Мэр в законе
Шрифт:
Подполковник Мясоедов подошел к телевизору и включил его.
"…Уважаемые товарищи! В канун нового, тысяча девятьсот девяносто первого года, хочется отметить, что перестройка в нашей стране по-прежнему набирает обороты, - по-южному "окая" и мягко "гыкая", вещал с телевизионного экрана Президент СССР Горбачев.
– Как говорится, не будем молча останавливаться на достигнутом. Необходимо расширить и углубить наши успехи! Каждый гражданин Союза Советских Социалистических Республик, будь то русский, украинец или даже чуваш, как говорится, должен признать в лицо, что недостаточно сделал для процветания нашей великой Родины. И только в этом случае мы с вами можем достичь консенсуса и
Наслаждаясь изощренной казуистикой первого лица государства, начальник колонии прилип глазами к экрану, а Зубарев открыл встроенный в стену шкафчик, заменяющий бар, и достал оттуда праздничную бутыль ягелевого самогона, отдающего то ли оленьим дерьмом, то ли грязными портянками.
Тетка Галина проглотила стакан самогона, занюхала рукавом меховой тужурки и прослезилась, глядя на выступающего по телевизору Михаила Сергеевича Горбачева - активно жестикулирующего, глядящего на мир божий чистыми, как слеза младенца, глазами.
– Какой молодой человек! И какой умный! Тьфу, зараза!
– прикрикнула, по-мужски крепко шарахнув кулаком по столу. Да так сильно, что посуда зазвенела, а железная миска с солеными грибами свалилась на пол.
– Чтоб тебя волки съели, болтун меченый! И не маши тут грабками, когда с людями базлаешь, фраерок цветной! Кружева тут вяжешь… Косяков напорол! Бочину гонишь, фуцин!
На пальцах правой руки у тетки Галины красовалась татуировка "1939", а чуть выше, на кисти, было выколото восходящее над морем солнце с четырьмя буквами: "СЛОН". Хоботастое животное тут ни при чем. Эта портянка имела в уголовном мире два значения: "Соловецкие Лагеря Особого Назначения" или "Смерть Легавым От Ножа".
Сама тетка Галина родом была из Питера. До войны работала на фабрике. В ночную смену отливала резиновые калоши, а днем исполняла обязанности секретаря комитета комсомола. В конце тридцать восьмого года назвали ее английской, японской и немецкой шпионкой. "Впаяли" десять лет без права переписки с отбыванием срока заключения на Соловках. Потом, в сорок третьем году, состоялся пересуд. Отправили на фронт - санитаркой в штрафную роту, "чтоб кровью искупила вину перед Родиной". Воевала, получила тяжелое ранение, попала в плен. Бежала. Перешла линию фронта, вернулась к своим. Определили в фильтрационный лагерь под Барановичами. Офицер СМЕРШа - молоденький чистенький лейтенантик с маникюром на тонких пальцах, в начищенных до зеркального блеска хромовых сапогах - не верил ей. От души советовал признаться в сотрудничестве с фашистской разведкой. Настойчиво просил подписать протокол допроса, в котором значилось, что она, Галина Тимофеевна Синельникова, является кадровым офицером абвера и заброшена в советский тыл с целью проведения разведывательно-диверсионных акций. Юноша с мягким светлым пушком на розовых щеках и ясными голубыми глазами честно исполнял свой чекистский долг - бил ее кулаками в лицо и сапогами в живот. Она не призналась и ничего не подписала. Подписала и призналась бы - расстреляли бы без суда "по закону военного времени". А так, получила всего-навсего пятнадцать лет с содержанием в колонии особого режима. Вот и попала на Колыму. А, отсидев сполна, в Ленинград возвращаться уже не захотела. Осталась здесь на вольном поселении, в глухой колымской деревушке, среди таких же бывших москвичей, ленинградцев, минчан, киевлян и прочих "врагов народа".
… Собрав с полу грибы, тетка Галина сложила их снова в миску, отошла в угол небольшой комнаты, где стояла кадка с водой. Промыла грузди и снова поставила железную миску на стол. Плеснула себе еще полстакана первача. Залпом выпила. Потом перекрестилась и… смачно плюнула на портрет Сталина, висящий в деревянной раме на стене.
И тут тетка
Она выключила телевизор, погасила лампу, вытащила из-под широкой дощатой лавки здоровенный топор-колун и осторожно подошла к окну.
С трудом разглядела, что за подоконник с наружной стороны еле держится черный, тощий и страшный человек. Накинув на плечи овчинный тулуп, тетка вышла из дому и, держа топор перед собой, шагнула к ночному гостю.
– Кто такой?!
– властно спросила Галина. Топор в ее руке не дрожал. И в глазах страха не было.
– От… Митяя… - успел произнести человек, еле шевеля белыми отмороженными губами, и, оторвавшись от подоконника, рухнул в снег.
Часть вторая
Глава 4
Москва гудела. Казалось, жизнь дала трещину - потому что власть дала дуба.
Было что-то свинское в той весне - тысяча девятьсот девяносто первого года.
Горбачева вместе с руководящей и направляющей силой - супругой Раисой Максимовной - по сути дела, арестовали в Форосе и самолетом переправили в столицу, чтобы сообщить принеприятнейшее известие: он больше не президент. Кадры телевизионных новостей, запечатлевшие траурный сход Михаила Сергеевича с трапа самолета в сопровождении вооруженных автоматами офицеров Девятого Управления КГБ, мигом облетели весь мир.
Западные социологи взахлеб пророчили наступление на 1/6 части земной суши "краснознаменной военной диктатуры". Как всегда, не угадали. Русская натура непредсказуема и стихийна до идиотизма. Новым президентом страны стал огромный, как медведь, и напористый, как бешеный бык, уральский мужик - Борис Николаевич Ельцин.
С того самого момента генералов, как в сортир при поносе, галопом потянуло в политику, политиков - в запой, рабочие плюнули на работу и ринулись чесать языки о депутатские трибуны, а крестьяне принялись активно рыть землю - под собственные могилы.
Русская братва на какое-то время осталась беспризорной: милиция и КГБ были азартно увлечены наблюдением за рукопашными боями на заседаниях Государственной Думы, юридическим сопровождением торгово-посреднических операций по грамотному разбазариванию государственной собственности и судорожным пересчетом денег, полученных за то, что никому не мешают жить.
Бригада Соболя, пацана конкретного и правильного, числящегося в картотеках уголовного розыска под именем Соболева Игоря Николаевича, отдыхала после трудов неправедных в одном из многочисленных фешенебельных притонов на Рублевском шоссе.
Место было выбрано не случайно. По этой трассе ежедневно каталась вся государственная верхушка - от президента с министрами до прокуроров и депутатов. Все они проживали на личных и казенных дачах - в разных там Барвихах и Жуковках. Трасса и подъезды к ней круглосуточно охранялись подразделениями Федеральной Службы Охраны и силами специального полка МВД. Значит, спокойствие братве в некоторой степени было гарантировано. К тому же, как нельзя кстати, применимой была пословица: у семи нянек дитя без глаз. Тусовка собиралась настолько пестрая и разношерстная, что даже при огромном скоплении агентов различных силовых ведомств встречи братков с подкормленными представителями официальной власти всегда проходили незамеченными.