Меня спасла слеза. Реальная история о хрупкости жизни и о том, что любовь способна творить чудеса
Шрифт:
Страдание — это одинокий опыт. Им нельзя поделиться. В моем случае этот принцип кажется еще более правильным. То, что я ощутила, мне действительно кажется неописуемым.
У психолога другое мнение.
Она подталкивает меня, заставляет.
— Расскажите мне этот эпизод еще раз!
— О нет, об этом я вам уже рассказывала! Вы знаете его наизусть.
И каждую неделю я возвращаюсь в ее кабинет на третий этаж. Знаю, что она права, что я должна выйти из всего этого. Я не должна хранить все в себе.
Я приношу мою зеленую тетрадь. Читаю психологу отрывки из нее. Она хотя бы не смеется над моим желанием писать. Напротив, она опасается, что я откажусь
Мари-Тереза приводит мне веский аргумент:
— Конечно, написать об этом важно для вас. Но это важно и для тех, кто находится в таком же положении или окажется в нем. Главное, не останавливайтесь!
23 декабря я совершаю усилие, которое мне кажется замечательным: тридцать минут на велотренажере. На следующий день я получаю право вернуться домой. Наконец-то… Самая роскошная больничная палата никогда не сравнится с комфортом собственного дома.
Глядя на календарь, я констатирую факт: в начале и в конце моей болезни два больших праздника, национальный и религиозный. Я оставила дом накануне 14 июля и возвращаюсь туда накануне Рождества.
Глава 32. Здравствуй, весна!
— Хорошего и счастливого года!
— И особенно здоровья!
Они над этим смеются! Да, я думаю, что над этим теперь можно шутить! Пожелания на 2010 год? Они уже исполнились, потому что я вернулась.
Я дома в «увольнительной» на Новый год. В такой же увольнительной я была здесь и на Рождество. Тогда я встретилась со всей моей маленькой семьей: мужем, дочкой, зятем, внучками. Мы открывали пакеты с подарками, но моими подарками были они сами. Эмоции невероятные. Теперь я точно знаю: у себя дома, рядом с родными и есть настоящая жизнь.
Суббота 30 января — большой день. Я окончательно возвращаюсь домой. Мне трудно это осознать. В Клемансо я стану возвращаться только в «дневной стационар», три дня в неделю в течение двух месяцев. Рэй плачет от радости. Можно быть крепким и чувствительным, в этом нет никакого несоответствия. Он готовит для меня праздничную трапезу. Подумать только: еще совсем недавно моей пищей была не поддающаяся идентификации субстанция, попадавшая в меня через трубочку помимо моей воли. И теперь я снова открываю для себя романтику ужина на двоих. Да, настоящая жизнь возвращается!
Я поднялась из ада. Поначалу я была всего лишь разумом, заключенным в тюрьму. Потом всего лишь парализованным телом. И вот я снова аноним среди толпы. Я вернулась в общество обычных людей.
В первые ночи Рэй просыпается и наблюдает, как я сплю рядом с ним. Он хочет убедиться в том, что я дышу ровно. Случается, что сила его внимания будит и меня. Я удивляюсь, мы шутим и снова засыпаем, счастливые от того, что мы снова вместе, днями и ночами.
19 марта кинезиотерапевт Жан-Мари сопровождает меня в город. Он называет это «педагогическим визитом». Он позволяет мне действовать, сам только наблюдает. Жан-Мари держится на значительном расстоянии, чтобы у меня не возникало желания уцепиться за его руку. Мы садимся в трамвай, идем по рынку на площади Бролье, в тени импозантной архитектуры оперы и городской ратуши. Я немного нервничаю, но он видит только положительные моменты.
В другой день я впервые выхожу одна в городскую сутолоку. Счастливая и боязливая. Я очень быстро устаю, препятствия накапливаются, сигналы машин заставляют меня подпрыгивать. Но на этот раз я могу сказать откровенно, не боясь солгать себе самой: я спасена.
Именно тогда, посреди бурлящего города на
Я совершила его, это необыкновенное возвращение к жизни. Я поднялась из ада. Поначалу я была всего лишь разумом, заключенным в тюрьму. Потом всего лишь парализованным телом. И вот я снова аноним среди толпы. Я вернулась в общество обычных людей. Замурованная заживо, вернулась в настоящую жизнь. В конце жизни маленькая старушка превратилась не в молодую девушку, а в пятидесятилетнюю женщину (почти нормальную).
Погода прекрасная, деревья покрываются красивой нежной зеленью.
Я чувствую себя как узница, которая выходит на волю из ворот тюрьмы. У воздуха совершенно другой вкус, он пьянит. Я доставляю себе удовольствие и покупаю кое-что. Я покупаю шоколад для Рэя. Я стараюсь выглядеть совершенно естественно, когда открываю бумажник, когда протягиваю руку и беру пакет, который подает продавщица. Небо огромное, ветер выметает все дурные мысли. Он щекочет мне лицо, заставляя улыбнуться.
Еще одна символическая дата, и поверьте мне, я это не нарочно. Сегодня 20 марта. Первый день весны [9] .
Глава 33. От конца к началу
Ноябрь 2010 года
Мысленно я преодолела сотни километров, оставаясь прикованной к больничной кровати долгие месяцы.
Потом я научилась совершать неимоверное усилие, чтобы сдвинуть на несколько сантиметров мою руку.
9
Французы отмечают начало весны 20 марта.
Потом я попробовала покачаться на столе для вертикализации, чтобы заставить улыбнуться медсестер и показать, как я счастлива тем, что стою.
Потом я отправилась штурмовать обеззараженные коридоры, согнутая, неповоротливая, дрожащая, с непостоянной энергией старушки.
И вот теперь я танцую, как новобрачная! Я вальсирую с моим любимым в танцевальном зале круизного теплохода, курсирующего по Нилу. Пирамиды, сфинксы, базары, пустыня… Мы далеко от Страсбурга, и болезнь осталась позади. Каждый день мы, словно гурманы, наслаждаемся поданным нам блюдом из солнца, истории и экзотики. Каждый вечер мы с Рэем танцуем, анонимная пара среди десятков других.
Это недельное путешествие — подарок Рэю на день рождения. Но на легендарной реке у ворот Востока мы празднуем еще и конец невероятной истории. И начало новой. Более банальной, я надеюсь, и несравнимо более прекрасной.
Мы далеко от Страсбурга, и болезнь осталась позади. Каждый день мы, словно гурманы, наслаждаемся поданным нам блюдом из солнца, истории и экзотики.
Музыка безумствует, я поворачиваюсь, у меня кружится голова, и Рэй удерживает меня. Его объятия — это страховка от любого риска. Я могла бы внушить себе, что неуверенность моих шагов связана с вращением, качкой, с опьянением от счастья. Всегда непрочное равновесие танца позволило бы забыть о неустойчивости моего тела, все еще немного неловкого, нерешительного. Я сохранила стройность, но вынуждена признать реальность: какая же я тяжелая! Рэй на это не жалуется, он улыбается, шутит. Как же он волнуется!