Менделеев
Шрифт:
Менделеев не мог не чувствовать себя оскорбленным. Он, конечно, знал о нравах, царящих в академической верхушке, и хорошо помнил длинную, мучительную и бесплодную историю с избранием в адъюнкты И. М. Сеченова: сначала в ходе выборов в мае 1868 года ему не хватило всего одного голоса, затем в ноябре 1873 года при голосовании в отделе физико-математических наук он получил 14 шаров за и всего семь против, а на общем собрании академии в начале 1874 года ему опять не хватило двух голосов. Но Сеченов был из «неблагонадежных», а Менделеев являлся абсолютно добропорядочным, хотя и очень беспокойным членом общества. Было здесь, правда, еще одно обстоятельство, сыгравшее в ходе выборов довольно негативную роль.
За полгода до выдвижения Менделеев через Зинина представил в академию написанную в соавторстве с М. Л. Кирпичевым заметку об упругости разреженного воздуха. Физико-математическое отделение назначило того же Зинина и академика Г. И. Вильда рецензентами этого материала, суть которого состояла в том, что при низких давлениях в газах наблюдается отступление от закона Бойля — Мариотта. Вильд был очень опытным конструктором экспериментальной аппаратуры и после знакомства с менделеевской лабораторией сразу же нашел в применявшейся там методике слабые места. Рецензенты все-таки предложили напечатать статью Менделеева и Кирпичева, но «под ответственность авторов за ее содержание». Эта предосторожность, которая в тот момент могла выглядеть как придирка, в дальнейшем себя полностью оправдала, поскольку отмеченные
В ноябре 1876 года Академия наук всё же изберет Дмитрия Ивановича членом-корреспондентом, каковое звание никакого жалованья не предусматривало и, по сути, ничего не давало, кроме возможности печататься в академических изданиях (он и так в них печатался — друзья-академики охотнейшим образом представляли там его труды). Кроме того, это звание давалось обычно молодым ученым, а Менделееву ко времени его получения исполнится 42 года, будут уже получены неоспоримые доказательства верности его Периодического закона. Извещение об избрании его на одну из вакансий «частью открывшихся ныне, а частью предоставленных нашему отделу по поводу имеющегося быть 150-летнего юбилея» будет встречено им с горькой усмешкой. Эта бумага, как и все исходящие из академии «парадные» документы, будет написана на ненавидимой им с детства латыни. Перевод гласит: «Императорская Санкт-Петербургская Академия наук, согласно установленному порядку, избрала своим членом-корреспондентом по разряду физики (Менделеева все-таки «сдвинули» с химии. — М. Б.) славнейшего мужа Дмитрия Ивановича Менделеева, ординарного профессора химии Санкт-Петербургского университета за исключительные заслуги в развитии наук и публично утвердила избрание декабря 29 дня 1876 г.». «Славнейший муж» поблагодарил «за высокую честь, какая не соответствует моей скромной деятельности на поприще наук».История взаимоотношений Менделеева с академией растянется еще на годы и в конце концов получит оглушительный резонанс в русском обществе.
В начале 1870-х годов Менделеев начинает всё глубже и внимательнее искать общие начала, связывающие естествознание и изобразительное искусство. Со времен Гейдельберга он собирал репродукции, которые бережно помещал в альбомы. В иной год его коллекция могла увеличиться на тысячу и более копий. По мере того как рос его достаток, Дмитрий Иванович начал приобретать и подлинники картин русских художников, всё теснее общался с петербургскими живописцами. Несомненно, он и сам обладал недюжинными способностями рисовальщика, о чем свидетельствуют студенческие зарисовки насекомых, личинок, листьев растений. И в дальнейшем он часто брался за карандаш, чтобы изобразить летящие дирижабли, различного рода приборы или технические установки.
Очевидно, что интерес ученого к миру живописцев был взаимным. В 1874 году он был приглашен собранием петербургских художников для чтения цикла лекций по естественным наукам. Его внимательно слушали Н. А. Ярошенко, И. Е. Репин, А. И. Куинджи, Г. Г. Мясоедов, Н. Д. Кузнецов, К. А. Савицкий, К. Е. Маковский, В. М. Васнецов, И. И. Шишкин. Вместе с художником И. Н. Крамским Менделеев становится распорядителем Общества для единения ученых, художников и литераторов. Там бывали М. Е. Салтыков-Щедрин, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский (Дмитрий Иванович сам ездил его приглашать), естествоиспытатель и социолог Н. Я. Данилевский, музыкант А. Г. Рубинштейн. Как-то раз заглянул на огонек и Л. Н. Толстой (правда, Менделеев на том вечере отсутствовал). Приходили университетские профессора. И все-таки более всего Дмитрий Иванович тянулся к художникам. Отныне художественное окружение становится частью его образа жизни. С кем-то он крепко подружится, а с кем-то и вовсе породнится. Через пару лет эти собрания, которые вошли в историю как «менделеевские среды», перебрались к нему на квартиру. А пока, в 1875 году, в университетской квартире профессора Менделеева, как и во многих других квартирах, представители научной и творческой интеллигенции жарко спорили по поводу, весьма далекому от проблемы единения науки и искусства. В России начался бум спиритизма.
Предтеча спиритизма, магнетизм (точнее, одна из его разновидностей — магнетический сомнамбулизм) проник в Россию еще во времена Екатерины П. Серьезные исследователи, например, академик А. А. Панченко, считают, что генетически спиритизм представляет собой драматизацию и ритуализацию нескольких фольклорных мотивов, широко распространенных в Западной Европы и США: «Шумящий дух» ( poltergeist), «Дом с привидениями» и «Беспокойная могила», — и что его развитие также непосредственно обусловлено медицинскими теориями начала XIX века, прежде всего «магнетической» терапией Франца Месмера и его последователей. Спиритизм-месмеризм оказался не только притягательной темой для бесед в аристократических салонах — в него искренне верили декабрист Ф. Н. Глинка и лексикограф В. И. Даль, о нем в своих произведениях писали А. Погорельский, Н. И. Греч, В. Ф. Одоевский и даже А. С. Пушкин. Очень любопытным представляется тот факт, что в начале 1850-х годов XIX века многие люди жаждали поговорить с духом Александра Сергеевича. В доме П. В. Нащокина, московского друга Пушкина, регулярно собирался спиритический кружок, устраивали сеансы столоверчения и стремились проникнуть в загробную тайну ушедшего гения. Поэт, художник и историк Н. В. Берг предавал рассказ самого хозяина: «У меня собиралось (говорил мне Нащокин) большое общество чуть не всякий день… Мы беседовали с духами посредством столиков и тарелок, с укрепленными в них карандашами. <…> На вопрос: «Кто пишет?» было обыкновенно отвечаемо: «Дух такого-то» — большею частию наших умерших знакомых, известных в обществе. Довольно часто писали Пушкин, Брюллов и другие близкие мне литераторы и артисты». Согласно Нащокину, во время этих сеансов были исписаны «горы бумаги». Однако после таинственного случая, произошедшего на Страстной неделе 1854 года и очень похожего на завязку романтической новеллы (дух Пушкина обещает явиться на следующем сеансе, не выполняет обещания, но той же ночью сталкивается с Нащокиным на улице в обличье «мужичка в нагольном полушубке»), Нащокин решил «сжечь всё написанное духами и прекратить дальнейшие греховодные сборища». «Нащокин уверял меня, что сделал это честно: не оставил ни единого листка. Сжег даже стихи, написанные духом Пушкина, и рисунок италианского бандита на скале, набросанный духом Брюллова… Потом служили в доме молебен. «Когда я просил Брюллова начертить мне портрет Сатаны (добавил Нащокин в заключение рассказа), явились на бумаге слова: 'велик, велик, велик' — крупно, во весь лист. И точно, батюшка, велик!.. Я бедный, очень бедный человек, но я не возьму греха
37
Цит. по: Панченко А. А. Спиритизм и русская литература: из истории социальной терапии // Труды отделения историко-филологических наук РАН. М., 2005.
Главной интригой сложившейся в 1875 году ситуации было то, что в центре ее стоял не какой-то изнеженный и пресыщенный аристократ, а славный петербургский ученый, профессор-химик Александр Михайлович Бутлеров. Он стал адептом спиритизма вскоре после переезда из Казани. Большую роль в приобщении могучего естественника к миру медиумических явлений сыграл его друг, двоюродный брат его жены Александр Николаевич Аксаков, племянник известного писателя. Аксаков был богатым, хорошо образованным человеком и убежденным сторонником Месмера. Он даже издавал в Лейпциге на свои деньги журнал «Psychische Studien», посвященный пропаганде его учения. Видимо, Аксаков познакомил Бутлерова с какими-то на редкость удачными (или ловкими) медиумическими опытами, потому что ученый, какое-то время отказывавшийся верить в то, что отрицалось здравым рассудком, в конце концов сдался, поскольку «с фактами не спорят». Судьба распорядилась таким образом, что среди его родственников (опять же со стороны жены) оказался самый настоящий «практикующий» спирит — англичанин Дуглас В. Юм. Этот человек не раз посещал Петербург и по нескольку месяцев жил в казенной квартире Бутлерова. Юм читал лекции о спиритизме в частных домах русской столицы, а для своих родственников устраивал столь поразительные сеансы, что Александр Михайлович отбросил последние сомнения в реальности спиритизма. Более того, благодаря своему положению в научном мире Бутлеров становится лидером петербургских сторонников спиритизма. Он представляет Юма в университете небольшой комиссии во главе с П. Л. Чебышевым. Англичанин провел перед русскими профессорами два сеанса, оба совершенно неудачные. Но Бутлеров продолжал пропагандировать открывшееся ему тайное знание. Он приглашал в Петербург всё новых медиумов и пытался показать их коллегам. Они, в большинстве, присутствовать отказывались — кто вежливо, а кто (например, учитель Бутлерова Н. Н. Зинин) чуть ли не враждебно. Те же, кто не мог отказаться, честно называли увиденные опыты неубедительными. Единственным профессором, который не устоял перед Бутлеровым, Аксаковым и их медиумами, оказался зоолог и писатель, автор «Сказок Кота-Мурлыки» Н, П. Вагнер, тоже приехавший из Казани и поселившийся одновременно с Юмом на квартире у Александра Михайловича. Его-то, в целом безобидный, поступок и привел к тому, что в тихий круг спиритов ворвался разъяренный Дмитрий Иванович Менделеев.
В конце 1874 года в Петербург приехал, как писали газеты, «очень сильный медиум» француз Бредиф. На его сеансах, при соблюдении всех мер против возможного обмана, происходили совершенные чудеса материализации: из тьмы являлась рука и даже целая человеческая фигура. Правда, несколько раз материализация не удавалась. Например, в том случае, когда на одном из частных вечеров юркий лаборант физического кабинета (и будущий ректор Санкт-Петербургского университета) И. И. Боргман с помощью гальванической цепи лишил руку медиума всякой возможности движения без того, чтобы о том не оповестили звонок и стрелка гальванометра. Как только способ «закрепления» спирита был «упрощен», опыт тотчас же состоялся. Правда, неугомонный Боргман после сеанса закрепил сам себя по «упрощенному» методу и продемонстрировал, как легко он может высвободить руку и производить ею всякие действия. Но это ничуть не убавило славы французского мага. Бутлеров с Аксаковым, естественно, не раз принимали Бредифа в квартире в доме 17 по 8-й линии Васильевского острова. На домашних сеансах приезжей знаменитости присутствовал и Вагнер. То, что он увидел, поразило его настолько, что руки сами собой потянулись к перу и бумаге. Вскоре его впечатления от чудес, показанных Юмом и Бредифом, были опубликованы в журнале «Вестник Европы». Вагнер взволнованно писал о том, как из-за занавески явилась рука некой покойной китаянки Жеке, которую участники сеанса не только видели, но и трогали и даже пожимали. Рука, в свою очередь, схватывала их руки, стремясь утащить зрителей внутрь темного помещения. Сам Вагнер сжимал ее пальцы, ощупывал на них ногти. Особенно впечатлило его, как эта рука пыталась стащить кольцо с пальца Николая Петровича и ощутимо зацепила его ногтем. Статья буквально всколыхнула образованную публику, ведь ее написал серьезный человек, уважаемый профессор университета. В редакцию посыпались письма с просьбой допустить на сеансы Бредифа, а также с требованием их разоблачить. Общественность взволновалась. Интерес к спиритизму рос как на дрожжах.
У Менделеева, который терпеть не мог ничего суеверного и потустороннего, было множество причин выступить против распространения «мистицизма, могущего оторвать многих от здравого взгляда на предметы и усилить суеверие, потому что сложилась гипотеза о духах». Его до глубины души огорчило, что коллега-ученый (Вагнер был очень талантливым зоологом, первооткрывателем педогенеза — бесполого размножения у некоторых насекомых) опубликовал свою статью в литературном журнале, минуя научное сообщество; [38] таким образом, на «газетную арену» был выставлен его чрезвычайно высоко ценимый товарищ, профессор Бутлеров. Он считал: «…если есть в спиритических сеансах проявления новой силы, ничего не сделают для узнания ее те лица, которые станут ждать, сидя за столом, ее движения или, перед занавеской, появления руки».Главное же, с чем Менделеев не мог согласиться, состояло в том, что спириты посягали на его понимание мирового эфира, поскольку, по их представлениям, околоземное и всё прочее пространство было населено «духами» — отпечатками ушедших из жизни людей. Для ученого, ощущавшего загадочную эфирную субстанцию, что называется, на кончиках пальцев, искавшего неуловимые частицы в разреженной газовой среде и уже задумавшего для этого атмосферно-метеорологические исследования, такие представления казались просто возмутительными.
38
Тут, впрочем, вины Вагнера, равно как и Бутлерова с Аксаковым, нет, поскольку они изо всех сил пытались привлечь к спиритизму внимание скептической университетской общественности. Менделеев не мог не знать об этом, однако указывал на этот факт как на непорядок, тем более что в России, кроме университета и академии, существовали и научные общества.
Он обратился в физическое общество с предложением создать комиссию для рассмотрения медиумических явлений, чтобы узнать, «что в них принадлежит к области всем известных естественных явлений, что к вымыслам и галлюцинации, что к числу постыдных обманов и, наконец, не принадлежит ли что-либо к разряду ныне необъяснимых явлений, совершающихся по неизвестным законам природы…». Уже на второе заседание комиссии были приглашены Аксаков, Бутлеров и Вагнер, которых попросили описать то, что они считают медиумическими явлениями. Таковыми оказались движения неодушевленных тел при прикосновении человеческих рук (особенно поднятие предметов и изменение их веса); то же без всякого прикосновения; движения и звуки при прикосновении к предметам, имеющие характер осмысленных явлений; движение предметов в заданном направлении; диалогические явления — ответы на вопросы, писание неодушевленными предметами; медиумо-пластические явления — образование и появление частей человеческого тела, а также полных человеческих фигур. Комиссия определила сроком своей работы весь 1875/76 учебный год.