Так и было сделано.
На следующий день к нам прибыли мессир Франческо Бернардино Висконти, от имени герцога Миланского, и один секретарь маркиза Мантуанского; с нашей стороны с ними встретились вышеупомянутые лица и кардинал Сен-Мало. И мы приступили к мирным переговорам [573] . Мы потребовали Новару, где был осажден герцог Орлеанский, и Геную, заявив, что это фьеф короля, захваченный: герцогом Миланским. Они извинились, сказав, что действуют против короля только ради собственной безопасности и что герцог Орлеанский, захватив Новару силами короля, первым начал войну; но что их господин ни за что
572
Бернардо Контарино.
573
Эти переговоры, шедшие с 16 по 19 сентября, завершились четырехдневным перемирием.
Мы были бы рады передать Новару в руки людей римского короля, входивших под командованием мессира Георга Эбенштейна, мессира Фредерика Капеллера и мессира Ганса [574] в состав их армии, ибо иначе помочь городу мы могли, если бы только дали сражение, чего нам совсем не хотелось; чтобы обосновать это условие, мы сослались на то, что герцогство Миланское является фьефом империи.
Мы несколько раз ходили туда и обратно, из одного лагеря в другой, не достигнув согласия; но я все время оставался в их лагере ночевать, ибо таково было желание короля, боявшегося срыва переговоров. В конце концов мы опять собрались у них; приехали также бальи Амьена монсеньор де Морвилье и президент де Гане, знавший латынь, ибо до сих пор я объяснялся на плохом итальянском, и мы письменно изложили статьи договора. Процедура была такой: как только мы приехали в дом герцога Миланского, он вышел с герцогиней, чтобы встретить нас в начале галереи; мы все встали перед ним возле его комнаты, где были расставлены двумя тесными рядами кресла, одно против другого. Мы сели с одной стороны, а они с другой. Первым из них сел представитель римского короля, затем посол Испании, маркиз Мантуанский, оба венецианских проведитора, венецианский посол, а потом герцог Миланский с женой и последним – посол Феррары. Говорили только герцог с их стороны и один из нас; но по своему темпераменту мы не могли говорить столь сдержанно, как они, и два или три раза принимались говорить все вместе, и тогда герцог восклицал: «О, по одному!».
574
Ганс Хедерлейн.
Что касается выработки статей, то все, в чем мы достигали согласия, немедленно записывалось одним нашим и одним их секретарем, а в конце они оба читали тексты, составленные один по-итальянски, а другой по-французски; и когда мы вновь собирались, чтобы посмотреть, не нужно ли что-нибудь добавить или сократить, то их опять зачитывали. Это хорошая процедура при выработке столь важного договора. Переговоры тянулись дней 15 или более, но в первый же день мы договорились о том, что герцог Орлеанский сможет выйти из Новары; на этот день мы заключили перемирие, которое затем день за днем продлевали до самого мира. Ради безопасности герцога маркиз Мантуанский отдал себя в руки графа де Фуа в качестве заложника и сделал это охотно и без страха, чтобы успокоить нас. но заставил нас поклясться, что мы по чистой совести ведем мирные переговоры, а не для того только, чтобы вызволить герцога Орлеанского.
Глава XVII
В Новару освобождать герцога Орлеанского отправился маршал де Жье с людьми герцога Миланского, и они позволили выйти только самому герцогу с небольшим отрядом, что тот с великой радостью и сделал; оставшиеся же в городе были так измучены голодом и болезнями, что маршалу пришлось оставить им в заложники своего племянника монсеньора де Рамфора, обещая, что всех их выпустят через три дня.
Выше вы уже слышали, что бальи Дижона был направлен к швейцарцам, ко всем их кантонам, чтобы набрать до пяти тысяч немцев, и к моменту выхода герцога Орлеанского из Новары они еще не пришли; если бы они пришли, то я нисколько не сомневаюсь, что произошла бы битва. И хотя обещали, что их придет гораздо больше, чем просили, ждать их было невозможно – столь невыносимый голод был в городе; от него и от болезней уже умерло две тысячи человек, а оставшиеся были так истощены, что походили скорее на мертвых, нежели на живых; думаю, что никогда люди не испытывали более сильного голода, не считая осажденных в Иерусалиме [575] . И если бы господь их надоумил сделать запасы хлеба, имевшегося в окрестностях города, когда они его захватили, то они никогда не дошли бы до столь бедственного положения и вынудили бы врагов с позором снять осаду.
575
Коммин вспоминает осаду Иерусалима при императоре Тите в 70 г. н. э
Через три или четыре дня после того, как герцог Орлеанский покинул Новару, обе стороны согласовали вывод из города и всех остальных воинов; чтобы обеспечить их безопасность, назначены были маркиз Мантуанский и мессир Галеаццо да Сан-Северино, командующие венецианскими и миланскими войсками, и они выполнили порученное им дело. Город же остался в руках его жителей, поклявшихся не впускать в него ни французов, ни итальянцев, пока не заключен мир. Кроме того, в замке осталось 30 наших людей, которым герцог Миланский позволил покупать в городе продукты за деньги, но каждый раз лишь на один день.
Если б не видеть собственными
Примерно в это время, когда все уже вышли из Новары, кроме 30 человек, оставшихся в замке (из них каждый день одного не досчитывались), прибыли швейцарцы [576] – восемь или десять тысяч человек – и влились в наше войско, где уже было около двух тысяч швейцарцев, участвовавших в походе на Неаполь. Другие же 10 тысяч остановились близ Верчелли; дело в том, что королю не советовали объединять эти два отряда, насчитывавших вместе почти 20 тысяч воинов. Думаю, что никогда еще не собиралось столько людей из их страны. По мнению тех, кто знал ее, там осталось мало людей, способных носить оружие. Большинство из них пришло по своей воле, и потребовалось даже поставить охрану у выхода из области Пьемонт, чтобы никого не пускать больше, иначе пришли бы даже женщины и дети.
576
Швейцарцы пришли 26 сентябри 1493 г.
Можно спросить, не был ли вызван такой наплыв их любовью к покойному королю Людовику, который сделал для них много добра и помог им завоевать славу и уважение во всем мире. Некоторые старики действительно любили короля Людовика, а среди них было немало капитанов в возрасте старше 72 лет, которые воевали еще против герцога Карла Бургундского. Но все же главной причиной была их алчность и великая бедность. При этом два кантона – Берн и Швиц [577] – объявили себя нашими противниками, но тем не менее к нам пришли все их бойцы. Так много прекрасных воинов я никогда еще не видел, и мне казалось, что их невозможно разбить, если только не взять голодом, холодом или какой другой нуждой.
577
В действительности не Швиц„ а Цюрих.
Пора, однако, вернуться к переговорам. Герцог Орлеанский, уже восемь или десять дней живший в свое удовольствие, постоянно посещаемый разного рода людьми, некоторые из которых, кажется, объясняли ему, почему так много людей, что были с ним в Новаре, оказались в такой нужде, громогласно рассуждал о необходимости сражения, и его поддерживали другие, например монсеньор де Линьи и архиепископ Руанский, занимавшийся его делами, а также две или три менее важные особы. Толкали его к этому и некоторые швейцарцы, пришедшие предложить свои услуги в войне. Все они не приводили никаких доводов, ибо у герцога Орлеанского никого не оставалось в Новаре, кроме 20 или 30 человек в замке. Поэтому оснований для сражения больше не было; ведь король не имел никаких претензий, и если прежде хотел сразиться, то лишь затем, чтобы спасти герцога, своих слуг и подданных. Враги же были очень сильны, и лагерь их невозможно было взять – настолько он был укреплен рвами, полными воды, и удобно расположен, а кроме того, им пришлось бы защищаться только от нас, ибо со стороны города опасности больше не существовало. У них имелось 2800 тяжело вооруженных кавалеристов, пять тысяч легкой кавалерии, одиннадцать с половиной тысяч немцев [578] во главе с добрыми командирами мессиром Георгом Эбенштейном, мессиром Фредериком Капелером и мессиром Гансом, а также другие силы, в том числе и многочисленная пехота; казалось, они хотели дать понять, что сами не уйдут и что их нужно атаковать в лагере.
578
Немцев было не более 9 тысяч.
Было и другое, еще большее опасение: как бы все швейцарцы не объединились, не захватили короля и всех богатых людей в армии и не увели их в свою страну, ибо сопротивление оказать было бы трудно; и после заключения мира появились кое-какие признаки этой опасности, как вы увидите.
Глава XVIII
Пока у нас шли споры (и герцог Орлеанский схватился с принцем Оранским так, что стал уличать его во лжи), маршал, сеньор де Пьен, президент Гане, сеньор де Морвилье, видам Шартрский [579] и я отправились в лагерь противника и заключили мир, хорошо сознавая, что он долго не продлится, но мы вынуждены были это сделать потому, что надвигалось холодное время года и у нас не было денег, и нужно было с честью уйти, имея на руках письменный текст достойного мира, который можно было бы разослать повсюду. И король подписал его в своем Большом совете в присутствии герцога Орлеанского [580] .
579
Жак де Вандом.
580
9 октября 1495 г.