Меня нашли в воронке
Шрифт:
– Пойдем?
– Пойдем! Интересно, сколько мы положили?
– Одного точно! Который ногами раскинул. Больше не видел.
– Эх, покурить, бы!
– Ты ж не куришь?
– Сейчас можно…
Два бойца со штыками наперевес бросились навстречу кустам, в которых лежали эсэсовцы. Добежать, конечно, не успели…
– Погоди, Василич… Куда бежим-то? Да стой ты, скотина датская!
– Леонидыч дал тумака связанному штурмбанфюреру, который только-только пришел в себя. Пилотка, забитая ему в рот кляпом, медленно окрашивалась кровью из разбитого носа. Из ушей тоже скатывались красные струйки,
– Куда, куда… Темнеть где-то через час будет? Значит к передовой. И сразу на прорыв. Германцы нас там в последнюю очередь искать будут.
– Не факт, Василич! Подумают разведка и…
– А в тылу эсэс гуляет!
– сказал Еж.
– Мужики, а Юра-то где? И этот… философ с Пашей-десантником?
– спросила Маринка. А Рита уже все поняла и только прикусила нижнюю губу.
Вместо ответа дед посмотрел на Марину, потом похлопал ее по плечу:
– Пошли, девочка! Самое главное у тебя сейчас впереди. А все остальное… Потом все остальное! Таругин! Немца тащи, твоя очередь! Вперед!
– На передовую все-таки?
– засомневался на ходу уже Леонидыч. Хотя дед ему, вроде бы и сдал, командование, но летчик понимал, что авторитет унтер-офицера гораздо выше, и потому, даже с удовольствием, следовал за ним.
– Володя, если мы сейчас в тыл рванем - то уже не выберемся отсюда. Никогда и ни за что!
– проговорил дед уже на бегу, тяжело дыша.
К краю леса выскочили, когда начало темнеть. Передовая успокоилась - наши уже не долбили по высотке и фашисты тоже сидели тихо. То ли ужинали по режиму дня, то ли просто не решались дразнить наших лишними передвижениями.
– Лежим, не шумим и внимательно слушаем!
– Есть, - отозвался политрук, тащивший немца последние пятнадцать минут.
– Лежим и слушаем…
– Тихо-то как… - после паузы сказал Еж.
– Еж! Ты чего? Какая тишина?
– спросила Маринка.
– Пулеметы, вон долбят вовсю…
– Это тишина, Марин… Лех! Вини!
– М?
– подал тот голос.
– А ты чего гитару с собой не захватил?
– Епметь… Вот еще гитары мне сейчас не хватает, - погладил Вини винтовку.
– Жалко… Спел бы. Вон звезды уже, видишь?
– Еж, ты пьян, что ли? Какая гитара, какие звезды?
– Песню хочется… Лех, спой, а?
– Еж!
– после паузы сказал Вини.
– Иди-ка ты на х… на хутор. Бабочек ловить.
– Заткнитесь оба, а?
– подал голос политрук., но дед перебил его:
– А стихи знаешь?
– Не… Только песни… Я блюзы пою.
– Чаво?
– Ну, блюз это такая песня… Когда все плохо, на душе кошки скребут и поговорить не с кем.
Дед почесал бороду:
– Молитва, что ли?
– А?
– не понял Вини.
– Когда плохо в теле - лечатся, когда на душе молятся. А поют - когда весело. Али нет?
– Хм… А вот так, если:
Над весенней землей тлеет дня пелена…Здесь полвека назад рыла землю война.Здесь полвека назад балом правила смерть.Как безумный художник красит кровью мольберт.Вот в воронке лежат - кости русских солдат.ИДед помолчал. А потом сказал:
– Так молитва и есть… Стихи хорошие. Сердцем писал…
– Это не я, - ответил Вини, - Друг у меня написал. Тошка Сизов. Я не умею так…
В ответ засмеялся Леонидыч:
– Ну, надо же! Лежим тут… В сорок втором, на небо смотрим, пулеметы… Кто бы знать мог… Лешка Винокуров стихи читает! Обалдеть!
– Я аптечку потеряла… - вдруг грустно сказала Рита.
– Ну, блин!
– ругнулся Еж - А вдруг у меня живот схватит?
– Немцам тебя отдадим тогда… В качестве биологического оружия.
– Да иди ты, товарищ младший политрук…
– Чтоооо?
– Ой, это не ты, что ли, Долгих сказал?
Леонидыч засмеялся, а потом спросил доктора:
– Валер, а ты куда смотрел?
Тот виновато развел руками, мол, не доследил… Некогда было.
– Кончайте базлать! Разорались на весь лес. Таругин!
– Я, товарищ командир…
– Вытащи этому…
– Метису!
– встрял Еж.
– Чего?
– Ну метис… Как у Майн Рида - ни то ни се. Русский датчанин на службе Германии. Смешно же!
– Все бы тебе ржать только… - Танкист вытащи кляп, спросить хочу.
Таругин вытащил пилотку вместе с выбитым, вернее вбитым в рот Шальберга зубом.
Фон немедленно закашлял кровью.
– Не перхай, не перхай… - примирительно сказал дед.
– Чего-то перхаешь-то?
– Что?
– выговорил с трудом фон Шальберг.
– Я вас не понимать…
– Не кашляй, говорю, на весь лес, а то остатки зубов в горло вобью.
– Я помогу!
– Ежина, ты когда молчать научишь свой рот, а?
– У нас демократия или чего?
И тут же получил кулаком под нос от Леонидыча.
Дед на Ежа не обратил ни какого внимания, впрочем, как обычно:
– Константин Федорович?
– Ich fertee niht!
– Ишь чего… Не понимает он…
– Кирьян Василич! Дай-ка я попробую, - неожиданно подал голос Таругин.
– Давай!
– Слышь ты… Костя фон Шальбург…
– Ich fertee niht!
– Да мне это… Девочки, ушки! Малоебучий фактор - ферштеешь ты или нет. Сейчас мы тебя тащить будем. Через нейтралку, понял? А при любой попытке малейшего сопротивления тебя будем мало-мало резать. С ушей начнем, яйцами продолжим. Не смертельно, но очень болезненно и… И безперспективно для будущего? Усек?