Менделеев в жизни
Шрифт:
Воскресенье мы провели у Монд, вместе с профессорами Рамзаем, Франкландом, Браунером (из Праги) и Назини (из Рима). Ученые восхищались вновь изобретенною гальванической батареей Монда, а я удивительною картинною галлереей исключительно старых мастеров, между которыми был и Рафаэль. За обедом я сидела между профессором Рамзаем и проф. Назини, который был очень доволен, что мог поговорить со мной по-итальянски. Он тепло и искренне говорил о своем восхищении Дмитрием Ивановичем и уверял, что голова его очень похожа на Гарибальди. В понедельник Дмитрий Иванович успел осмотреть лабораторию Рамзая в University College и богатую частную лабораторию Крукса, а мне жена Монда любезно предложила показать Лондон, главным образом, музеи, Вестминстерское аббатство. Описывать то, что так известно, не буду. Потом поехали посмотреть Войтчепель, который меня поразил. Он находится в двух шагах от Сити, промышленной, богатой части города. В Войтчепеле живет беднота, но какая! Без полиции туда не советуют и входить. Узкие улицы высоких кирпичных с закоптелыми стенами домов, окна
Нашу тревогу передать трудно. Всю дорогу думали только об одном, жив ли наш сын. Чем ближе подвигались мы к дому, тем больше росла тревога. Подымаясь к нашему бобловскому дому, мы попросили завязать колокольчики, чтобы не беспокоить больного. Какая мучительная бесконечная гора! Наконец, подъезжаем к воротам. Старая Катя наша вышла за ворота и, не дожидаясь вопросов, сама спешила несколько раз нам сказать: "Васенька жив, жив, операция сделана хорошо!" Наш удивительный доктор и прекрасный человек Иван Иванович Орлов при самых трудных условиях, в деревне, 18 верст от Клина, обставил больного ребенка идеально и сделал операцию прокол с резекцией двух ребер, так что Вася, которому было только год и девять месяцев, выздоровел, и у него не образовалось западения легкого. Выписываю из дневника Н. Я. Капустиной о нашем возвращении.
"В ночь после операции родители вернулись домой. Узнав от меня о том, что все благополучно, Дмитрий Иванович на цыпочках вошел в кабинет, освещенный заставленной лампой, и со слезами на глазах, издали, чтобы не потревожить ребенка, стал крестить его. Видя, что мальчик не спит, он подошел ближе и повторил несколько раз:
– - Папа приехал, папочка твой приехал.
Было столько любви, нежности и печали в голосе Дмитрия Ивановича, что я никогда этого не забуду....
Дмитрий Иванович так любил своих детей, что всякую небольшую услугу или заботу о них ставил очень высоко, он все не знал, чем отблагодарить меня за то, что я ходила за больным его ребенком, и на следующий год сумел широко это сделать. Он дал средства на поездку моей заболевшей племяннице {Екатерина Константиновна Григорович.} со мной в Крым, в Гурзуф, на всю зиму, где она и поправилась". {Н. Я. Капустина-Губкина. Цит. соч., стр. 226.}
А в Лондоне Фарадеевское чтение Дмитрия Ивановича состоялось. Из писем Василия Ивановича Андерсона и профессора Армстронга, из протокола заседания, из подробного отчета, помещенного в журнале The Chemical Society ond Druggist (1889, page 786) из статьи профессора Торпе (Nature No 1026) мы узнали, что все обошлось благополучно. Читал за Дмитрия Ивановича проф. Армстронг; как и предполагалось, на стене висела периодическая таблица элементов; председатель Общества доктор Рессель в начале собрания объяснил причину нашего внезапного от]езда. После чтения вотировали послать привет и сожаление о постигшем нас горестном событии. Профессор Франкланд говорил о периодическом законе, сэр Фридрих Абель о поездке Дмитрия Ивановича в Англию. Президент Общества вручил В. И. Андерсону для передачи Дмитрию Ивановичу Фарадеевскую медаль. В. И. Андерсон от лица Дмитрия Ивановича, по его поручению, благодарил Общество за оказанную в лице его честь русским ученым. Оба Лондонские Общества прислали Дмитрию Ивановичу в Петербург две драгоценные вазы и кубок из аллюминия и золота; на кубке золотой вензель Дмитрия Ивановича, а на вазах -- мой.
Забегаю немного вперед, чтобы закончить мои воспоминания об Англии.
В 1894 году Дмитрий Иванович получил вновь приглашение из Англии, на этот раз из Кембриджа и Оксфорда, где ему присудили докторскую степень. (В Эдинбурге он получил ее раньше). Его усердно звали на торжество. Дмитрий Иванович, имея в то время возможность ехать, считал неудобным отказаться от любезного приглашения. Мы поехали опять вместе. В Лондоне остановились на несколько дней все в том же Черринг Кросс (Charring Crosse), чтобы повидаться с лондонскими нашими друзьями и отдохнуть немного перед предстоявшими торжествами. Затем поехали в Кембридж. Мы должны были там поселиться у предложившего нам гостеприимство ректора Кембриджского Университета сэра Пилл. В. И. Андерсон, бывший опять нашим гидом, и другие сказали, что уклоняться от приглашения нельзя -- шокинг -- обида пригласившим.
Сэр Пилл и его жена не молодые люди. Дом их типично английский. Посреди двора садик со строго выдержанным рисунком газона и дорожек, стены дома аккуратно обвиты плющем.
Торжество посвящения в докторскую степень ученых должно было продолжаться неделю, и всю неделю мы должны были жить в семье Пилл. Мне от души было жаль Дмитрия Ивановича, который не терпел стеснений в своем образе жизни. Зная точность англичан,
В торжественный день Дмитрия Ивановича я почти не видела, к нему приходили, уходили, опять приходили. Я оставлена была на попечение мистрисс Пилл. В назначенный час мы сидели в актовом зале Кембриджского Университета. Церемония получения докторской степени обставлена торжественно, блестяще и строго традиционно. Все совершается так, как совершалось в средние века. Зал переполнен публикой. Тут присутствовала принцесса Эдинбургская Алиса, мать теперешнего короля Англии.
Президент вышел в черной мантии с длиннейшим шлейфом, покрытым роскошной золотой вышивкой. Герои дня, ученые, получавшие докторскую степень, были в средневековых плащах с очень широкими рукавами и черных бархатных беретах (точный костюм Фауста). Цвет этих плащей у всех разный: у естественников и философов ярко-красный с ярко-синими отворотами, у филологов и историков фиолетовый, у музыкантов белый. У Дмитрия Ивановича был ярко-красный с синими отворотами. Но никому не шел так средневековый костюм, как ему с его длинными пушистыми волосами, с его лицом не современного типа. Недаром его называли всегда Фаустом. В тот год докторскую степень получал также принц Йоркский, теперешний король Англии. Он стоял вместе со своими коллегами по науке в таком же докторском костюме и ожидал своей очереди. Президент торжественно по-латыни держал свою речь каждому из новых докторов отдельно, перечисляя его заслуги.
Странный обычай сохраняется до сих пор на этих торжествах. Студенты, одетые также в средневековые плащи, но коротенькие, и береты, весь этот день пользуются особой свободой. Занимая места на хорах, они очень громко говорят замечания по адресу новых докторов, нисколько не стесняясь в выражениях, выкрикивают шуточные замечания и, вообще, что называется, дурят. Они поджидают момента, когда ученый, выслушав лично к нему обращенную речь президента, подходит получить из его рук свой диплом на докторскую степень. Этой минутой студенты и пользуются, чтобы крикнуть что-нибудь новому доктору. Например, принцу Йоркскому, когда он получал свой диплом, в минуту торжественной полной тишины, какой-то студент громко крикнул: "Ну, здравствуй, новый папаша"; у него только что родился сын. Но они очень угодили Дмитрию Ивановичу, когда во время торжественной речи президента, которая всегда говорится по-латыни, какой-то студент крикнул: "Да будет вам, сэр, довольно латыни, говорите по-английски". К таким выходкам корректные англичане в этот день относятся с веселыми, снисходительными улыбками, -- так принято. На другой день принцесса Эдинбургская, мать только что получившего докторскую степень принца Йоркского, пригласила товарищей сына по торжеству с женами на завтрак. Он был великолепен, но, как и все такие официальные приемы, скучен; мне пришлось сидеть между совсем мне незнакомыми людьми. Было произнесено много официальных речей и тостов и за нас, жен ученых, тоже. Принцесса, удивительно моложавая, сидела за завтраком под вуалеткой, прикрывавшей верхнюю часть лица. Говоря с Дмитрием Ивановичем, она простерла свою любезность до того, что сказала: "Я напишу моей сестре (Марии Федоровне), что имела честь говорить с вами".
На третий день нам показали Кембридж. Начали с университетов, женского и мужского. Почти все колледжи в Англии помещаются в особняках, окруженных парками. В парке Кембриджского университета протекает небольшая река, по которой студенты катаются в лодках. Мне показалось, что такое устройство колледжей идеально для занятий наукой. Вдали от центра с его разного рода развлечениями, здесь ничто не мешало умственным занятиям, и все благоприятствовало развитию физическому. Все колледжи в Англии в то время были закрытые. По мнению англичан, это лучше для успешности занятий наукой.
Женский университет устроен так же, как и мужской. Студентки тоже занимаются много спортом. Курс тот же, что и в мужском колледже. Иногда бывают общие конкурсы мужского и женского колледжей. Мне сказали, что в тот год на общем конкурсе по математике первую награду получила студентка (фамилию, к сожалению, не помню). Программа недели была так составлена, что, если ученым предлагалось заседание и доклад по специально научным темам, трудным для понимания дам, то для них устраивался концерт, составленный всегда исключительно интересно. Один, я помню, состоял из средневековой музыки, исполнителями которой были наполовину студенты, одетые в средневековые костюмы. Последний музыкальный номер был взят не из средневековой музыки. Это была музыка Мендельсона, исполненная его родным внуком. Он был также в средневековом костюме, высокий, стройный с прекрасным, выразительным профилем лица. Концерт этот исполнялся в большой капелле строго средневекового стиля. Вся огромная капелла была сверху до низу украшена снопами и гирляндами ромашки, любимого цветка англичан. Красиво и оригинально.