Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки

Есаков Геннадий Александрович

Как представляется, такой уровень развития понятийного аппарата mens rea в рассматриваемую эпоху может быть объяснён не только скромностью познаний о внутреннем мире человека и не только сравнительной слабостью уголовно-правовой доктрины, но преимущественно через сохраняющееся ударение на второй концептуальной характеристике mens rea – её социально-этической сущности, продолжающей удерживать ведущее положение в теории.

Доминирование сущностной концептуальной характеристики mens rea помимо момента, связанного с относительно слабым развитием терминологии в этой области и её наполнением понятиями морально-этического плана, прослеживается также по учению об обстоятельствах, исключающих ответственность, вследствие того, что «намерение не соединено с деянием». [248]

248

Ibid. P. 21.

Классически последнее излагается у Уильяма Блэкстоуна. Суммировать его положения можно следующим образом:

«… Так что для того, чтобы составить преступление против человеческих законов, должны наличествовать, во-первых, злобное намерение и, во-вторых, неправомерное деяние, являющееся результатом такового злобного намерения.

Далее, существуют три случая, в которых намерение не соединено с деянием: 1. Когда имеет место дефект понимания. Ибо когда нет умения различения, нет выбора, а когда нет выбора, тогда не может быть намеренного действия, которое есть не что иное, как разрешение человеческого выбора в пользу совершения или воздержания от совершения конкретного действия; следовательно, тот, кто не обладает пониманием, не имеет намерения, руководящего его поведением. 2. Когда имеет место понимание и намерение, присущие стороне в достаточной мере, но не вызванные и не приложенные в момент совершения действия, чем и являются случаи всех правонарушений, совершённых случайно или в неведении. Здесь намерение остаётся нейтральным; оно не совпадает с деянием, но и не несогласно с ним. 3. Когда действие сдерживается некоторой внешней силой или насилием. Здесь намерение противодействует деянию, и настолько далеко от совпадения с ним, что оно ненавидит и не соглашается с тем, что человек обязан совершить». [249]

249

Ibid.

Рассматривая более подробно каждое из обстоятельств, исключающих, согласно Уильяму Блэкстоуну, ответственность, становится очевидно, что основанием для оправдания лица является отсутствие именно заслуживающего морального порицания состояния его ума, т. е. в конечном счёте отсутствие христианской греховности.

К первой группе приведённых обстоятельств относятся

малолетне, невменяемость и опьянение. Ребёнок, не достигший семи лет, может, несомненно, действовать с предвидением последствий своего поступка и желанием их наступления, т. е. действовать намеренно в обыденном значении этого слова, но, в силу закона неопровержимо презюмируясь не имеющим «понимания и суждения», будучи не в состоянии «различить между хорошим и дурным», [250] он действует морально неупречно, и, как окончательное следствие, ненамеренно в уголовно-правовом смысле. И, напротив, в случае совершения злодеяния ребёнком в возрасте от семи до четырнадцати лет «если суду и присяжным представляется, что он был doli сарах и мог различить между добром и злом во время совершения правонарушения, он может быть осуждён», [251] поскольку в таких ситуациях «способность совершать злодеяние… не столько измеряется годами и днями, сколько силой понимания и суждения преступника». [252] Невменяемый, в силу болезни обладающий «дефектным или искажённым пониманием», [253] морально непорицаем за свой поступок. [254] И, напротив, действующий преступно в состоянии опьянения, вызванного его собственными предшествующими действиями, хотя бы он и не осознавал совершаемого, «заслуживает осуждения с точки зрения как морали, так и права», [255] так что подлежит наказанию за учинённое: «Что касается пьяницы, который является voluntaries daemon, он не имеет… привилегии в связи с этим…». [256]

250

Ibid. Р. 23.

251

Hale М. Op. cit. Р. 26.

252

Blackstone W. Commentaries… Volume IV. Р. 23. См. также: Соке Е. The First Part… Volume II. Sect. 405 [247b]; Dalton M. Op. cit. P. 350–351.

Cp. также: Dean’s Case, 1 Hale P.C. 25 n. (u) (Abingdon Assiz. 1629) (ребёнок восьми лет признан виновным в поджоге двух амбаров, и поскольку в ходе процесса выяснилось, что «он проявил злой умысел, мстительность, ловкость и умение, он был приговорён к повешению и, соответственно, повешен»),

Ср. также: Russell on Crime… Volume I. P. 41 et seq.\ Кенни К. Указ. соч. С. 52–54; Kean A.W.G. Op. cit. P. 364–370; Sayre F.B. Mens Rea. P. 1007–1010.

253

Blackstone W. Commentaries… Volume IV. P. 24.

Cp. также: «Если он (обвиняемый. – Г.Е.)… не мог различить между добром и злом и не осознавал учиняемое им, то, хотя бы и совершил он наивеличайшее правонарушение, он, тем не менее, вообще не может быть виновен в каком-либо правонарушении против какого-нибудь закона, поскольку виновность возникает из ума, а также злобной воли и намерения человека… Не каждый вид неистового нрава или некоей странности в действиях человека… образует такое сумасшествие, что отвратит от него наказание: это должен быть человек, который полностью лишён присущего ему понимания и памяти и не знает, что он делает, не знает настолько же, насколько не знает дитя, а равно жестокий или дикий зверь…», Rex v. Arnold, 16 How. St. Tr. 695, 764–765 (1724) (per Tracey, J.).

254

Cp.: «… Тот, кто является non compos mentis и полностью лишён всех замыслов и воображений, не может совершить великую измену посредством замышления или воображения смерти короля, ибо furiosus furore solum punitur» (см.: Соке Е. The Third Part… P. 6; а также: Ibid. P. 54, 107).

Cp. также: Perkins R.M. Criminal Law. P. 740–742; Sendor B.B. Crime as Communication: An Interpretive Theory of the Insanity Defense and the Mental Elements of Crime // The Georgetown Law Journal. Washington, 1986. Vol. 74, № 6. P. 1372–1380; Sayre F.B. Mens Rea. P. 1004–1007.

255

Кенни К. Указ. соч. С. 64.

256

Соке Е. The First Part… Volume II. Sect. 405 [247а]. См. также: Dalton М. Op. cit. P. 351; Blackstone W. Commentaries… Volume IV. P. 25–26.

Cp. также: «Но когда человек нарушает предписания закона вследствие добровольного неведения, он не должен быть извиняем. Так, если пьяный человек убивает другого, содеянное будет фелонией, и он будет повешен за неё, хотя бы он и совер-

Вторую группу обстоятельств, исключающих ответственность, образуют случай и ошибка, в которых морально неупречное состояние ума является основанием освобождения человека от применения уголовно-правовых санкций. [257]

В третьей группе сознание человека, отвергающее намеренно содеянное и, как следствие, морально непорицаемое, присутствует в случаях принуждения и неизбежной необходимости. Таковы исполнение смертного приговора; [258] действия жены под влиянием мужа, которые правом рассматриваются как совершённые «под принуждением и не из её собственного намерения»; [259] duress per minas, намеренное совершение неправомерного деяния вследствие страха наступления в случае отказа смерти или вреда здоровью, каковые страхи «исключают виновность (guilt) во многих преступлениях и мисдиминорах, по крайней мере, перед земным судом»; [260] выбор из двух зол наименьшего как вид необходимости, где о намерении нельзя сказать, что оно «свободно действует, будучи скорее пассивно, чем активно, или же, если активно, то активно скорее в отвержении большего зла, чем в выборе меньшего». [261] И, напротив, действия в состоянии голода и холода не оправдывают себя, поскольку с позиций общества являются морально упречными. [262]

257

шил это в незнании, вызванном тем, что, будучи пьян, он не обладал ни пониманием, ни памятью; ибо постольку, поскольку такое незнание было вызвано его собственным действием и по глупости, и он мог избежать его, он не должен получать преимущество из этого. И Аристотель говорит, что такой человек заслуживает двойного наказания, поскольку он дважды совершил правонарушение, т. е. напившись, подав дурной пример другим и совершив преступление убийства», Reningerv. Fogossa, 1 Plowden 1, 19, 75 Eng. Rep. 1, 31 (Exch. Ch. 1551); «Хотя тот, кто пьян, является в это время non compos mentis, всё же его опьянение не оправдывает его деяние или правонарушение и не обращается к его выгоде; ибо это есть великое правонарушение само по себе и, как следствие, оно отягчает его правонарушение…», Beverley’s Case, 4 Со. Rep. 123b, 125а, 76 Eng. Rep. 1118, 1123 (K.B. 1603).

258

Исторический анализ влияния опьянения (в широком смысле) на уголовную ответственность см. в: Report: Criminal Liability for Self-Induced Intoxication / Parliament of Victoria, Law Reform Committee. Melbourne, 1999. P. 15–17; Russell on Crime… Volume I. P. 62 et sec/.; Hall J. General Principles… P. 427 et sec/.; Singer R., Husak D. Of Innocence and Innocents: The Supreme Court and Mens Rea Since Herbert Packer // Buffalo Criminal Law Review. Buffalo (N.Y.), 1999. Vol. 2, № 2. P. 914–920; Brookman H.J. Note, To Drink or Not to Drink: The Supreme Court Delivers a Sobering Blow to the Intoxication Defense by Placing Due Process on the Rocks // Seton Hall Law Review. Newark (N.J.), 1997. Vol. 28, № 2. P. 516–517, 520–522, 527–528; Ashworth A.J. Reason, Logic and Criminal Liability// The Law Quarterly Review. L, 1975. Vol. 91, № 361. P. 112–119; Singh R.U. History of the Defence of Drunkenness in English Criminal Law // The Law Quarterly Review. L, 1933. Vol. 49, № 196. P. 528–535] Sayre F.B. Mens Rea. P. 1013–1014; Chang S.J.K. Drunkenness and Criminal Responsibility in the Anglo-American Law // The China Law Review. Shanghai, 1932. Vol. 5, № 3. P. 155–156; O’Keefe P. Note, Criminal Law: Voluntary Intoxication as Affecting Criminal Intent // The Cornell Law Quarterly. Ithaca (N.Y.), 1921. Vol. 6, № 2. P. 193–196.

Cp.: Montana v. Egelhoff, 518 U.S. 37 (1996) (история общего права свидетельствует, что обвиняемому не позволялось даже «доказать, что опьянением исключалась требуемая mens rea», Ibid, at р. 45; «с 1551 г. и до своего изменения в XIX в. господствовала норма общего права, заключавшаяся в том, что обвиняемый не мог использовать опьянение как извинительное или оправдывающее обстоятельство для правонарушения или, следует предположить, для опровержения установленного требуемого психического состояния», ibid, at р. 68 (O’Connor, J., diss. op.)).

²⁵⁷ См.: Blackstone W. Commentaries… Volume IV. P. 26–27.

Со. также: Кенни К. Указ. соч. С. 71–75; Sayre F.B. Mens Rea. P. 1014–1016.

^25h См.: Blackstone W. Commentaries… Volume IV. P. 28.

259

Ibid. Р. 28–29.

Ср. также: Sayre F.B. Mens Rea. Р. 1011–1013.

260

См.: Blackstone W. Commentaries… Volume IV. P. 30. Ср.: доставка продовольствия восставшим имела место «pro timore mortis, et quod recesserunt, quam cito potuerunt: и было вынесено решение, что это не является изменой, поскольку было совершено из страха смерти. Et actus non facit reum, nisi mens sit rea» (см.: Coke E. The Third Part… P. 10).

Ср. также: Кенни К. Указ. соч. С. 80–81; Ashworth A.J. Reason, Logic and Criminal Liability. P. 103–105; Sayre F.B. Mens Rea. P. 1011.

261

Blackstone W. Commentaries… Volume IV. P. 31.

Ср. также: Кенни К. Указ. соч. С. 81–83; Ashworth A.J. Reason, Logic and Criminal Liability. P. 106; Stephen H. Homicide by Necessity // The Law Quarterly Review. L., 1885. Vol. 1, № 1. P. 51–61.

262

Ср.: «В нашей стране в особенности было бы весьма и весьма неуместно до

Помимо этих общих оснований для изъятий, заслуживают внимания также случаи оправданного (justifiable) и извинительного (excusable) лишения жизни. [263] Согласно Уильяму Блэкстоуну, оправданное убийство «не имеет ни частички вины вообще», тогда как извинительное– «весьма мало». [264] К первой разновидности относятся, во-первых, неизбежная необходимость, заключающаяся в исполнении смертного приговора, где палач действует «без какой-либо воли, намерения или желания, а также без какой-либо невнимательности или небрежности…, и, следовательно, без какой-либо тени упречности»; [265] во-вторых, содействие правосудию, к которому сводятся случаи убийства при пресечении неправомерных деяний; [266] и, в-третьих, ситуации предотвращения преступлений. [267] Основанием оправдания действия здесь служит отсутствие у деятеля «какого бы то ни было вида вины (fault), хотя бы и в наименьшей степени», так что оправдывается он «скорее с похвалой, чем с упрёком», [268] т. е. отсутствие mens rea, понимаемой именно в смысле морально порицаемого состояния ума, хотя само деяние бесспорно являлось

намеренным в обыденном значении этого слова.

263

пускать столь сомнительное извиняющее обстоятельство, поскольку нашими законами для бедноты предусмотрены такие достаточные установления…, что невозможно, чтобы наиболее нуждающийся бродяга когда-либо был бы доведён до необходимости украсть с целью подкрепить организм» (см.: Blackstone W. Commentaries… Volume IV. Р. 32; а также: Ibid. Р. 31–32).

264

Ср. также Hall J. General Principles… Р. 158.

265

В сущности, и оправданное, и извинительное причинение смерти во всех своих разновидностях либо являются тем или иным частным видом из группы обстоятельств, исключающих ответственность, либо схожи с одним из них. Так, с оправданным причинением смерти можно соотнести понятие «необходимости», а с извинительным – «случайности».

Необходимо также отметить, что термины оправданное (justifiable) и извинительное (excusable) причинение смерти, являющиеся производными от терминов justification и excuse, достаточно сложно, в чём следует согласиться с Джорджем П. Флетчером, перевести на русский язык, поскольку заложенная в них концепция не имеет даже хотя бы приблизительных аналогов в российском уголовном праве. Соответственно, Джорджем П. Флетчером понятие justification переводится как «обстоя-

266

тельство, исключающее противоправность», a excuse – как «обстоятельство, исключающее виновность» (см.: Флетчер Дж., Наумов А.В. Указ. соч. С. 15–19; а также: Fletcher G.P. The Right and the Reasonable I I Harvard Law Review. Cambridge (Mass.), 1985. Vol. 98, № 5. P. 954–957). He касаясь в деталях аргументированности такого перевода, выглядящего достаточно обоснованным, отметим, что применительно к убийству использование этих выражений слишком «утяжелило» бы конструкцию перевода; поэтому в настоящем исследовании используется, как правило, более привычный российский перевод указанных терминов как «оправдание» и «извинение» (и производные от обоих).

267

О понятиях «оправдания» и «извинения» в целом, а также оправданного и извинительного убийств в частности см. подр.: Кенни К. Указ. соч. С. 110–119; Huigens К. Virtue and Inculpation // Harvard Law Review. Cambridge (Mass.), 1995. Vol. 108, № 6. P. 1428–1444; Anooshian J.S. Note, Should Courts Use Principles of Justification and Excuse to Impose Felony-Murder Liability? // Rutgers Law Journal. Camden (N.J.), 1988. Vol. 19, № 2. P. 457–459, 473–478; Kadish S.H. Excusing Crime // California Law Review. Berkeley (Cal.), 1987. Vol. 75, № 1. P. 257–258 et cet.

²⁶* Biackstone W. Commentaries… Volume IV. P. 177.

²⁶⁵Ibid. P. 178.

²⁶⁶ См.: Ibid. P. 179–180.

²⁶⁷ См.: Ibid. P. 180–182.

268

²⁶⁸Ibid. P. 182.

Совершенно иной подход имеет место при извинительном убийстве, т. е. убийстве per infortunium и se defendendo. Как случайное причинение смерти при совершении правомерного деяния, так и убийство в состоянии самообороны хотя и освобождают человека от строгого уголовного наказания, [269] сопряжены, по мнению Уильяма Блэкстоуна, с некоей толикой моральной порицаемости настроя ума деятеля:

«Поскольку право наделяет столь высокой ценностью жизнь человека, то оно всегда предполагает некоторое ненадлежащее поведение (misbehaviour) в том человеке, который отбирает её, если это не совершается по предписанию или точному разрешению права. В ситуации со случайностью оно презюмирует небрежность или, по крайней мере, отсутствие достаточной внимательности у того, кто был столь неудачен, что допустил её, и кто, следовательно, не вполне невиновен. Что же до необходимости, которая извиняет человека, который убивает другого se defendendo, то лорд Бэкон [270] называет её necessitas culpabilis и тем самым отделяет её от вышеупомянутой (имеется в виду в ситуации оправданного убийства. – Г.Е.) необходимости в убийстве вора или злодея. Поскольку право подразумевает, что ссора или нападение возникли из некоторого неизвестного правонарушения или некоторой провокации, или словом, или делом, и так как в ссорах обеим сторонам может быть (и обычно так оно и есть) приписана некоторая вина (fault), хотя и редко можно установить, кто изначально совершил правонарушение, то право не считает выжившего полностью невиновным». [271]

269

Единственное наказание (или, скорее, квазинаказание), которому подвергался во времена Уильяма Блэкстоуна в этих случаях виновный, заключалось в конфискации его движимого имущества, причём эта практика применялась всё реже.

270

Здесь Уильям Блэкстоун имеет в виду Фрэнсиса Бэкона (1561–1626 гг.) и его работу «Элементы общего права» («The Elements of Common Law»), увидевшую свет в 1630 г. —Г.Е.

271

Blackstone W. Commentaries… Volume IV. Р. 186–187.

О «живучести» такого подхода свидетельствует канадская уголовно-правовая доктрина, ещё каких-то шестьдесят лет тому назад считавшая, что извинительное убийство «подразумевает некоторую вину (some fault) на стороне, которой оно учинено, хотя вину настолько тривиальную по природе, что закон извиняет такое убийство от [статуса] виновной фелонии, хотя по строгости рассматривает его заслуживающим некоторой меры наказания» (см.: Tremeear W.J. Tremeear’s Annotated Criminal Code. Canada / Fifth edition by Alan B. Harvey. Calgary: Burroughs & Company Ltd.; Toronto: The Carswell Co., Ltd., 1944. P. 283 (далее цит. как: Tremeear’s Annotated Criminal Code.)).

Анализируя приведённое, нельзя не сослаться на слова Кортни С. Кенни о дефектах блэкстоуновского учения с его психологической стороны. [272] Действительно, со строго психологических позиций сегодняшнего дня едва ли можно сказать, что, например, причиняющий смерть случайно проявляет небрежность, [273] или что исполняющий смертный приговор действует «без какой-либо воли, намерения или желания, а также без какой-либо невнимательности или небрежности», [274] или что жена, совершающая под влиянием мужа преступление, действует «не из её собственного намерения». [275] Однако в теории XVII–XVIII вв. господствовал именно такой подход к mens rea.

272

Cp.: «Предлагаемая Блекстоном классификация различных условий, с точки зрения права исключающих наличие вины…, получила настолько широкую известность, что, несмотря на её дефекты с психологической стороны (курсив мой. – Г.Е.), целесообразно придерживаться её…» (см.: Кенни К. Указ. соч. С. 52).

273

См.: Blackstone W. Commentaries… Volume IV. Р. 186.

274

Ibid. Р. 178.

По мнению Кортни С. Кенни, Уильям Блэкстоун ошибочно полагал, что в действиях палача отсутствует mens rea: обоснованнее считать, что здесь отсутствует даже actus reus (см.: Кенни К. Указ. соч. С. 110–111).

275

Blackstone W. Commentaries… Volume IV. Р. 28.

Согласно ему, не может быть конкретного психического состояния, требуемого дефиницией того или иного преступления, без морально упречного настроя ума человека или, говоря иными словами, выглядящий в глазах сообщества морально неупречным настрой ума исключает злоумышленностъ, намеренность и прочие психические состояния в уголовно-правовом смысле, снимая тем самым вопрос о mens rea. Как образно подмечает Б. С. Никифоров применительно к содержанию понятия «злобы» в построениях Эдуарда Коука, «холодное и недоброе сердце – вот обиталище этого чувства, этого этического переживания, в котором психический элемент умысла отступает на второй план, и если существует, то только потому, что он необходим: нельзя ненавидеть то, чего не сознаешь и о чем не знаешь». [276] Расстановка приоритетов в концепции mens mala сводится к тому, что не моральная упречность настроя ума обусловливается установленной намеренностью в причинении вреда, а последняя предопределяется первой. При этом такая моральная упречность отражается на теоретическом уровне в сущностной концептуальной характеристике mens rea, остающейся в глубине своей христианско-греховным и, как следствие, заслуживающим морального порицания, упрёка состоянием духа, проявившимся в виде «злобного намерения (vitious will)» [277] в совершении преступления.

276

Никифоров Б.С. Указ. дисс. С. 251–252.

277

Blackstone W. Commentaries… Volume IV. Р. 21.

Акцент на моральной упречности, наложенный на сравнительную неразвитость познаний о психике человека, позволяет объяснить весьма важную отличительную черту концепции mens mala: объективизацию mens rea, следы которой можно наблюдать и в американском уголовном праве сегодняшнего дня.

Данный аспект объективизации есть не что иное, как критерий уголовно-правовой оценки mens rea в конкретном преступлении. Согласно ему, mens rea образуется не столько установлением реально наличествующего личного (или субъективного) морально порицаемого настроя ума деятеля, сколько приложением стандарта общества, представленного судьями, присяжными и адвокатами, к конкретным действиям человека. Иными словами, в рассматриваемое время «вопрос для судей заключался не в том, считал ли сам правонарушитель своё поведение правым либо же неправым, но в том, было ли оно правым либо же неправым в соответствии с принятыми взглядами времени». [278] Обвиняемый, принадлежавший к сообществу, считался разделяющим его взгляды, представления и ценности, и, бросая им вызов фактом совершения преступления, полагался морально испорченным субъектом настолько и постольку, насколько и поскольку любой другой был бы таковым в данной ситуации. На языке уголовного права, в свою очередь, это означало, что деяние, которое было бы в глазах общества морально упречным и, как следствие, содеянным со злым предумышлением, с намерением учинить фелонию и так далее, становилось таковым в приложении к любому данному индивиду независимо от его реальных личных намерений. Как справедливо отмечает Джеймс Ф. Стифен, в общем праве «учение о предумышлении превратилось в искусственный приём, с помощью которого судьи могли всякий случай смертоубийства признать смертным преступлением», поскольку «если они находили, что преступник достоин виселицы, то им только стоило сказать, что он действовал с предумышлением». [279]

278

Turner J.W.C. The Mental Element… P. 201.

279

Стифенъ Дж. Ф. Указ. соч. С. 57.

Доминирование моральной упречности в понимании mens rea обусловило также существование в английском уголовном праве средних веков примечательной концепции voluntas reputabitur pro facto (воля принимается вместо деяния), берущей свои истоки в каноническои доктрине греха [280] .

Согласно букве принципа voluntas reputabitur pro facto в его самом строгом виде, для осуждения лица достаточно одного намерения учинить преступное деяния, хотя бы к его реальному совершению и не было предпринято никаких шагов. Иначе говоря, виновный карается, пользуясь более привычным языком российской доктрины уголовного права, за обнаружение умысла или, прибегая к формулировкам англо-американской теории, при отсутствии так называемого «явного действия» (overt act) во исполнение преступного намерения.

280

Cp.: «Ego autem dico vobis: Omnis, qui viderit mulierem ad concupiscendum eam, iam mcechatus est eam in corde suo», Evangelium Secundum Matthaeum, V, 28 («Я же говорю вам: Всякий, кто осматривает женщину с желанием, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём», Евангелие от Маттфея, глава V, стих 28).