Меншиков
Шрифт:
И Меншиков принялся «вершить все дела». С купцами. 6оярами-«бородачами» был он строг, с равными себе — скор и находчив на твердое слово, с непокорными — краток и беспощаден. За великую честь считали вельможи принять его, угостить. Но приглашения Александр Данилович принимал разборчиво, весьма редко, у себя же в доме компании не водил.
Почти все залы своего обширного петербургского дворца Меншиков отвел под канцелярии своих управителей, комиссаров, доверенных. С утра до темна возле широченного подъезда меншиковского дворца отстаивались кареты начальных людей, ведавших государственными
— Командует всем государством! — перешептывались сановники, кивая на двери генерал-губернаторского кабинета.
И Александр Данилович действительно, сам неутомимо трудясь, не давал никому ни покоя, ни спуску: одним поставщикам-исполнителям он напоминал о сроках, предупреждал, что о медлительности их принужден будет донести государю; другим — что навлекут они на себя за неисправление гнев государя; иных наказывал сам, а усердных исполнителей щедро благодарил. И обо всех делах он аккуратно и очень подробно доносил государю.
Частенько писал Данилыч Петру и о «бесценном сокровище, о своем дражайшем хозяине» — царевиче Петре Петровиче, зная, что такие весточки очень желанны для любящего отца «Государь-царевич за лучшую забаву ныне изволит употреблять экзерцицию солдатскую, — писал Петру Меншиков. — чего ради караульные бомбардирской роты непрестанно в большой палате перед Его Высочеством оную экзерцицию отправляют и правда, что хотя он сие изволит чинить по своей должности сержантской, однакож зело из того изволит тешиться. Речи же его: „папа, мама, солдат“».
Читая и перечитывая такие письма Данилыча по многу раз вслух, Петр млел, восторженно переглядывался с Екатериной.
— Совсем разбойником стал! — с ласковой грустью говорил о своем ненаглядном Петрушеньке. восхищаясь даже его недостатками.
Постройки в Петербурге. Кроншлоте, Ревеле шли успешно, и Петр снова начинает ласкать своего Данилыча — осведомляется в каждом письме о его здоровье, присылает из Данцига фунт табаку… Александр Данилович теперь мог отвечать на эту ласку только почтительными письмами:
«Зело соболезную что, Ваше Величество в прямое состояние здоровья своего еще не пришел. Что же о моей скорби, и оная с помощью божией, почитаю, миновалась».
Сенат, представляющий «особу и власть царского величества», еще во многом походил на старую боярскую думу, и Александр Данилович, вопреки наказам Петра, частенько «делал выходки» против медлительности, нераспорядительности этого нового учреждения.
Как-то на свадьбе у одного гвардейского офицера голландский резидент Деби спросил Меншикова, решен ли вопрос о хлебной пошлине. Меншиков ответил:
«Сенаторы не оканчивают никакого дела, проводят время в пустяках».
В июле 1716 года адмирал Апраксин, находясь в Финляндии, написал отчаянное письмо в Петербург, донося сенату, что войско его погибает от голода и что если ему сейчас же не пришлют припасов, то он возвратится назад.
Меншиков не преминул горячо упрекнуть господ сенаторов в нерадении.
Поднялся сильный шум.
— В казне нет денег! Все источники доходов исчерпаны!.. Нельзя же требовать от нас невозможного!..
— Нет! — возражал им Меншиков. — Вся причина в том, что вы, господа, забыли о государственных интересах. Статочное ли дело, чтобы
— Как ты смеешь так говорить! — вспылил князь Голицын. — Забыл, что сенат представляет особу самого государя!
А Яков Долгорукий — так тот даже сдернул парик со своей плешивой сияющей головы и, прытко вскочив, широко разевая рот, полный неровных зубов, закричал:
— Мы имеем власть посадить тебя под арест!
— Ну и псы! — задумчиво и серьезно сказал Александр Данилович, словно он был в сенате один. Вышел и… приказал:
— Забрать сейчас же из купеческих магазинов армейского провианта на двести тысяч рублей!
И только пыль — пахучая, хлебная — заклубилась над морскими причалами, когда на них начали сваливать густо подвозимый из магазинов припас.
— Грузить на суда и немедля гнать в Або! — сурово и твердо командовал Меншиков. лично руководивший отгрузкой припасов.
Поступок противозаконный, но мог ли Петр осудить Данилыча за такое самоуправство, после того, как выяснилось, что этим он действительно спас целую армию?
Адмирал Апраксин по возвращении в Петербург так и донес государю, что «ежели бы не было здесь светлейшего, в делах могли бы быть великие помешательства».
«Поручил государь сенату устройство каналов, — размышлял Меншиков, — и… шабаш!.. Все дело остановилось! Во-от дельцы! На Тверском канале каменную слюзу песком завалило… Теперь следствие нарядили, будут бумаги писать…»
Александр Данилович отлично знал, как близко к сердцу принимал такие работы Петр, смотревший на Россию как на посредницу в торговле между Европой и Азией, давно мечтавший соединить Каспийское море с Балтийским. Сколько раз делился он с Александром Даниловичем этой своей сокровенной думой: «Соединить Волгу с Невой! Сколь это важно для Петербурга!»
И нужно было видеть при этом, как внутренний горячий порыв стремительно поднимал этого крайне усталого и. видимо, тяжело больного гиганта.
«А бородачи, — зло думал Данилыч, — считают: „Рыть каналы — идти против бога“. Дядя [36] — тот прямо говорит: „Отцы и деды наши мудросплетением не занимались, рек вспять не пускали, зато содержали православную веру в чистоте от плевелоучений бесовских“.
— Сена-аторы! — сокрушался Данилыч, отчетливо сознавая, что, кроме названия, еще ох как мало нового у этих представителей нового детища государя. — Вот таким и толкуй о пользе артерий торговых для государства! Да у таких не то что каналы, всю Россию илом затянет! И тогда они оправдания сыщут! „Мы-де, скажут, старе-то позабыли, а нового как следует перенять не успели и, став не похожими на себя, не сделались тем, чем быть хотели. Кого же тут винить?“ Есть сенаторы, что и так говорят!.. Не-ет. пусть уж меня как хотят поносят такие, жалуются на меня государю, — решил Александр Данилович, — а в это дело надо самому влезать с головой. Сенат не толкать — добра не видать!
36
Яков Федорович Долгорукий, сенатор. Петр прозвал его «Дядей».