Мент
Шрифт:
— Эй, Магомед, ты меня слышишь? — спросил Лысый. Джабраилов поднял на него глаза. В них не было страха. Это Зверев понял точно. Как всякий опытный опер, он быстро улавливал страх, неуверенность, слабинку в собеседнике. Джабраилов определенно не боялся. Мокрые седые волосы свисали неопрятными прядями, но это нисколько не портило красивое лицо с волевыми чертами.
— Ты кто? — спросил Джабраилов.
— Визитные карточки я — уж извини — забыл на рояле. Но это не важно. Я за долгом пришел, Магомед.
Дагестанец попытался встать, его качнуло.
Тогда он на чертвереньках дополз до
— Я тебя не знаю, — сказал Магомед. — Какой долг?
— Э-э, друг… Так дела не делают. Спирт ты взял, денег не заплатил, а теперь спрашиваешь: какой долг? Ты меня удивляешь, Магомед.
Кент коротко хохотнул, высоко подбросил и ловко поймал дубинку. Дагестанец молчал, Угрюмо рассматривал пятерых мужчин.
— Ну, сообразил? — спросил Лысый.
— Я никому не должен. А спирт арестовали менты.
— Нет, ты, видимо, не понимаешь, Магомед, — негромко сказал Лысый. — Мы же не просто так пришли, нас прислал Эдик.
Джабраилов быстро взглянул на Лысого и отвел глаза. Эдиком звали его ростовского партнера.
— Он сильно на тебя обиделся, Магомед… Работать больше с тобой не будет. Но сейчас разговор не об этом. Сейчас другая тема: нужно-расплатиться за предыдущую партию. Понятно?
— Ее конфисковали, — твердо сказал Джабраилов. — Вы же знаете, что…
— Хватит! — перебил Зверев. — Ты за кого нас держишь? Думаешь, мы поверим в ту байку, что наплели ты и твой большой мент? Весь спирт поступил по адресу. Хочешь знать номера накладных?
— Давайте позвоним Эдику, — выдавил дагестанец. Он уже осознал всю серьезность своего положения.
— Да он с тобой и разговаривать не будет… кто же с крысой-то будет тему тереть? — с издевкой произнес Лысый. Кент погано улыбнулся, снова подбросил дубинку.
— Кошмана… Кошмана давайте спросим, — ответил Магомед и вытер лоб мокрым рукавом пальто. На лбу остался грязный след.
— С Кошмана тоже спросим, — ответил Сашка. — А пока разговор с тобой. Слушай сюда… Спирт на лакокрасочный поступил. Номера накладных С 349, С 350, СГ 314. Понял? Ты думал — мы такие доверчивые? Мы проверили… Арест груза — туфта, инсценировка. Это мы тоже проверили. Весь шухер во Мге организовал твой кореш ментовский Паша. Да еще вот этот конь… Так?
Сашка сунул в лицо Джабраилову фотографию, на которой тот разговаривал с неизвестным. Это был блеф, но интуиция оперативника подсказывала — все так. По реакции Джабраилова он понял: попал в цвет, человек на фото — подручный Тихорецкого. Возможно, по прозвищу Музыкант, возможно — офицер милиции.
— Значит — так, — сказал Зверев. — Продолжаю: производство на твоих точках — во Всеволожске и в Гатчине — не останавливалось ни на один день. И это мы проверили. Никаких перебоев с поставками не было. Ну, что ты теперь скажешь, Магомед?
— Дайте закурить, — сказал Джабраилов.
— Кури, — ответил Сашка и протянул сигареты. Дагестанец вытащил одну из мятой пачки, прикурил от своей зажигалки.
— Я отдам бабки, — сказал после паузы водочный король, выпуская струйку голубоватого дыма. — Сколько?
— Хороший вопрос, — заметил Лысый с иронией. — Всю сумму плюс пять-десять процентов штрафных.
— Сразу все мне не отдать. Вы понимаете?
— Чего не понять? Зарплату задерживают: инфляция… на хлеб не хватает.
Джабраилов сделал пару затяжек, бросил и затоптал ногой сигарету. Он очень скверно себя чувствовал: от удара дубинкой кружилась голова. Еще хуже было моральное состояние. Он был умен и опытен, понимал: деньги — самая малая цена, которая возможна. В принципе, его могли убить или продать в рабство… Он не боялся этого. Больно было от того, что придется отдавать деньги, предназначенные для Мириам. И отдавать придется втрое больше, чем заработано. Понятно, что инициатор аферы — полковник Павел Сергеевич Тихорецкий — не вернет ни цента. Крайним оказался он, Магомед Джабраилов, а в конечном итоге — Мириам.
— Ну? — прервал его размышления чей-то голос. Чей, он не определил.
— Сейчас смогу отдать только половину.
— Дуру-то не гони, — сказал Лысый, — не такой ты у нас и бедный.
— Правду говорю. Что есть — все отдам, остальное через месяц.
Лысый кивнул Звереву. Вдвоем они отошли в сторону, закурили, посовещались несколько минут. Боевики и Магомед дожидались их решения. Магомед стоял, привалившись к мешкам с импортным песком. Он думал сейчас только о том, чтобы не упасть. Хотелось лечь, прикрыть глаза… Но он не мог показывать свою слабость перед этими людьми. Вспыхивали в полумраке огоньки сигарет Лысого и Зверева. Они о чем-то тихо говорили. Слов было не слышно, но Магомед Джабраилов отлично понимал: сейчас эти двое решают его судьбу. По крайней мере на тот срок, пока они не получат деньги.
Сигареты потухли, Сашка и Лысый подошли к дагестанцу.
— Ну ладно, Магомед, — сказал Сашка. — Сколько можешь отдать сейчас?
— Сто тридцать тонн… может — сто сорок.
— А может и двести, — подхватил Лысый. — Не так ли?
— Нет, — отрицательно качнул головой Магомед, — столько нет. Дайте месяц, я соберу.
Перед глазами расплывались оранжево-желтые пятна, лица своих мучителей он видел плохо. Он держался уже из последних сил.
— Неделя, — сказал голос из желтой пелены. — Неделя, Магомед. Дальше — счетчик. Понимаешь?
Он показал веками: понимаю. В воздух взлетела самодельная дубинка Кента. Зловещий черный кусок шланга, вращаясь, взлетел под потолок… Он взлетел над пожилым, почти теряющим сознанием человеком в мокром кашемировом пальто, над бандитами, над оперуполномоченным двадцать седьмого отделения милиции Александром Зверевым.
Полет этого грубого куска шланга продолжался долго. Невероятно долго. Зверев смотрел на него не отрываясь. Он смотрел на черный, с синей изолентой обрубок и понял вдруг, что больше у него нет права сказать про себя: я опер УР. Я — мент.