Мент поганый

Леонов Николай Иванович

– Конечно, правильно. – Мельник понимал, что пить не следует, однако выпил.

Гуров потянулся в кресле, довольно зевнул. «И откуда ты знаешь, что я полковник и сыщик в авторитете? Ты и узнал о моем существовании лишь несколько часов назад. Значит, ты у кого-то спросил, мол, кто такой Гуров Лев Иванович. Ты кому-то позвонил, и тебе ответили, причем сразу же. Из номера ты не звонил. Так откуда? Может, в машине есть телефон? Что же это я не взглянул, есть ли там аппарат, когда я спрятал пистолеты. Сыщик называется. Накладка, но важно другое: если он действительно

навел обо мне справку, значит, у него имеется компьютер с банком данных. А это, значит, не слухи, не агентурный бред, значит, такая картотека у Мельника имеется, и я прибыл сюда не напрасно. Поздравляю вас, полковник и сыщик в авторитете, вам остался сущий пустяк: выяснить, где находится компьютер, и суметь его обезвредить».

Гуров открыл глаза, резко поднялся.

– Есть конкретное предложение.

– Какое?

– Выпить кофе, Георгий Акимович. Не мечтать о золоте Азефа, наплевать на Париж с Эйфелевой башни и решить, как нам жить дальше.

Труп Людмилы Заслоновой завернули в плащ и уложили в багажник. Сначала хотели усадить в салоне, но тело заваливалось и могло привлечь внимание гаишников, а сесть рядом, обнять «даму» и изображать любовь ни один из охранников не захотел. Так и засунули Аварию в багажник, пришлось запаску переложить в салон, иначе не помещалась.

Степан вел «Волгу» осторожно, словно вез не коченеющий труп, а нечто хрупкое. Мельник, провожая, приказал избавиться от тела и быстро вернуться. Известно, что отдавать команды легче, чем их выполнять, и непонятно, почему командующие получают материальных благ больше, чем исполнители. Приказать избавиться от трупа и от этого трупа действительно избавиться – вещи несоизмеримые. Когда у тебя на руках покойник, то окружающий мир видится несколько иначе. Взять хотя бы загородное шоссе в будний день около девяти вечера. Прошелестит одинокий «жигуленок», фыркнет непотребно-кособокий автобус – и никого, и тишина. Так-то оно так, но если ты остановился на обочине и присел по нужде, в тот же миг откуда-то фары засверкают, освещая обочину и тебя на ней. И коли ты действительно по малой нужде, так что же делать, отвернулся и стерпел. А если тебе труп из багажника надо вытащить, через кювет его переправить и хотя бы метров на тридцать отволочь?

Степан и Толик отъехали от резиденции километров на пятнадцать, не встретив ни одной проселочной дороги. Еще немного – и пост ГАИ. Тихо на шоссе, подслеповато, охранники машину остановили, вышли, оглянулись, только багажник начали открывать, будто кто команду дал – все изменилось. За поворотом загрохотал грузовик, которого здесь вообще не должно оказаться – въезд запрещен, какая-то иномарка ударила фарами метров со ста и покатила, ослепляя. Фонари, которые только что еле тлели, открыли свои поганые глазищи, и уже не тихая шоссейка, а прямо-таки взлетно-посадочная полоса в Шереметьево-2.

Охранники матюгнулись и юркнули в «Волгу».

Инспектор ГАИ лейтенант Петр Шмаров, сидя в патрульных «Жигулях», подозрительно разглядывал бутерброд с колбасой,

решая извечную проблему: съесть сейчас, или попозже, или вообще не рисковать. Когда лейтенант делал этот бутерброд днем, то колбаса вроде бы была колбасой и даже нормально пахла. Сейчас же, извлеченная из кармана плаща, она проявила свою сущность, промочила хлеб, расползлась по газете и тоже пахла, но иначе и на съедобный продукт походила мало.

Дремавший на заднем сиденье сержант открыл глаза, глянул из-за плеча и правильно оценил ситуацию.

– Ее нельзя в кармане держать, положь, старшой, пусть проветрится, а мы как раз оголодаем в меру. Я там в багажнике пару пива припрятал, охламундим за милую душу.

Инспектор хотел спросить, где напарник добыл пиво, но не успел, заработала рация.

– Второй, Второй, я Первый! Как слышите?

Лейтенант отложил бутерброд, щелкнул тумблером.

– Василий Степанович, слышу хорошо.

– Второй! Мать твою! Как отвечаешь? – Динамик хрюкнул возмущенно и неожиданно заговорил человеческим голосом: – Петр, это Каюмов. Давай соберись, парень. С пятьдесят шестого километра сейчас в Москву поедет «ГАЗ-2410», госзнак ММЛ 16–84. В «Волге» двое мужчин, оба вооружены. Как понял?

– Понял. – Голос у лейтенанта куда-то пропал, он натужно откашлялся и повторил: – Первый, я вас понял!

– Чего ты понял? – Динамик вздохнул. – Значит, «Волгу» пропусти на Москву, держи дистанцию, убери фары и, пока на двадцать восьмом ее светофор не остановит, не приближайся.

– А если они на тридцать седьмом на проселочную свернут? – спросил лейтенант.

– Мы сейчас туда подошлем! Как увидишь объект, сообщи.

Лейтенант включил зажигание, движок, как обычно, троил. Лейтенант нажал на газ, мотор заработал нормально.

– А чего делать-то, чего делать? – забормотал сержант.

– Чего делать! – передразнил инспектор. – Готовься стать героем.

– Или покойником. – Сержант никак не мог расстегнуть кобуру и достать оружие. – Я и стрелял-то два раза в жизни.

– Стрелять не положено. – Лейтенант вглядывался в убегающую темень шоссе. – Нам разрешают только отстреливаться.

– Петр… Петр… – заговорил динамик. – Ты их видишь?

– Ни черта я не вижу, – ответил лейтенант, и в этот момент вдалеке мазнул слабый свет фар, через несколько секунд стало ясно, что приближается «Волга». – Разуй глаза, номер смотри. – Лейтенант чуть продвинул «жигуленок», выехал с обочины на шоссе.

– А чего делать? – вновь повторил сержант.

– Заткнись, на номер гляди!

«Волга» ехала медленно, не больше шестидесяти, и лейтенант понял, что это та самая, которую они и ждут.

– А они дрейфят, смотри, как ползут, – обрадованно сказал лейтенант.

– Так ты скажи, скажи. – Сержант схватил инспектора за плечо и указал на рацию, которая, словно услыша, ожила:

– Петр, что у тебя?

Черная «Волга» проехала мимо патрульной машины, лейтенант рассмотрел номер и сообщил:

– Она! Ползет на Москву.

– Не лезь, помни, что я тебе приказал, держись подальше.