Меншиков
Шрифт:
На генеральной консилии в Жолкве, куда в конце 1707 года прибыл Петр, было приговорено: боя с шведами до границы не принимать, задерживать противника всюду, где можно, изнурять его тревогами и действиями мелких партий на коммуникациях, особенно на бродах, в лесах и на речных переправах.
Был объявлен новый набор и приступлено к укреплению пограничных городов.
На всем протяжении «от Пскова через Смоленск до Черкасских городов и на двести верст поперек» приказано было создать «засечные» линии в лесистых краях и специальные укрепления на перекрестках важнейших дорог. Жителям этой полосы предлагалось приготовиться к выселению внутрь страны, а пока что объявлено, «чтоб к весне
В целях борьбы с шпионажем предложено всем иноземцам иметь поручителей, «а по ком поруки не будет», тех приказано было выслать «к городу Архангельску, и оттоль на кораблях, а ежели из мастеровых, по ком поруки не будет, послать в Казань».
На вероятных направлениях движения шведов Петр сосредоточил в 1708 году стотридцатипятитысячную группировку, Шереметев командовал всей пехотой, Меншиков — конницей.
Численно шведы были вдвое слабее, но иностранные наблюдатели в Москве считали, что «положение несчастного царя становится отчаянным». Так же оценивали сложившуюся обстановку и многие сподвижники Петра. Только сам он да верный Данилыч в эти грозные дни ожидания превосходят сами себя, они носятся, как буря, один из конца в конец России, другой — по укрепляемым городам Украины, везде неожиданно являются, все сами осматривают, проверяют. А своенравный, упрямый, непоследовательный Карл тем временем как бы нарочно предоставляет возможность Петру подготовиться к предстоящей решительной баталии.
Первая половина 1708 года была потеряна Карлом. После заключения Альтранштадтского мира он хотя и потянулся к северо-востоку, прошел снова всю Польшу и вступил в Литву, но там словно завяз в ее непроходимых болотах. А между тем край этот, вообще не отличающийся изобилием жизненных припасов, был вконец разорен многолетней войной. Шведская армия голодала. Напрасно приближенные Карла доказывали ему необходимость немедленного вторжения в русские земли; их рассуждения, что Петром давно забыто нарвское поражение, что вся Ингрия и Эстляндия уже заняты русскими, что, преследуя с таким упорством Августа и так усердно занимаясь устройством польских дел, он пренебрегает наведением порядков в своих собственных владениях, — все эти совершенно правильные доводы длительное время оставлялись королем без всякого внимания.
Наконец во второй половине года Карл выступил в направлении на Мстиславль. 7 июля 1708 года он вошел в Могилев, но здесь снова задержался на несколько недель, ожидая прибытия генерала Левенгаупта. которому было приказано собрать в Курляндии возможно большее количество продовольствия и. захватив присланное из Швеции боевое снаряжение и припасы, идти к Могилеву, на соединение с главными силами шведской армии.
Петр по-прежнему уклонялся от решительного сражения, так как «искание генерального боя, — считал, — суть опасно — в единый час все ниспровержено; того для лучше здоровое отступление, нежели безмерный газард». [18]
18
Газард — риск, азарт.
Левенгаупт двигался очень медленно. Карл не мог его ждать, стоя на месте, — армия голодала, ее, кроме того, сильно тревожили русские части и отряды партизан, беспрерывно нападающие на подразделения шведского войска. Трудности день ото дня возрастали. Все заставляло короля торопиться со своим выступлением. До подхода Левенгаупта он не собирался давать генерального сражения русским. Только после присоединения к своим войскам корпуса Левенгаупта он рассчитывал выбрать позицию, где можно будет
И Карл круто поворачивает на юг.
— Дьявол его сюда несет! — воскликнул Мазепа, узнав об этом движении.
Гетман отлично понимал, что вместе с шведским войском или даже ранее его вступит на Украину и русская армия, а тогда попробуй-ка подними простых казаков и поспольство, крестьянство, на восстание против царя.
Гетман рассчитывал на другое и… просчитался.
Просчитался и Карл, решив, что ему придется сражаться только с армией Петра.
«Мы, — записал Адлерфельд, шведский историк, постоянно находившийся при короле, — неожиданно очутились в необходимости постоянно драться, как с неприятелем, с жителями того края, куда мы вошли».
Народ поднялся.
С таким ожесточенным сопротивлением Карл, привыкший до этого к животной трусости бюргеров и раболепству продажной шляхты, столкнулся впервые. Крестьяне прятали от шведов продовольствие или уничтожали его, истребляли неприятельских фуражиров, жгли хаты, в которых размещались вражеские солдаты. Шведы изголодались, обносились изболелись. Дух армии падал.
А Петр тем временем подготовил Карлу новый сюрприз: он решил разбить Левенгаупта. Выступив из Риги с шестнадцатитысячным корпусом и громадным обозом в 7 тысяч повозок, шведский генерал уже подходил к Днепру. Две реки отделяли его от главных сил шведской армии — Днепр и Сож, — а между ними стояла русская армия.
На консилии — Петр, Меншиков. Шереметев — было решено: Шереметеву с главными силами следовать на Рославль, Почеп, с целью предотвратить возможность прорыва шведов на Брянск; против Левенгаупта выделить летучий корпус, или «Корволант», как его назвал Петр, — 7 тысяч конницы и 5 тысяч пехоты на лошадях, командование которым государь берет на себя. Меншикову было поручено: «Идти вперед с довольным войском для наблюдения его, Левенгаупта, движения».
9 сентября Петр предупредил Меншикова:
— К ночи у тебя все должно быть готово, подогнано, починено, запасено… Ночью, — пояснял, — тебе выступать. Я с корволантом следом за тобой, тронусь одиннадцатого.
Драгуны Меншикова укладывались спать так, чтобы вскочить, подтянуть снаряжение, разобрать оружие и… седлать лошадей. Меншикову постелили во дворе, под навесом, в широких санях. В избе блохи. Кусают, будто со всего света собрались в одно место.
Но ему и во дворе не спалось.
В деревне, казалось, стояла какая-то необычная тишина, будто все притаилось и ждет чего-то… Только сад за плетнем словно вздрагивал, когда по нему пробегал порывистый ветерок, и шумел уже по-осеннему холодно, да порой с коротким стуком падало в сухую некось спелое яблоко. Думалось: «Все созрело!» Представлялось, как все сохнет, роняет спелые зерна: крапива, белена, репья, подсвекольник… Летели минуты, часы, а глаза хоть коли.
«Государь, поди, тоже не спит, — думал, ворочаясь, Меншиков. — Ежели так, то придет…»
Потом решил:
«Все равно теперь не заснешь…»
Встал, накинул кафтан, пошел «на зады».
В большом сарае, скудно освещенном сальной свечой, вставленной в железный фонарь, вдоль стен сложена солома, на ней в ряд, накрытые попонами, кафтанами, чем попало, спали офицеры Меншикова. Сон их был спокоен и, видимо, так заразительно сладок, что дежурный офицер, прапорщик Сумбатов, чтобы не заснуть, то и дело полоскал руки в конском ведре и тер ими щеки.