Мера любви
Шрифт:
— Я сказал, отведите меня туда!
— Повинуйтесь, — сказал аббат. — Мы сейчас посмотрим!
Они двинулись вперед. Сбившись в кучу, толпа затаила дыхание. Катрин, окаменев, не смела пошевелиться. Что он задумал? Какое еще оскорбление ей придется вынести? Она смотрела на него со страхом, смешанным с чувством жалости. Не дойдя до нее двух шагов, Монсальви отдал другой приказ:
— Поставьте меня на колени! — строго произнес он. Жосс в недоумении переспросил:
— Вы хотите?..
— Я сказал: на колени! Туда… в пыль, к ее ногам! Я так хочу!
Воцарилась мертвая тишина.
— Вы, все, кто меня слышит, я хочу, чтобы вы стали свидетелями моего стыда и моего раскаяния! Я хочу, чтобы вы все слышали, как я прошу прощения у вашей госпожи, самой лучшей и милосердной, какую когда-либо рождала земля! Катрин, я тебя позорил, всячески предавал, оскорбил, унижал, заставлял страдать! Движимый демонами гордыни, я хотел лишить тебя дома, детей, самой жизни. Но когда карающая рука Всевышнего опустилась на меня, ты решила пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти мою. 1 bi пришла ко мне под страхом смерти, ты все бросила и пришла!
И знаю, что ты перенесла, видишь ли, вот уже три дня, как я очнулся, и смотрел на тебя, слушал тебя. Я узнал, как тернист был путь твоего возвращения! И я возненавидел и проклял себя.
— Нет! Не говори так!
— Дай мне закончить… у меня мало сил. Я не знал, что сделать с собой. Может быть, если бы эти люди не пришли, я бы хранил молчание, делал вид, что не очнулся до тех пор, пока бы достаточно не окреп, чтобы трусливо убежать от тебя. Это-то я сейчас и сделаю. Я причинил тебе слишком много зла и вырыл между нами пропасть, которой не суждено зарасти. Я верну тебе свободу. Я уйду, а ты останешься здесь с твоими детьми, твоими вассалами, со всеми теми, кто тебя так любит! В Монсальви не будет сеньора до тех пор, пока Мишель не достигнет совершеннолетия, но будет достойная и знатная, чистая и добрая госпожа, которая сможет направить его. А мне нужен лишь монастырь, чтобы замаливать грехи столь долго, сколько Богу будет угодно позволить мне жить на этой земле. Но ты, Катрин, ты, милая госпожа де Монсальви, прежде чем мы навсегда расстанемся, скажи мне, что ты прощаешь меня, скажи мне…
Это было невыносимо! Катрин не смогла далее слышать этот усталый, униженный и грустный голос, взывавший у ее ног. Она разразилась рыданиями и тоже бросилась на колени.
— Замолчи! Замолчи же! Зачем ты мне говоришь все это? Почему я должна прощать тебя… править… быть одна? Я хочу от тебя услышать лишь одно, я хочу знать, что я значу для тебя. Я хочу знать, любишь ли ты меня?
Сжав руки, она рыдала перед этим обессиленным мужчиной, и было видно, как по его израненной щеке текут слезы.
— Я умоляю тебя, ответь! Ради Бога, скажи мне правду, твою правду! Любишь ли ты меня? Осталось ли еще что нибудь от прежней любви?
Он протянул к ней свои большие, исхудавшие дрожащие руки и обхватил ее лицо.
— Моя милая… моя несравненная! Любить тебя? Я обожал тебя всю свою жизнь и никогда не перестану любить. Никогда! Я буду любить тебя до последнего
Над головами коленопреклоненных людей пролетел жаворонок и взмыл в небо, звонкой песней приветствуя появление солнца. Руки Катрин нежно обвили шею Арно. Теперь она была уверена, что завоевала его навечно. Они вместе пойдут по дороге, которая казалась ей несбыточной мечтой, которая приведет их к мудрости, доверию, а может быть — почему бы нет? — к простому семейному счастью, если Монсальви вообще созданы для семейного счастья.
Спустя неделю Арно и Катрин, прижавшись, друг к другу, смотрели на то, как горит их замок. Через изящные, узкие окна было видно, как языки пламени пожирали потолки и стены, яростно выжигая не только следы чумы, но особенно дьявольского духа, царившего здесь долгие месяцы.
Так захотел хозяин Монсальви.
— Пусть ничего не останется от моего безумия. Ни лепных украшений, ни одной шпалеры, ни одного стула, заляпанного грязными руками! Когда останутся лишь стены, мы снова все отстроим. Теперь я буду жить для моей жены и детей, я все хочу воссоздать и сделать по-новому! Лишь так мы сможем заново начать нашу жизнь.
Теперь, стоя перед этим аутодафе, он взирал на него с чувством избавления и радости. Оказывается, так просто перечеркнуть прошлое. Положив голову мужу на плечо, Катрин тоже глядела на костер, но, несмотря на обретенное счастье, не могла избавиться от чувства сожаления. Конечно, из ее комнат вынесли все, что там было. Но этот дом, эта мебель были ее детищем, и у нее щемило сердце при виде того, как все это превращается в дым.
Арно, вероятно, уловив настроение Катрин, еще крепче сжал свои объятия и поцеловал ее в лоб.
— Моя милая, это необходимо было сделать! Есть зло, с которым можно вечно сражаться, призраки, способные. прогнать душевный покой, если прислушаешься к их жалобам. Я верну тебе все, что забираю сегодня. Но самое главное, я верну тебе столько любви, что придет день, когда мы уже будем оба старыми, и ты подумаешь, что наша длинная история, наша жестокая история — это всего лишь вымысел, легенда.
Госпожа де Монсальви поднялась на цыпочки и поцеловала израненную щеку супруга.
— Почему ты говоришь — наша жестокая история? Мне она кажется прекрасной! И почему ты о ней говоришь в прошедшем времени? Разве мы уже старые? Ты уверен, что она уже закончена?
Арно рассмеялся.
— Я надеюсь! Надо, чтобы это было так, даже если тебе будет не хватать больших дорог. Так надо, потому что счастливых людей не бывает историй, а я теперь хочу быть счастлив с тобой и нашими детьми. Я не мечтаю ни о чем другом!
Он увлек ее за собой, решительно повернувшись спиной к уже затухающему пожару. За ними стояли жители Монсальви, весь город, встретивший их дружным приветствием. Поднялся осенний ветер, срывающий листочки, которые окрасятся вскоре в золото и багрянец, перед тем как исчезнуть под снегом. Эту зиму хозяева Монсальви проведут в монастыре, в доме для гостей, в ожидании плана их нового замка.
Весной, когда земля очнется от зимней спячки, придет время любви, все снова расцветет…
Сен-Минде, 3 сентября 1978 года.