Меня убил скотина Пелл
Шрифт:
Поневоле взвоешь.
Но он не один. С ним Денис, Кира, Алена, Лиза. Ради них он должен бороться. У него есть друзья в Гамбурге и в Вашингтоне. Нет, господа, так просто его не слопать. Мы еще повоюем.
Он заснул только к утру, а через несколько часов начались звонки в дверь. По голосам он понял, что это пришел врач к Лизе. Следующий звонок, и Алена заглянула в комнату:
— Тебе заказное письмо с уведомлением о вручении.
— Распишись за меня. Я сейчас встану. Что с Лизкой?
— Ангина. Я бегу в аптеку.
Говоров умылся, оделся и только потом вскрыл
Администрация Радио сообщала, что по причине сокращения бюджета и падения курса доллара увольняется весь персонал отдела культуры парижского бюро. По этому поводу его приглашают для беседы через неделю. Письмо было датировано позавчерашним днем и подписано Лицемерной Крысой.
Можно догадываться, с какой радостью она его составляла, с каким скрытым ликованием она наблюдала за Говоровым уже вчера.
Говоров приехал на работу к двенадцати. В коридоре мертвая тишина. Вся Восточная Европа забилась в глубь своих кабинетов. Секретарша поздоровалась с Говоровым похоронным голосом.
Статья для радиожурнала и комментарии были написаны еще заранее, и Говоров сразу прошел в студию.
— Са ва, Жан Мари?
— Са ва, Андрей!
Техник, как обычно, невозмутим и деловит. Они сделали журнал, и Говоров отпустил Жана Мари на обед. Потом он заглянул к Савельеву. Вид у Бориса был убитый. Но сначала Говоров спросил, получилось ли интервью с Абрикосовым.
— Получилось, все о’кей, пойдет в твой журнал. Сперва Абрикосов держался настороженно, но, когда я передал привет от тебя, разом помягчел. Тебе тоже привет, взаимно. И интересовался, как ты жив. О последних событиях я не упоминал.
Вот так надо работать, подумал Говоров. Об истории с приветами, то есть благодаря чему или кому Абрикосов заговорил в микрофон, никто не узнает — на Радио останется авторство Савельева. Еще один гвоздь в твой гроб: не Говоров, а Савельев сделал образцовый материал для журнала. Впрочем, сам виноват, Борис усиленно тебя тащил в университет. Хотя сейчас это уже ничего бы не решило.
— Ладно, — сказал Говоров, — а теперь расскажи все по порядку.
Савельев выразительно взглянул на телефон и пригласил Говорова в кафе.
Опять тайны мадридского двора! Обычно Говоров смеялся над предположениями Савельева, что их телефоны прослушивает КГБ. И не потому, что это было технически невозможно — как раз технически это было возможно, — но зачем КГБ слушать их глупости, у них что, других дел нет? И потом, все равно все их передачи шли в эфир и в Союзе аккуратно записывались службами перехвата. Видимо, Борис боялся, что их слушают ребята из другой организации. Американцы? Тем лучше, пусть знают где надо, что в руководстве Радио сидят болваны. Говоров не уставал это повторять вот уже несколько лет. Доигрался? Все может быть. В любом случае Савельев в эти игры играть не хотел. Савельеву здесь работать. Что ж, пошли в кафе.
…В кафе Борис никаких сенсационных тайн не сообщил, кроме того, что проблема увольнения обсуждалась уже месяц. В Париже об этом знали Савельев, Беатрис (Лицемерная Крыса) и адвокат. Почему такое резкое сокращение штатов? Во-первых, Конгресс категорически отказался дать дополнительные
— Но мой журнал регулярно шел в эфир! Из чего-то я его составлял! И потом, я исходил из интересов дела. Нельзя сейчас, когда в Союзе все меняется, допускать к микрофону людей, которые брызжут ненавистью к стране. Да, я предлагал заплатить им по миллиону и уволить, а на их место взять новых авторов.
— Как видишь, твое предложение об увольнении нашло благоприятную почву. А остальное в Гамбурге просто не захотели услышать.
— Значит, наказали человека, который подал здравую мысль?
— Не совсем так. Ты говорил это мне. Ты говорил это по телефону Матусу. Ты даже дирекции, Уину и Лоту, когда ты видел их здесь десять минут, успел сказать.
Но это все разговоры, колыхание воздуха, ля-ля… Вот если бы написал официальный рапорт…
— Одно дело — говорить в коридоре, другое — требовать увольнения в письменной форме. Лишать людей куска хлеба? Как бы я к ним ни относился, извини, на такое я не способен.
— Благородная позиция, но объективно получилось, что ты покрывал их плохую работу. Что же мы теперь имеем? У них всех есть дополнительные заработки, помимо Радио, один ты — на улице.
— Но ведь можно было меня вернуть на прежнюю должность. Как парижский корреспондент, я получил кучу благодарственных телексов за свои статьи.
— От кого? Прежнего начальства давно нет. Кто ж помнит? Ты думаешь, я им этого не говорил? Когда-нибудь тебе расскажут, как я тебя защищал. Нынешнее руководство… Можно процитировать товарища Говорова? Цитирую: «Для американцев в Гамбурге мы, русские, как китайцы, все на одно лицо». И в этом они последовательны. Или ты не веришь собственным словам?
Что-то от меня останется в парижском бюро, подумал Говоров. Хотя бы то, что я всех приучил говорить «товарищ», а не «господин». Но до чего же мы дожили? Оказывается, меня надо было защищать! И все, что я сейчас говорю, похоже на жалкие рыдания. И если бы не мои девочки, я бы плюнул им в рыло. Но я должен, должен драться ради них.
Кажется, Борис его понял:
— Послушай, Андрей. Все, что я сказал, это мои личные предположения. Официально к твоей работе нет претензий. По тем же причинам не могут перевести тебя в Гамбург. Это будет стоить еще дороже.