Меншиков
Шрифт:
Имущество Густава Бирона, как отмечалось выше, было оценено в 5696 рублей, а с торгов его продали за 13 963 рубля. Следовательно, купцы-эксперты, привлекаемые Канцелярией конфискации в качестве оценщиков, имели обыкновение проставлять на предметы, изъятые у опальных лиц, не реальные, а значительно заниженные цены. [435]
Иностранные ордена Меншикова без бриллиантов были отправлены в Иностранную коллегию, а часть русских – обрела новых владельцев. Орден святой Екатерины, изъятый у сына Александра Даниловича, царь отдал своей сестре Наталье Алексеевне, а орден Александра Невского, отобранный у пажа нареченной невесты, вручил фавориту Ивану Долгорукому. Прочие ордена с бриллиантами, принадлежавшие самому светлейшему и оцененные в 11 500 рублей, были употреблены в дом его императорского величества.
435
РГАДА,
Наиболее ценные предметы из меншиковских сокровищ Петр II подарил Наталье Алексеевне. В их числе упоминавшийся выше бриллиантовый складень, бриллиант к «прусской кавалерии», золотой пояс с пряжкой, усыпанной бриллиантами, и множество других украшений.
Использование остальных сокровищ связано с двумя событиями в царском доме: коронацией Петра II и смертью его сестры. По распоряжению Остермана серебряную посуду Меншикова весом около центнера передали «для убору ко гробу» царевны. [436] На изготовление короны использовали бриллианты, алмазы, изумруды, жемчуг. Их пришлось извлечь из пуговиц, портретов, запонок, петлиц, крестов. Общая их стоимость превышала 29 тысяч рублей.
436
РГАДА, Госархив, Разряд VI, д. 160, ч. 4, л. 32.
Все, что осталось от дележа, присвоила императрица Анна Иоанновна. Бывшая Курляндская герцогиня затребовала драгоценности на следующий же день по восшествии на престол. Доставленные в ее дворец предметы она, как написано в официальном документе, «пересматривать изволила и по пересмотру указала те вещи», на общую сумму в 22 872 рубля, оставить у себя. [437]
Покончив с описью драгоценностей и имущества, Плещеев приступил к допросам Меншикова. Ему надлежало выяснить связи Меншикова с шведским сенатором Дибеном, которому он якобы дал гарантию, «что со стороны российской ничего опасаться не надлежит, понеже власть в войске содержится у него в руках и наипаче, что тогда здоровье ее величества государыни императрицы зело в слабом состоянии и чает он, что век ее долго продлиться не может». Такое обещание Меншиков дал не бескорыстно. Шведский посол в Петербурге барон Цедеркрейц будто бы выдал Меншикову взятку в 5 тысяч червонных за информацию о внешнеполитических планах России по отношению к Швеции. [438]
437
РГАДА, ф. Сената, кн. 234, л. 391.
438
Нечаев В.Н. Следственные допросы кн. А.Д. Меншикова // Русский исторический журнал. Пг., 1922. Кн. 8. С. 115, 123.
Иными словами, у Верховного тайного совета было намерение обвинить Меншикова в государственной измене. Подозрение в измене покоилось на донесениях русского посланника в Стокгольме графа Головкина, сына канцлера.
В Петербурге были допрошены три секретаря Меншикова. Ни один из них не подтвердил обвинения: никаких писем, «противных ее императорского величества и Российской империи, в чужеземные государства и особливо в Швецию ни к кому не писали». Не удалось обнаружить следов преступной переписки и в опечатанной канцелярии Меншикова. [439] Остерман и Голицын признали убедительными показания взятых под стражу секретарей и распорядились освободить их. Осталось допросить самого Меншикова.
439
Там же. С. 118.
Плещеев вел допросы Меншикова в присутствии капитанов Мельгунова и Пырского. Обвиняемый, однако, категорически отрицал как получение взятки, так и действия, направленные против интересов России. [440]
Помимо официальных допросов, Плещеев вел с Меншиковым частные разговоры. Формально они якобы происходили с глазу на глаз, как непринужденный обмен мнениями, но их подслушивали заранее спрятавшиеся за ширмой капитан Пырский и подпоручик Ресин. Правда, всего им расслышать не удавалось,
440
Там же. С. 124.
441
Там же. С. 125; Овчинников Р.В. Крушение полудержавного властелина // Вопросы истории. 1970. № 9. С. 87—104.
Обвинение Меншикова в измене повисло в воздухе, улики на этот счет отсутствовали.
Плещеев допрашивал Меншикова и по поводу вымогательства им у герцога Голштинского 80 тысяч рублей. После смерти Екатерины герцога выдворили из России, причем перед отъездом он должен был получить 300 тысяч. Меншикову ставилось в вину, что он вынудил герцога из этой суммы выдать крупный куш в 80 тысяч якобы «за труды», то есть за хлопоты. В инструкции Плещееву действия Меншикова названы «дерзким вымогательством».
В этом обвинении налицо тоже передержка. Во-первых, деньги были выданы герцогу без участия (во всяком случае формального) Меншикова на основании завещания Екатерины и определения Верховного тайного совета, на заседании которого Меншиков, кстати, не присутствовал. Следовательно, он не мог претендовать на вознаграждение «за труды». Тем не менее деньги Меншиков все-таки получил, но совсем при иных обстоятельствах. Он заявил следователю, что герцог накануне отъезда сам подарил вотчины в Голштинии, оцениваемые в 100 тысяч рублей. От щедрого подарка светлейший не отказался, но пожелал взять его деньгами: 60 тысяч он получил наличными, а на 20 тысяч ему был выдан вексель. Мысль обвинить Меншикова в вымогательстве пришла герцогу после падения светлейшего, когда Верховный тайный совет обратился с призывом, чтобы все, кто имел к нему претензии, немедленно их предъявили.
В задачу Плещеева входило и расследование хищений Меншикова. О масштабе казнокрадства Меншикова среди иностранных дипломатов при русском дворе, как мы знаем, ходили невероятные слухи. Сумма начета, предъявленного Меншикову, равнялась 110 тысячам рублей, 1 тысячи ефимков и 100 червонным. Из этой суммы Меншиков признал обоснованными претензии казны только на 100 червонных. Остальной начет он оспаривал, причем на законных основаниях.
С какой целью Плещеев допрашивал Меншикова, в чем состоял практический смысл следствия, затеянного Верховным тайным советом четыре месяца спустя после события, обратившего всесильного вельможу в ссыльного?
Задача следствия состояла в том, чтобы доставить Верховному тайному совету необходимый материал для манифеста «О винах Меншикова»: надо было положить конец пересудам и обнародовать обвинения, убеждавшие всех как внутри страны, так и за ее пределами в том, что в Ранненбург отправлен государственный преступник, достойный самого сурового наказания.
Такой манифест от имени Петра II был подготовлен Остерманом. Французский посол Маньян доносил в Париж 9 сентября, в день падения Меншикова: «Каждую минуту ожидают появления манифеста по этому делу». [442] Но проходили дни, недели и даже месяцы, а манифест так и не увидел света. Его обнаружил два века спустя в ворохе архивных бумаг историк В. Н. Нечаев.
442
Cб. РИО. СПб., 1891. Т. 75. С. 88.
Что же удержало Верховный тайный совет удовлетворить любопытство современников?
Ответ на поставленный вопрос дает анализ проекта манифеста. Среди восьми «вин» Меншикова на первое место поставлен его произвол к лицам царствующей династии – Петру II и его бабке Евдокии Федоровне Лопухиной. Меншиков, сказано в проекте манифеста, «дерзнул нас принудить на публичный зговор к сочетанию нашему на дочере своей княжне Марье», а также «бабке нашей великой государыне Евдокии Федоровне чинил многие противности, которых в народ публично объявлять не надлежит». Все же одну «противность» составитель манифеста назвал: Меншиков не разрешил свидания царицы с внуком и заточил ее в Новодевичий монастырь в Москве.