Мемуары

де Ришелье Арман Жан

Прувиль, городовой этого города, не был человеком маршала д’Анкра, как и многие другие в этом городе, за что был нелюбим и маршалом, и его людьми. В день святой Магдалины ¹³⁷, прогуливаясь вдоль рва, он повстречался с итальянским солдатом из крепости, тот убил его двумя или тремя ударами кинжала и скрылся за крепостными стенами — командир ее не только укрыл его, но и отказался выдать его правосудию, больше того, он лично сопроводил его верхом во Фландрию в безопасное место.

Событие это очень взволновало все население; принцы, надеясь, что оно могло бы помочь им завладеть крепостью, под предлогом изгнать оттуда маршала д’Анкра, посылают солдат в обход города, собирают местных дворян, г-н де Лонгвиль отправляется непосредственно в город, чтобы руководить ими на месте. Но из-за королевского распоряжения, запрещавшего пропускать г-на де Лонгвиля с войсками в город и ставшего известным некоторым из знатных особ, ни один из горожан не присоединился к нему, Лонгвиль был вынужден удалиться и отправился в Корби, испугавшись, как бы люди в крепости не арестовали его.

В ходе этих раздоров

пламя войны, которое с ранее невиданной силой вспыхнуло в начале этого года в Италии, несколько поубавилось благодаря посредничеству Его Величества. Испанцы, дабы заставить герцога Савойского разоружиться, вошли с большой армией в Пьемонт; герцог Савойский защищался, имея такую же по численности армию, которая постоянно пополнялась прибывавшими отовсюду французами, несмотря на запреты Короля. Усилия маркиза де Рамбуйе не оказали заметного влияния на герцога, который утверждал, что не осмеливается разоружаться первым, опасаясь, как бы испанские министры, в слово которых он не верил, не использовали это время, чтобы захватить его провинции; но он признался, что это было лишь предлогом, чтобы продолжить войну, тем более чтобы обнаружить его тайное намерение — ему были предложены очень выгодные для него условия, если он разоружится первым, и он согласился на это; именно об этом маркиз предупредил Их Величества с тем, чтобы они условились с испанским королем о справедливых и разумных условиях, на основе которых они заставили бы его разоружиться первым. Командор де Сийери вел переговоры об этом в Мадриде, сумев добиться согласия испанского правительства. Получив об этом известие, герцог решил не повиноваться, в чем он был поддержан послами Англии и Венеции, которые были при нем, и многими грандами, писавшими ему из Франции о том, что, что бы ни говорил маркиз де Рамбуйе, Король не покинет его.

Маркиз постарался исправить положение, сделав так, что Их Величества написали в Англию и Венецию, чтобы узнать, не будут ли там поддерживать герцога Савойского, если он отклонит справедливые и разумные условия, на которых он мог бы разоружиться первым, при том, что Его Величество обещал ему защищать его всеми силами в случае, если бы после разоружения ему кто-нибудь угрожал. Английский король и Венецианская Республика ответили отрицательно и поручили своим послам заявить об этом герцогу Савойскому. С другой стороны, Король просил маршала де Ледигьера приказать французским войскам, большая часть которых зависела от него, доверять маркизу, который советовал им держаться вместе и не допустить, чтобы герцог Савойский разделил их, как он намеревался, чтобы тем самым подчинить их своей воле, не платить им содержание, навязать им такое плохое обхождение, какое они могли получить только от своих врагов. Герцог Савойский, который тут же захотел разъединить их, не смог добиться этой цели, признав тем самым, что против воли Короля он слаб, к тому же, продолжай он неразумно упорствовать, его покинули бы и другие принцы. Словом, ему пришлось принять и подписать 21 июня в лагере около Аста статьи соглашения между двумя монархами, согласованные маркизом де Рамбуйе.

Суть этого соглашения состояла в том, что герцогу Савойскому надлежит разоружиться в течение месяца, оставив себе некое количество солдат, необходимое для обеспечения безопасности своего края; не нападать более на провинции герцога Мантуанского, а если и действовать против него, то лишь в рамках закона; крепости и пленных, захваченные в ходе этой войны, должно возвратить обеими сторонами; герцогу Мантуанскому предписывалось простить своих подданных, выступавших против него; Его Величество прощает всех своих подданных, которые, несмотря на его запреты, пришли на помощь герцогу Савойскому; если же испанцы нарушат слово, данное Его Величеству, прямо или косвенно нанесут урон самому герцогу Савойскому или его провинциям, Его Величество будет помогать и защищать его, прикажет маршалу де Ледигьеру и всем губернаторам провинций-соседей герцога Савойского также прийти ему на помощь, не только не ожидая новых приказов двора, но даже вопреки им, если б они противоречили этому приказу. Такие же обещания были сделаны герцогу Савойскому послами Англии и Светлейшей от имени их властителей.

Этим договором мир в Италии был, казалось, упрочен, и не было ничего, что могло бы поколебать его; но оплошность, допущенная в этом договоре и состоящая в том, что испанский король не был призван разоружиться со своей стороны, станет причиной новых и более опасных событий, как мы убедимся ниже.

Раз уж мы заговорили об Италии, не будет лишним рассказать здесь об одной странной вещи, случившейся в Неаполе. Некая монахиня Джулия, имевшая такую репутацию святости, что ее называли блаженной, состоявшая в более близких отношениях с одним монахом ордена, чем это позволяет церковный устав, перешла от духовной близости к любви; но она не ограничилась тем, что согрешила с ним, а уверовала в то, что это было делом законным. А так как уважение к набожности, в которой она пребывала, приводило к ней честнейших женщин и девушек, у нее была возможность заронить в их души семена своего нового верования, остальное сделала природная склонность к греху. Словом, немалое количество дев последовало ее примеру. Это зло разрасталось, пока не было обнаружено неким духовником, который предупредил инквизицию: блаженная и ее друг-монах были отправлены в Рим, где их и покарали.

В то же время другой итальянец по имени Ком, аббат Сен-Мае в Бретани, который пользовался расположением королевы Екатерины Медичи и маршала д’Анкра, неоднократно использовавшего его, прожив всю свою жизнь в полном распутстве, умер, так и не признав в качестве искупителя того, на суд которого он должен был предстать. Маршал д’Анкр немало хлопотал, чтобы его предали земле по католическому обряду; но епископ Парижский

отважно воспротивился этому и приказал бросить его на живодерню.

Это заставило Короля новым эдиктом изгнать всех евреев, которые, пользуясь покровительством жены маршала д’Анкра, в течение нескольких лет просачивались в Париж.

Но поспешность, с которой Король должен отправиться в поездку, не позволяет нам продолжать это отступление.

Принц передал через г-на де Поршартрена письмо Королю с отказом сопровождать его. Его Величество приказал всем городам его королевства, чтобы они были настороже и не разрешали въезд никому из вельмож, связанных с Принцем.

Узнав об этом, Принц отправил 9 августа манифест в виде письма, в котором он пожаловался на недобросовестных людей, которые окружают и вводят в заблуждение Короля, настраивают его против него. Короля якобы уговорили собрать войска, чтобы травить и угнетать его, что заставило его также собрать своих друзей и образовать войско — он-де продемонстрировал свои добрые намерения, оставив оружие и собрав тотчас после того, как ему это поручили, в Сент-Менеуд Генеральные Штаты королевства, призванные покончить с беспорядками, происходящими в нем; но едва он это сделал, как его захотели отстранить. Когда же честь заставляла держать данное слово, прибегали к интригам, приказывая записать в наказы то-то и то-то, хотя это дошло не до всех городов. Когда Генеральные Штаты завершили свою работу и наказы были представлены, не на все их статьи был получен ответ, ни по одному из наказов ничего не было выполнено.

Было отклонено предложение третьего сословия, столь важное для обеспечения безопасности наших королей; из наказов была вычеркнута статья, осуждающая отвратительное убийство Короля. Принц получил запрет на участие в Генеральных Штатах, что помешало ему предложить там то, что он считал необходимым в интересах Короля; ремонстрации парламента были осмеяны. На его жизнь и на жизнь остальных принцев покушались, тогда как маршал д’Анкр за различного вида услуги получает крупные суммы: после смерти покойного Короля он присвоил себе 6 000 000 ливров; должность можно получить только через него, он распоряжается всем по своей воле, а во время Генеральных Штатов хотел устранить Риберпре; совсем недавно приказал убить Прувиля, городового Амьена; гугеноты жалуются, что торопятся с монаршими свадьбами, чтобы разделаться с ними, пока Король еще не вошел в совершеннолетие, что распространяются книги, которые приписывают беды Франции предоставляемым в ней свободам, а также покровительству, которое в ней получают из Женевы и Седана; что духовенство, собранное в Париже в присутствии Короля, торжественно поклялось соблюдать решения Тридентского Собора без разрешения Его Величества, что заставило его просить Его Величество соблаговолить отложить свой отъезд до тех пор, пока его подданные не получат облегчение, которого ожидают от ассамблеи Генеральных Штатов, а также засвидетельствовать его брачный контракт в парламенте, тем более что правила парламента обязывают его к этому, заявить, что ни один иностранец не получит доступа к королевским должностям даже в домашних службах будущей Королевы; наконец, что он заявляет, что, если будут продолжать отказывать ему во всех средствах, необходимых для борьбы с беспорядками, он будет вынужден прибегнуть к крайним мерам.

Принц сопроводил это письмо, или манифест, Королю другими письмами аналогичного содержания в парламент, но поскольку было сочтено, что они не идут от чистого сердца и расположенности к Королю, то их оставили без ответа.

Вскоре после того, как это письмо было послано Принцем Их Величествам, герцог Буйонский отправился в пригород Лаона и попросил маркиза де Кёвра, губернатора этого города, оказать ему честь и нанести ему визит. Он горько жаловался маркизу на жестокость герцога д’Эпернона и канцлера, советам которых следовала Королева; что его заставили защищаться при помощи манифеста; что против его воли была подана жалоба конкретно на маршала д’Анкра, но что г-н де Лонгвиль отказался подписать эту бумагу и что маршал совершил ошибку, поддавшись на увещевания людей, которые его никогда не любили и в привязанность которых у него не было оснований верить.

Все были уверены в том, что маршал и его супруга крутят Королевой, как хотят, а потому не верили, что что-нибудь могло произойти помимо них. И впрямь, в том, что касалось их высокого положения, Ее Величество ни в чем им не отказывала, но в том, что касалось государственных дел — в которых Королева мало что смыслила, не желая слишком напрягать ум и стараясь избегать трудностей в любых обстоятельствах, будучи весьма нерешительной, — она доверялась тому, кто давал ей лучший, на ее взгляд, совет; и то ли потому, что она не была способна распознать того, кто действительно мог стать ее лучшим советчиком, то ли потому, что вследствие особенностей, свойственных ее полу, она легко отдавалась подозрениям и верила тому, что говорили друг о друге, но она поддавалась влиянию то одного, то другого министра, в зависимости от того, насколько удачным ей казался последний полученный ею совет: в этом причина того, что ее поведение не было ни ровным, ни последовательным — а это большой недостаток, наихудший в политике, где целостность и последовательность позволяют сохранить репутацию, вселяют надежду в тех, кто занимается государственными делами, внушают ужас врагу, помогают более уверенно и быстро идти к намеченной цели. Когда же общая линия не соответствует отдельным ее частям, когда налицо колебания, то хоть и много сил кладут, но не продвигаются к намеченной цели. А поскольку Королева управляла именно так, маршал д’Анкр с неудовольствием убеждался, что она не следовала его мнению относительно государственных дел, и при этом вся зависть падала на него — его ненавидели все, кто был недоволен правлением, ему приписывали причину плохого с ними обращения; впрочем, он и сам этому способствовал, из тщеславия стремясь внушить всем вокруг, что все делалось только с его подачи.