Меня зовут Виктор Крид
Шрифт:
– Какой же хороший сон, - произнес я, целуя ее в макушку.
– Сон...
– вскинулась она. Странно на меня посмотрела и сказала.
– Действительно, сон. Пусть будет сон. Спи!
– и я стал проваливаться в дрему. Странно: засыпать во сне. Но, пока не провалился в дремотную одурь окончательно, видел, как Суо взяла в руки какую-то побрякушку, напоминающую по форме глаз. А потом снова было огненное кольцо, в которое уходила моя женщина.
Казалось прошла неделя, даже вроде бы видел как за окном не раз и не два вставало и садилось солнце...
Но проснулся я в том же
Ничего в комнате не напоминало и не намекало, что это мог быть не сон: все вещи оставались на своих же местах, кровать была не примята. Лишь чудился запах ее тела, витающий в воздухе...
Я разобрал ту стену по камешку.
А потом собрал ее снова.
Поступил на курс живописи.
И нарисовал свой сон. Во всю стену. И теперь с моей стены из огненного кольца выходит лысая женщина в одеждах напоминающих тибетские монашеские одеяния.
И сон этот посещал меня после того не раз. Не два и не десять. И был он реальнее, чем сама реальность. И всегда начинался и заканчивался он огненным кольцом, через которое Суо приходила в начале и уходила в конце.
А еще, она в этих снах хотела мне что-то сказать. Но никогда не успевала. А со временем привыкла и перестала пытаться, смирившись с тем, что все равно ничего из этого не выйдет. Зверь больше не бесновался и не выл на луну. Не сказал бы, что он стал спокойным, но все опять же познается в сравнении.
С тех пор, в каждом своем доме, где доводилось жить дольше месяца, я выбирал стену. И рисовал свой сон. Каждый раз краше прежнего, ведь ото сна ко сну, одежда Суо менялась. В одной и той же дважды она не появлялась. И мастерство мое в живописи росло.
Забавно было во снах наблюдать, как Суо, выйдя из стены, затем эту стену с интересом рассматривает, покачивая головой, перед тем, как я заключал ее в объятия...
Эрскин очень долго (все шесть лет нашего соседства) пытался узнать у меня, кто нарисован на стене нашей комнаты. Но я на это всегда лишь молчал и улыбался.
Эрик в мою комнату нашего дома не заходил ни разу. Как и я в его. Это не было таким уж табу, но личное пространство друг друга мы уважали.
Правда, было одно, в чем я ему врал. В Голландию к проституткам я не ездил, как говорил ему, чтобы он за мной не увязывался. Не получалось у меня ничего с ними, так что уже и не пытался. Просто, не хотел, чтобы он знал про Арену Драконов. У него ведь нет Исцеляющего Фактора, а противники там бывают... Руки или ноги лишиться только так можно. Или головы. Я же без тех боев уже просто не мог. Битым был или бил сам, не важно. Не хватало того накала, той страсти, того адреналина и возбуждения, что приходили только в честном бою с равным или более сильным противником. Не с врагом. Врага убивают в любое время в любом месте и любым способом, без всякого удовольствия, просто выполняя работу. С противником же можно биться честно. Противника можно пощадить. К нему можно повернуться спиной после победы...
В Японии сны перестали являться почему-то. Не сразу, а постепенно. Крайний раз, когда мне приснилась Суо, был в шестьдесят третьем.
Я как раз в тот год выследил и убил Боливара Траска (вы же не думаете, что я забыл
Зверь снова нервничал и бесновался, но практики Айкидо и Мисоги были изумительно действенны, помогая справляться с собой изо дня в день. Из года в год. С тоской, поселившейся еще в тридцатых. С мыслью, что Суо могла уже умереть от старости, а сны это только сны... Они ничего не доказывают, как и их отсутствие.
* * * конец флэшбэка
Примечание к части
Глава переработана.
глава 32
Я проснулся на берегу горной речки, недалеко от водопада. В том самом месте, где упал от слабости вечером. Сейчас же во всю светило солнце.
Я помотал головой, сбрасывая остатки одури и полез под водопад медитировать.
Придя в город, я понял, что отсутствовал не несколько часов, а два дня. И пришел я как раз к похоронам О-сэнсэя. Хотя бы последнюю дань уважения Учителю смог отдать.
После церемонии ко мне подошел сын Морихэя Киссёмару, оставшийся наследником додзе и стиля после смерти отца.
Мы прошли с ним в бывшую комнату Морихэя.
– Виктор-сан, - обратился он ко мне, когда с соблюдением положенного этикета, мы расселись друг напротив друга.
– Я позвал тебя сюда, чтобы выполнить последнюю волю отца.
– Я внимательно слушаю, Уэсиба-сан, - чуть поклонился я, выражая внимание и почтение к предстоящим словам.
– Отец перед смертью велел отдать вот это, - протянул он мне длинный сверток, - Тебе, Виктор-сан.
– Мне?
– удивился я, узнав по выбившейся из под ткани рукояти, тот самый адамантиевый меч, что мы сделали с Эриком для Морихэя.
– Но почему?
– спросил я, принимая сверток.
– Это оружие. Очень серьезное оружие для нашего мира. И найдется очень много желающих им завладеть. Рано или поздно его выкрадут из Хомбу додзё. Так пусть он будет у тебя. Я - не отец, я не смогу сохранить от чужих жадных рук столь опасную вещь. И... так хотел отец.
– Что ж, Уэсиба-сан. Я принимаю этот подарок. Воля Морихэя выполнена...
– мы еще посидели с Киссёмару, помянули почившего парой глотков саке. И распрощались. Возможно, что навсегда. По крайней мере возвращаться я не планировал. И так уже, мимолетом, Киссёмару восхитился тем, как мне удается поддерживать такую прекрасную форму в моем возрасте... Я ведь с ним девятнадцать лет знаком. При том, что выгляжу от силы на двадцать два...
Со свертком под мышкой, я покинул гостеприимный дом старого Мастера и ушел в лес. А там...
Не сон это был на берегу водопада. Совсем не сон. Следы ног на песке остались вполне отчетливые. И я видел их, перед уходом в город. В моем восприятии они горели, как фары дальнего света на пустой неосвещенной трассе безлунной ночью. А в моем сознании, словно маленькое горячее солнце.
Прошло пятьдесят четыре года с нашей последней встречи. Наверное, пришло время поговорить...
* * *