Мемуары
Шрифт:
— В конечном счете, — продолжила я, — всё опять будет зависеть от доктора Геббельса. Мне-то уж во всяком случае, не миновать неприятностей.
— Я не верю этому, — сказал Дим. — На Олимпийских играх хозяин — МОК. Без его разрешения никто не может появляться на местах соревнований и в Олимпийской деревне. Снимать кинокамерами в пределах стадиона разрешает только Комитет. Даже хроника может сниматься только оттуда, где будут находиться зрители. Но президент МОК, швейцарец Отто Майер, без всяких сомнений, предоставит вам особые полномочия. Он очень высокого мнения о ваших возможностях. Я пришлю материалы, по которым вы сможете составить представление о будущих Играх.
Я покачала головой:
— Не говоря
Дим, все еще явно не веривший в мой отказ, сказал в заключение:
— Но я надеюсь, что все же смогу представить вас Генеральному секретарю МОК, в ближайшие дни он прибывает в Берлин.
— С удовольствием, — сказала я, и мы попрощались.
Обед с Генеральным секретарем МОК и господином Димом состоялся в ресторане поблизости от церкви кайзера Вильгельма. Оба собеседника восторгались «Голубым светом» и пытались, давая всевозможные обещания, убедить меня в привлекательности создания фильма об Олимпиаде. Я попросила время на обдумывание.
Но идея стала занимать меня больше, чем хотелось бы. Я начала размышлять, как можно подступиться к этой задаче, однако пока мне виделись сплошные трудности. Как из многочисленных олимпийских состязаний сделать фильм, который бы удовлетворял не только художественным, но и спортивным и международным требованиям? И я решила поговорить об этом с Арнольдом Фанком. Возможно, он, будучи мастером документальных и спортивных фильмов, возьмется за выполнение подобной задачи.
В 1928 году Фанк в сотрудничестве с лучшими кинооператорами снял в Санкт-Морице фильм о зимних Олимпийских играх. Как ни привлекательны и ни прекрасны были его кадры на фоне сверкающего зимнего ландшафта, фильм успеха не имел.
На мой вопрос, не заинтересован ли он в съемке фильма об Олимпиаде, Фанк ответил резким отказом.
— Если уж мой фильм о зимней Олимпиаде прошел почти незамеченным, — сказал он, — то тем более не будет иметь успеха фильм о летних Играх. Соревнования на фоне прекрасного зимнего ландшафта намного привлекательней происходящего на стадионах и в спортивных залах.
Мне пришлось признать его правоту, но тем не менее хотелось выяснить побольше подробностей.
— Предположим, — настойчиво продолжала я, — тебе пришлось бы снимать этот фильм. Как бы ты это сделал?
Фанк немного подумал, затем ответил:
— Я вижу три варианта. Во-первых, как полнометражный фильм, сделанный только с учетом эстетических и художественных принципов, как впечатление от движений и элементов в разных видах спорта. Это, правда, не имело бы никакой документальной ценности, так как невозможно втиснуть в два часа даже самые важные виды спорта. Это самый неприемлемый вариант. Во-вторых, можно сделать шесть удлиненных полнометражных фильмов; в-третьих, — это я считаю наиболее подходящим, — настоящие документальные фильмы, без всяких художественных изысков. Их нужно было бы начать показывать в кинотеатрах не позднее чем через шесть дней после окончания этого гигантского мероприятия, они, по крайней мере, стали бы лучшими в жанре хроники.
Это прозвучало в равной мере убедительно и обескураживающе.
— Жаль, сказала я, что ты не хочешь попытаться. Кто знает, когда еще снова в Германии будет летняя Олимпиада.
— Нет, — решительно возразил Фанк, — я не враг самому себе.
Он подсчитал с помощью секундомера и таблицы последних мировых рекордов, сколько времени длится каждое отдельное состязание, и затем оценил метраж фильма. Получилось время в десять раз большее, чем продолжительность самого длинного фильма.
Но постепенно идея стала захватывать меня. Ни о какой из трех возможностей, которые
Но разве действительно не было никакой возможности объединить в одном фильме олимпийскую идею и наиболее важные соревнования?
Интуитивно у меня в мозгу стали прорисовываться контуры будущего фильма. Вот греческие храмы и скульптуры, древние руины классической Олимпии медленно выплывают из тумана. Ахилл и Афродита, Медуза и Зевс, Аполлон и Парис, а потом появляется дискобол Мирона. Мне виделось, как он превращается в человека из плоти и крови и начинает в замедленном темпе размахивать диском — статуи становятся греческими гетерами, окруженными языками пламени… Олимпийский огонь. От него зажигают факел и доставляют от храма Зевса в современный Берлин 1936 года — мост от античности к современности. Таким представился в моем воображении пролог фильма об Олимпиаде.
После того как перед моим внутренним взором предстали образы картины, я решила снимать фильм — к радости профессора Дима и Отто Майера, Генерального секретаря МОК.
Однако нужно было выяснить финансовую сторону. Я соглашалась взяться за эту работу только при условии полной независимости. Сначала я предприняла попытку на киностудии УФА. Несмотря на предыдущие разногласия с Генеральным директором Клигчем, я была настроена оптимистически. Фильм «Триумф воли» был награжден на биеннале в Венеции золотой медалью. Так что господа со студии отнюдь не демонстрировали отсутствие заинтересованности. Но они задали сакраментальный вопрос:
— А какая в фильме сюжетная линия?
— В фильме об Олимпиаде не может быть никакого сюжета. Я вижу его чисто документальным.
Этого сотрудники УФА вообще не могли себе представить. Со всей серьезностью они предложили вставить в фильм любовную историю. На этом наше обсуждение закончилось.
Далее я сделала вторую попытку, но на сей раз это была конкурирующая фирма «Тобис-фильм», [237] дирекция которой также находилась в Берлине. Когда я позвонила, меня связали с Фридрихом Майнцем, главой фирмы. Я рассказала ему о проекте олимпийского фильма, он, слушая с интересом, спросил, не можем ли мы поговорить с глазу на глаз. Я, ошеломленная, тут же согласилась. Вскоре он уже был на Гинденбургштрассе.
237
Киностудия «Тобис-филъм» — одна из крупных студий, соперничавших с УФА, в конце 20-х годов экспериментировала со звуковым оборудованием. Директором ее был Ф. Майнц, художественным руководителем — Г. Багер, известный своими авангардистскими склонностями. Над первыми фильмами студии работали В. Руттман и X. Рихтер.
Мы с ним очень быстро нашли общий язык. В отличие от УФА Майнц, поверив в успех, принял мое предложение фильма из двух серий. После долгих размышлений, я пришла к выводу, что только так удалось бы показать наиболее важные состязания.
Столь сведущий продюсер, как Фридрих Майнц, опираясь на свой огромный опыт, мог приблизительно представить объем затрат на реализацию такого проекта. И — что было для меня самым важным — знал, что подобный фильм можно сделать и выпустить на экран далеко не сразу после окончания Олимпийских игр. Его безусловное доверие приятно поразило меня. Он был так уверен в успехе, что уже в ходе первого разговора предложил мне гарантию на производство обеих серий в размере 1 500 000 рейхсмарок — немыслимую сумму, какой доселе в Германии для документального фильма никогда никто не выделял.