Меня зовут Алика, и я – Темная Ведьма!
Шрифт:
В боевой сформированной четверке, в слаженной группе под предводительством командира, всегда присутствовала одна женщина – воин, по совместительству и для нужд такого рода. Почему одна? – дабы не вызывать разлад в четверке и не допускать сжигающую ревность между теоретическими соперницами. Тем более, представительниц женского пола, прошедших посвящение Пресветлого, не так уж много.
Опытным путем было принято наиэффективнейшее распределение, которое существовало и по сей день: командир и трое бойцов, одна из которых – женщина.
Во
Служанка из номера ушла расстроенной и недовольной. После ее ухода он откинул осточертевшую золотую полумаску и принялся медленно жевать поданные яства, почти не чувствуя вкуса, и продолжил наблюдать за домом – убежищем, ища малейшее движение, хоть занавески. И дождался.
Ему было видно, как долгожданная темная приоткрыла окно и поставила защиту – заботливая… Губы наблюдателя натянулись в легкой полуулыбке, от которой у свидетелей этого противоестественного действия кровь застыла бы в жилах. Он все еще не веря тому, что улыбался, потрогал свой рот шершавыми пальцами и удостоверился, что все происходило наяву.
«Что же ты со мной делаешь, темная колдунья?» – подумал он и продолжил неторопливо поглощать пищу и наблюдать… наблюдать, оставив короткий отдых на потом…
…Она…
…Я смотрела на спящую дочку и нежно касалась кончиком пальца ее растрепанных темно – русых волос. После того, как я помогла ей вымыться и одеться, уже в комнате, на кровати я рассказала ей о гномах и дала ей напиться молока. Его принес дедушка в глиняном кувшине тогда вместе с кружками. Я спела Сонину любимую колыбельную песню, и дочка сладко уснула еще на первых нотах.
Изергильда была превосходной верховной темной ведьмой, хитроумной преступницей, но матерью – ужасной и отвратительной. От нее я так и не услышала ни песен перед сном, ни чего-либо другого, показывающего материнскую любовь.
Спетую колыбельную я подслушала в деревне, в которой какое-то время Изергильда вместе со мной скрывалась от обоснованного правосудия ковена. Ее пела румяная молочница своему годовалому сыну. В жаркую погоду она укладывала дитя спать в застеленную мягкими и чистыми тканями корзинку в древесной тени, делая из легкой ситцевой пеленки навес, и уютная женщина напевала эту волшебную мелодию. Впрочем, это единственная колыбельная, которую мне удалось услышать в своей жизни, а не придумать самой.
Мне нравилось наблюдать за обычными людьми, не обладающими даром. Их жизнь казалась мне более привлекательной, чем своя собственная. Законопослушные темные вели полный и полезный для общества быт, но Изергильда переступила законы ковена. Мне не было места ни там, ни
А сейчас пора было идти «на поклон» к приютившему беглянок старенькому гному, от которого было больше тепла, чем от той же Изергильды. Я тихонько оторвалась от дочери и тихо вышла из комнаты.
Все светильники были погашены. Мне пришлось осторожно красться по мрачному коридору на свет, исходящий из кухни. Там на столе стояла единственная зажженная свеча. В кухонной комнате царил полумрак, а изнуренный хозяин дома сидел и наблюдал за пляской свечного огонька.
Гном постукивал скрюченными пальцами по подлокотнику старого кресла, он заметил меня сразу, но молчал. Я решила взять инициативу в свои руки. Придвинула к нему слуховую трубу, чтобы он мог услышать каждое мое слово, наверняка. Как только он приложил металлическое устройство к уху, я начала свой рассказ:
– Меня зовут Алика, дочь мою – Соня. Темные пленили нас, но нам удалось сбежать. Поэтому мы здесь, в городе, где раньше не бывали.
И ни слова лжи.
– Алика, – тихо проскрипел гном. – Меня зовут Орлих. Я – мастер гончарных дел.
Это подтверждало многообразие глиняной посуды.
– Я хочу отблагодарить тебя за твою помощь и радушие, Орлих. Дашь ли ты разрешение посидеть в твоем кресле после тебя?
Гном скупо кивнул и встал с кресла, уступая его мне.
– Не засиживайся долго, Алика. Тебе необходимо выспаться.
Больше он не задал ни одного вопроса – удалился. Очень странный старый гном. А ведь понял он гораздо больше, чем я поведала.
После того, как я осталась на маленькой атмосферной кухне одна, я сразу пересела в потертое и памятное для Орлиха кресло, еще хранящее тепло этого душевного гнома. В благодарность я решила создать истинный талисман для мудрого мастера гончарных дел.
Для этого я должна была проникнуться его сутью, его прошлым и его настоящим, а через значимую вещь это сделать легче всего. Подобные талисманы я делала всего два раза в жизни: для отца Сони и для своего собственного родителя. Правда, подарив, я больше не видела ни одного, ни другого. А теперь и не увижу никогда.
В моей жизни, теперь уже прошлой, я мастерила мелкие побрякушки милые женскому сердцу и украшения для дома. На скромные средства от продаж безделиц мы с Соней и жили. Добавляла всего искорку дара в созданные предметы, чтобы отвести беды, нездоровье или неприятности.
Темный дар не мог принести удачу, любовь или что-то в этом роде, но защитить, отвадить или уберечь – это в его власти, как противодействие самому себе, не ломая свое разрушительное естество.
Но сейчас я собиралась сделать нечто совершенно иное, вложив чистую благодарность за участие в наших с Соней судьбах.